– Друзья, приобретенные в счастье, остаются друзьями и в бедствии…
И, немного подумав, добавил:
– Необходимо поддержать в народе уверенность в победе до прибытия Птолемея.
Вереника властно перебила Филокла:
– Запомните все!.. Раненый оставляет битву, чтобы ему перевязали рану. Уверена, Птолемей скоро снова наберет силы и будет готов к дальнейшей борьбе… А сейчас мы немедленно отправимся в гавань!.. Народ Александрии должен достойно встретить Птолемея!.
Яркое весеннее солнце озарило морскую поверхность, играя и переливаясь в волнах. Вероятно, в открытом море было неспокойно. Это было заметно по легкому покачиванию триер, стоявших на якоре в заливе, образованном частью берега и узкой полосой, уходящей далеко в море.
На набережной в этот солнечный день было людно. Со всех концов города сюда стекались люди, чтобы первыми узнать новости. Особенно много народа толпилось перед входом в великолепный недавно построенный храм бога Сераписа. Здесь же, рядом с храмом, соседствовали дворцы богатых македонцев и египетских вельмож, и здесь прежде всего ожидались первые новости.
Многие явились сюда с бурных ночных пирушек, с собраний мистических сект, но напряженное ожидание убивало веселость. Все были серьезны и озабочены. Кто-то вернется домой после этого похода?
Один горожанин рассказывал, что буквально вчера встретил знакомого рапсода, только что вернувшегося из плавания на торговом судне вдоль берегов Кипра. Рапсод сообщил о великой победе Птолемея. И так как человек охотно верит тому, на что надеется, известие было встречено торжествующими криками и восторгом, укрепившими веру даже у сомневающихся.
Более осторожные люди, опасающиеся неудачи, прислушивались к дурным новостям. Но они не решались высказывать свои сомнения вслух, так как один торговец, решившийся предостеречь толпу от преждевременных восторгов, был избит до полусмерти, а семеро неверующих в победу были сброшены в море и едва спаслись от смерти.
Вскоре море запестрело кораблями, принадлежавшими богатым александрийцам, которых любопытство заставило выйти в море навстречу возвращающемуся флоту.
У входа в гавань собрались знатнейшие люди города. Они с нетерпением ожидали прибытия Вереники. По лицам вельмож можно было понять, что их вера в победу Птолемея в Кипрской войне поколебалась, иначе бы они никогда не явились сюда самолично разузнавать, выспрашивать, выведывать.
Едва носилки с Вереникой были доставлены ко входу в гавань, их тут же окружили плотным кольцом. Но Вереника даже не выглянула из-за занавесок, не спустилась к любопытным, а потребовала двигаться дальше к пристани.
Филокл предусмотрительно строго-настрого приказал никого не пропускать в гавань, которая надежно охранялась со всех сторон.
Вереника, спустившись с носилок, подошла к самому берегу моря и долго всматривалась вдаль, ожидая, когда же наконец покажутся долгожданные корабли.
Ждать пришлось бесконечно долго. Корабль Птолемея первым показался вдали только к закату солнца.
– Он отплывал весь разукрашенный цветами, развернув паруса. А теперь смотри, как он поврежден, – с горечью в голосе произнес Филокл.
Вереника резко ответила:
– Скоро ему вернут прежний блеск!..
Уже стемнело, когда раздался резкий звук размыкаемых цепей у входа кораблей в гавань.
Громадный остов корабля неслышно, точно призрак, приблизился к берегу. Вскоре первый канат уже был брошен рабам, стоявшим на причале.
Корабль уже стал на якорь, но прошло немало времени, пока на мостике, перекинутом на берег, появился Птолемей.
Вереника порывисто бросилась ему навстречу. Он крепко обнял её и поцеловал.
– Как дети? – тихо спросил он.
– Здоровы!.. – был краткий ответ.
Птолемей приветствовал всех встречающих благосклонным жестом, но никому не сказал ни слова. Когда один из телохранителей распахнул перед ним дверцы носилок, он вполголоса проговорил:
– Мы пойдем пешком. После качки на корабле мне не хочется садиться в носилки.
Затем обратился к Филоклу:
– Необходимо очень многое обсудить. Срочно собери всех советников и главных военачальников. Поторопись. Через два, нет через час они должны быть в зале приемов. Принесите мне карты Малой Азии и Аттики…
Взглянув иа Веренику, которая стояла рядом, опершись на его руку и не сводя с него глаз, он с нежностью очень тихо произнес:
– Я буду считать добрым предзнаменованием, что ты в это тяжелое время отведешь меня во дворец.
– И теперь, и всегда моя жизнь принадлежит тебе, – вырвалось у нее.
