Внизу взрослые бродили по комнатам, потягивая кофе и разговаривая приглушенными голосами. Мама стояла у фуршетного стола и отрезала куски пирога для незнакомцев. Во всяком случае, незнакомцев в моих глазах. А она, интересно, с ними знакома? И знают ли они, кем она приходилась Сюзанне, что они были лучшими подругами и почти всю свою жизнь каждое лето проводили вместе?
Я взяла пару тарелок, мама помогла наполнить их едой.
– У вас там наверху все хорошо? – спросила она, подкладывая на тарелку кусочек голубого сыра.
Я кивнула, возвращая его на блюдо.
– Джереми не любит голубой сыр, – объяснила я, беря вместо этого стопку галет и гроздь зеленого винограда. – Ты видела Конрада?
– По-моему, он в подвале. – Поправляя сыр на блюде, она добавила: – Может, сходишь, посмотришь, как он там, заодно отнесешь ему тарелку? А эту я сама наверх отнесу.
– Ладно. – Я взяла тарелку, пересекла столовую и увидела Джереми со Стивеном. Они спускались по лестнице. Потом Джереми остановился поговорить с какими-то людьми, покорно перенося их объятия и рукопожатия. Наши взгляды пересеклись, я подняла ладонь и едва заметно ему помахала. Он сделал то же самое и чуть скептически скосил глаза в сторону женщины, цепляющейся за его руку. Сюзанна бы им гордилась.
Я направилась в подвал. Сюзанна обустроила его для Конрада, когда тот увлекся электрогитарой. Подвал тогда обили коврами и улучшили звукоизоляцию.
Ступив на лестницу, я очутилась в темноте. Конрад не включил свет. Я подождала, пока глаза привыкнут, и осторожно, ощупью спустилась вниз.
Нашла я его быстро. Конрад лежал на диване, пристроив голову на коленях какой-то девушки. Она гладила его по голове, обыденно, словно так и надо. Девушка выглядела загоревшей, хотя лето только-только началось. Она сняла обувь и положила голые ноги на кофейный столик. А Конрад – он гладил ей ногу.
У меня внутри все сжалось и напряглось.
Я видела ее на похоронах. Подумала, что она очень хорошенькая. Даже заинтересовалась, откуда она. Похоже, из Восточной Азии. А может, индианка? Черноволосая, темноглазая, одета в черную мини-юбку и черно-белую блузку в горошек. И повязка, на голове у нее была черная повязка.
Она заметила меня первой.
– Привет, – поздоровалась.
Только тогда Конрад обернулся и увидел меня в дверях с тарелкой сыра и крекеров. Он сразу сел.
– Это для нас еда? – спросил он, избегая моего взгляда.
– Мама попросила передать, – отчего-то тихо сказала я. Я подошла и поставила тарелку на кофейный столик. Мгновение помялась, не зная, что делать дальше.
– Спасибо, – произнесла девушка тоном, которым, скорее, отпускают подчиненного: «Можешь идти». Не заносчиво произнесла, но так, что стало понятно: я помешала.
Я медленно попятилась из комнаты, а, добравшись до лестницы, бросилась наверх. Продираясь сквозь толпу в гостиной, я слышала за спиной Конрада.
– Погоди! – крикнул он.
Я уже почти пересекла вестибюль, но Конрад догнал меня и схватил за плечо.
– Чего тебе? – огрызнулась я, стряхивая его руку. – Пусти!
– Это Обри, – сказал он, разжимая пальцы.
Обри. Девушка, разбившая Конраду сердце. Я по-другому ее себе представляла. Блондинкой. Не такой хорошенькой. Этой девушке я не соперница.
– Простите, что прервала ваше воссоединение.
– Ну что ты как маленькая?
В жизни бывают мгновения, которые всем сердцем хочется отменить. Вроде как отправить в небытие. Если б мог, заодно и себя отправил бы туда же, только бы этого мгновения не случилось.
Для меня такой стала следующая секунда.
В день, когда похоронили его мать, парню, которого люблю больше всего на свете, я сказала:
– Иди ты к черту!
Хуже этого я никогда никому не говорила. Ни разу в жизни. Не то чтобы я раньше не произносила этих самых слов. Но его взгляд… я не забуду ни за что. От его взгляда захотелось умереть. В нем подтверждались мои самые гадкие самоуничижительные мысли, то, что – молишься и надеешься – никто и никогда о тебе не узнает. Потому что, если б узнали, поняли бы, кто ты есть на самом деле, и с презрением отвернулись.
– Мне стоило догадаться, что с тобой этим и закончится, – выдавил Конрад.
– Что это значит? – спросила я жалким голосом.
Он стиснул зубы и пожал плечами.
– Забудь.
– Нет, ты скажи!
Он развернулся, чтобы уйти, но я встала на его пути.
– Говори! – потребовала я, распаляясь.
Он взглянул на меня и сказал:
– Я знал, что зря мы с тобой что-то начали. Ты ведь еще ребенок. Как же я ошибся!
– Я тебе не верю!
