Ночью его разбудил странный треск. Он открыл глаза и увидел, что комната освещена багровым светом, а на стенах прыгают причудливые тени. Почуяв недоброе, кряхтя слез с кровати и выглянул в окно. От увиденного сразу закололо под грудью, и стало тяжело дышать. Горел соседский дом. Пламя поднималось высоко в небо, а все вокруг было затянуто сизым дымом. Две пожарные машины поливали горевшее строение. Одна стояла на улице, а вторая въехала во двор, смяв недавно поставленный забор. Жар был такой силы, что даже через окно старик ощущал его дыхание.
– Боже мой! Боже мой! – вполголоса запричитал он и, забыв о палке, переваливаясь, поспешил на улицу. Впопыхах зацепился непослушной ногой за порог и упал, больно ударившись локтем о стену. С трудом поднялся и кое-как выбрался на улицу. Вышел за калитку. Народ уже собрался. Все стояли небольшими группами, переговариваясь между собой. Подошел к пожарному в закопченной робе. Тот разматывал пожарный шланг.
– Сынок, что же это делается? Мой-то дом не сгорит, ведь рядом совсем стоит?
– Тихо, дед, не мешай. Отойди в сторону, а то, не ровен час, придавит чем-нибудь. – Пожарный снял каску, вытер пот. – Если твой загорит, то и его потушим.
– Да ты что такое говоришь, нехристь? Совсем обалдел. Ну и шутки у тебя. – У старика опять заболело сердце.
– Шучу я, дед, шучу.
Тем временем одна из машин подъехала к дому старика. Пожарные быстро размотали шланги и начали поливать стену.
– Видишь, дед, а ты расстраивался. Не дадим сгореть твоему добру. Давай, отходи дальше, не путайся под ногами.
Старик не знал, что и делать. Идти обратно в дом он боялся. Вдруг дом все-таки загорится, тогда сгоришь вместе с ним. Заметил двух погорельцев, стоявших отдельно от всех в стороне. Молодой паре дом достался в наследство от недавно умершей бабушки. Парень стоял в одних плавках. Девушка, в накинутом на худенькие плечи халате, прижималась к мужу. У ног – большой тюк. Видимо, все, что удалось вынести из дома. Подошел к ним.
– Что же вы, сволочи, наделали? Совсем ополоумели.
На его слова они даже не отреагировали. Все так же стояли и молча смотрели на огонь. Тут раздался предостерегающий крик, последовал страшный треск, и у горевшего дома обвалилась крыша, подняв снопы искр. В темном небе засверкали мириады ярких светлячков. На людей враз пыхнуло нестерпимым жаром, и все отошли подальше. У старика от жары и дыма заслезились глаза. Он привалился к дереву и с беспокойством поглядывал на свой дом. Поливать его уже перестали, но рядом, равнодушно покуривая, остался один из пожарных. Временами искры долетали почти до дома. Тогда пожарный втаптывал их в землю. Старик обошел двор. Вроде все спокойно, огня нигде не заметно. От влажной стены валил пар. Старик опустился на завалинку и привалился к сырой стене. Соседский дом почти догорел. Еще виднелись местами очаги пламени, но пожарные, ходившие с баграми по пепелищу, быстро тушили их. Вскоре они уехали. Народ принялся потихоньку расходиться. Только парочка погорельцев все так же стояла на одном месте. К старику подошла Пелагея и села рядом.
– Вот беда-то, – она вздохнула. – Куда им теперь, бедным, деваться?
– Нечего самогонку по ночам гнать, – хрипло проговорил старик. – Мало что сами сгорят, так еще и сожгут кого-то. Скоты.
Сердце не переставало болеть. Старик растирал рукой грудь, но это не помогало.
– Что-то ты бледный совсем. Все ли ладно? – Пелагея повернулась к нему.
– Сердце давит. Дышать тяжело. Этот чертов пожар полжизни у меня отнял.
– На валидол, положи под язык. Полегчает, – она протянула таблетку.
Старик взял, сунул в рот.
– Ты иди в дом, не сиди здесь. А то простынешь еще, вдобавок ко всему.
– Да не могу я уйти, пойми ты. Мало ли что может еще случиться? – старик опять разволновался.
– Что может случиться? Видишь, пожарник один остался.