Он ласково поблагодарил:
– Я знаю это.
Они направились во дворец. По дороге она спросила, неужели есть основания говорить о тяжелом времени, он перебил её, ответив:
– Не будем говорить об этом. После. Дела очень плохи, хуже некуда. Но нет! Многие были бы рады опереться в трудную минуту на верную руку.
Она с благодарностью пожала его руку, и Птолемею показалось, будто сердце его помолодело.
От выхода из гавани до ворот во дворец стояли в два ряда факелоносцы.
Птолемей в окружении особо приближенных, рядом с Вереникой шел, высоко подняв голову.
Воины под звуки труб и барабанов приветствовали его поднятием мечей.
Войдя во дворец, он быстрыми шагами направился к лестнице, которая вела в покои дочерей и сыновей.
– Где-то сейчас Леонтиск? – промелькнуло в сознании Птолемея.
Он любил сына Таиды… Тот напоминал ему доблестного Неарха. Как жаль, что Леонтиск попал в плен в первом же сражении. Неарх никогда не знал поражений во времена Александра. Как и он, Птолемей…
По дороге Вереника, чтобы отвлечь мужа от мрачных мыслей, беззаботно рассказывала ему о необыкновенных способностях маленького Птолемея, которые с каждым днем обнаруживались все яснее и яснее, сожалела, что передумала взять детей на встречу отца.
– Он так будет похож во всем на тебя, – спокойный, смелый, рассудительный. А вот Птолемей-старший слишком дерзок, излишне жесток. Не подумай, что я сужу строго о сыне Эвридики. Он весь в Антипатра, своего деда… а рыжий в дядю, Кассандра…
Птолемей рассеянно слушал жену… Вскоре они вошли в спальню детей… Глубокая тишина царила в высоком убранном мягкими коврами зале, разделенном мраморной аркой на две половины.
Отдернув полог, Птолемей залюбовался белокурой Птолемиадой. Ей скоро уже исполнится пятнадцать. Он прикоснулся губами к ее щеке. Она тут же проснулась и, нежно поцеловав его в губы, снова погрузилась в безмятежный девичий сон. Недалеко от Птолемиады спал ее родной брат, – Птолемей. Даже во сне брови его были сдвинуты, и лицо имело суровое выражение.
Вереника поспешила побыстрее отвести мужа от детей Эвридики – он должен любить только ее детей.
Подойдя к ложу трехлетнего сына, Птолемей опустился перед ним на колени и осыпал поцелуями его глаза, щеки и губы. Маленький Птолемей пробудился, обвил ручонками шею отца и залепетал что-то непонятное. Птолемей с блаженным лицом прислушивался к его лепету, пока сон снова на овладел малышом.
Птолемей мысленно молился за этого ребенка, его братьев и сестер, затем чистосердечно признался Веренике:
– Найдется ли на земле что-нибудь, чего бы я не отдал за них?
Внезапно лицо его снова омрачилось. Ему вспомнилось проигранное сражение… И Антигон!.. Этот ненасытный старик уже простирает свои скрюченные руки и к нему, чтобы присоединить Египет к своим владениям… Но этого не будет никогда!.. Никогда!..
«Головы моих детей будут увенчаны царскими диадемами», – решил он и снова наклонился над трехлетним сыном, который, наверное, видел во сне что-то веселое, так как безмятежно улыбался.
Сердце Птолемея переполнилось нежностью, и, взглянув на Веренику, любующуюся спящим сыном, подумал, чем выше он поднимается по лестнице почестей и славы, тем больше удаляется душевное спокойствие, о котором, однако, он никогда не переставал мечтать.
Птолемей крепко поцеловал Веренику и сказал:
– Пойду освежусь перед встречей с военачальниками!..
– Ванна уже готова. Я провожу тебя…
– Нет, нет, ты устала… Ступай!.. Я скоро приду к тебе, несравненная!..
Утомленный длительным плаванием Птолемей с наслаждением погрузился в круглую медную ванну с горячей водой. Чернокожая рабыня облила из лутрофора голову и плечи водой из священного источника. Растерев тело губкой, она уступила место молодой египтянке, которая умастила тело ароматными маслами. Движения невольниц успокаивали. Трудно было поверить, что нет еще и суток с тех пор, как он был в море. И все-таки даже сейчас, когда он хотел на короткое время отвлечься от неприятных мыслей, восстановить силы и сосредоточиться, страшный вопрос продолжал тревожить его. И на этот вопрос он не мог в себе найти ответа. «Неужели это я, опытный, испытанный в битвах полководец, со своим могущественным флотом позволил потерять Кипр? Как это могло случиться?»