Гости вокруг стали оборачиваться. Мама стояла в гостиной с людьми, которых я не знала. Когда я заговорила, она подняла голову. Но я боялась на нее даже взглянуть – так у меня горело лицо.
Я понимала, что правильнее всего сейчас уйти. Знала, что именно так и надо поступить. В тот миг я словно мысленно взлетела под потолок и со стороны увидела себя и то, как все остальные на меня смотрят. Но когда Конрад лишь пожал плечами и снова двинулся прочь, я почувствовала такую ярость, ощутила себя такой… ничтожной. Я и хотела бы себя остановить, но не могла.
– Я тебя ненавижу!
Конрад обернулся и кивнул, как будто именно это и ожидал услышать.
– Хорошо.
В его взгляде ясно читалось: «Какая же ты жалкая. Я сыт тобой по горло. Все, хватит!» У меня подкосились ноги.
– Не хочу тебя больше видеть! – крикнула я и, оттолкнув его, так быстро взбежала по лестнице, что споткнулась о верхнюю ступеньку. Упала и больно ударилась коленями. Кто-то, кажется, ахнул. Я едва видела сквозь слезы, застилавшие глаза. Слепо встала и ринулась в гостевую комнату.
Там я сняла очки, легла на кровать и разрыдалась.
Я не Конрада ненавидела. А себя.
Немного погодя поднялся отец. Он несколько раз постучал, и, не услышав ответа, вошел и присел на край кровати.
– Как ты? – спросил он таким ласковым голосом, что из уголков глаз у меня вновь потекли слезы. Не надо со мной так разговаривать, я этого не заслужила.
Я перекатилась на другой бок, спиной к нему.
– Мама сердится?
– Нет. Конечно нет, – заверил он. – Спускайся вниз со всеми попрощаться.
– Не могу.
Как я могла пойти вниз и смотреть людям в глаза после такой сцены? Исключено. Какой позор, и я сама его на себя навлекла.
– Белли, что у вас с Конрадом произошло? Вы поссорились? Между вами все кончено?
Так странно слышать от папы «все кончено». Я не могла с ним это обсуждать. Слишком уж это дико.
– Пап, я не могу с тобой об этом говорить. Просто оставь меня, ладно? Я хочу побыть одна.
– Ладно, – уступил он, и по голосу я поняла, что он обиделся. – Хочешь, позову маму?
Ее я хотела видеть в последнюю очередь. Я тут же выпалила:
– Нет, пожалуйста, не надо.
Кровать скрипнула, папа встал и, уходя, закрыл за собой дверь.
Мне хотелось только к Сюзанне. К ней и ни к кому больше. И вдруг в голове у меня словно прояснилось. Я уже никогда не буду чьей-то любимицей. Никогда не буду снова ребенком, не так как прежде. Теперь всему этому пришел конец. Ее больше нет.
Я надеялась, что Конрад меня услышал. Надеялась, что больше его не увижу. Если я когда-нибудь снова с ним встречусь, если он посмотрит на меня так, как в тот день, я сломаюсь.
Глава 6
3 июля
Когда с утра пораньше зазвонил телефон, я сразу подумала: «Так рано могут звонить только с плохими новостями». И не ошиблась.
Я, наверное, еще не до конца проснулась, когда услышала его голос. На одну бесконечную секунду мне показалось, что звонит Конрад, и я целую секунду не могла перевести дыхание. Одного звонка от Конрада достаточно, чтобы я забыла, как дышать. Но звонил не он. А Джереми.
Они ведь, в конце концов, братья, у них похожие голоса. Похожие, но не одинаковые. И вот он – Джереми – говорит:
– Белли, это Джереми. Конрада нет.
– Что значит «нет»?
Сон как рукой сняло, сердце ушло в пятки. Слово «нет» для меня приобрело другой смысл, какого раньше не содержало. Получило оттенок безвозвратности.
– Пару дней назад он сбежал с летних курсов и до сих пор не явился. Не знаешь, где он может быть?
– Нет.
После похорон Сюзанны мы с Конрадом не разговаривали.
– Он пропустил два экзамена. Это на него не похоже.
Голос Джереми звучал отчаянно, на грани паники. Я никогда его таким не слышала. Джереми всегда говорил непринужденно, всегда смеялся, ни к чему не относился серьезно. Но он был прав: такой поступок не в духе Конрада, он никогда бы не уехал, никого не предупредив. Во всяком случае, не прежний Конрад. Не тот Конрад, которого я любила с десяти лет, только не он.
Я села, потирая глаза.
– Ваш отец в курсе?
– Да. Он тут с ума сходит. Для него такие выкрутасы – это слишком.
Да, с выкрутасами лучше бы к Сюзанне, а не к мистеру Фишеру.
– И что ты собираешься делать, Джер?
Я пыталась говорить, как говорила бы мама. Спокойно, рассудительно. Будто я не перепугалась до смерти при мысли о том, что Конрад исчез. Дело не столько в том, что он мог попасть в беду, сколько в том, что, раз он уехал, взаправду уехал, то мог никогда не вернуться. А это пугало меня так, что словами не выразить.