И вправду, один из пожарных стоял посреди сгоревшего дома, выискивая недогоревшие участки. Заметив, он растаскивал багром бревна и тушил очаг.
– Пойдем, пойдем в дом. Давай я тебя провожу.
Она заботливо накинула на плечи старика сползший пиджак и помогла подняться. Так, поддерживая под руки, проводила его в дом. Старик шел медленно, с трудом передвигая отяжелевшие ноги и шатаясь из стороны в сторону, как пьяный. Если бы не Пелагея, то давно упал бы. Зашли в дом, включили свет. Старик еще раз через кухонное окно посмотрел на то, что осталось от соседнего дома. Вздохнул.
– Ты иди, Пелагея. Я один тут посижу, в тишине.
– Да все ли ладно-то у тебя? Ты что-то совсем на себя не похож.
– Все нормально. Сердце уже отпустило. Ты иди, иди.
Пелагея еще раз критически осмотрела старика и, наказав никуда из дома не выходить, ушла.
Старик до утра ходил по дому, не в силах успокоиться. Возвещая о начале нового дня, вдалеке прокукарекал петух. Старик налил, наверное, пятую чашку чая и не спеша выпил ее. Чай уже давно остыл, но он не замечал этого. Все сидел на кухне у окна, маленькими глотками пил чай и смотрел на пепелище. Над сгоревшим остовом в небо поднимались маленькие струйки дыма.
– Сережка приедет, а тут такая картина неприятная. – Он подумал о внуке. Мысли приняли другое направление. – Хорошо хоть ветер был не в сторону моего дома, а то и он вспыхнул бы, как спичка. Не дай бог. Сгорело бы все, кому бы я был нужен, где бы мог приткнуться на старости лет? Господи, за что ты послал мне такие испытания!
Старик не был набожным человеком. Последний раз он ходил в церковь лет десять назад, когда ездил к детям в город, в гости. Но сейчас, вспомнив о пережитой ночи, невольно помянул Бога и перекрестился.
Только под утро сон сморил его и, привалившись к стене, он немного задремал. Ему приснилось детство. Как они с батей едут на сенокос. Он впереди на смирном мерине, батя – на повозке. Ему было лет восемь. Он вцепился своими детскими ручонками в густую гриву коня, стараясь не упасть. Отец, лежа на охапке сена, весело посмеивался и кричал ему в спину:
– Держись, Андрейка. Крепко держись, не упади. Если не упадешь, значит, крепким мужиком вырастешь. Так же за жизнь цепляться будешь, как сейчас за гриву.
Андрейка поворачивал к отцу заплаканное лицо и хотел сказать, как ему больно и неудобно сидеть на крутом крупе коня. Но, видя смеющееся лицо отца, отворачивался и с новой силой старался удержаться. Внезапно очертания отца подернулись мелкой рябью, стали расплываться, и на его месте появилась мать. Она стояла на пороге родного дома и с тоской смотрела на молодого парня. В этом юноше из сна старик узнал себя. Он хотел протянуть руки, чтобы обнять мать, но какая-то неведомая сила держала его на месте. И тут в его мозгу возник голос матери:
– Иди ко мне, сынок, я тебя уже заждалась.
Внезапно преграда исчезла, он подошел к матери и обнял ее. Она гладила его по голове, приговаривая: «Теперь я тебя никуда не отпущу».
Старик проснулся и открыл глаза. «Какой странный сон, – подумал он, – давно мне родители не снились». Сердце закололо, во всем теле появилась слабость, на лбу выступила холодная испарина. Старик поднялся, поискал в посуднике, достал коробку с лекарствами. Упаковка из-под валидола была пустая.
«Хотел же вчера в магазин идти, а заодно и в аптеку, таблеток купить», – запоздало подумал он.
В глазах потемнело, поплыли радужные круги. Он пошарил рукой по столу в поисках воды. Опрокинул свой любимый стакан, тот, дребезжа, покатился по столу и, упав на пол, разбился. Старик опустился на стул. Дыхание стало тяжелым, хриплым. Он рванул ворот рубахи, пуговицы отлетели и покатились по полу. Старик хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Затем уронил седую голову на стол, на его висках набухли большие жилы.
«Неужели, это конец? – пришла четкая мысль. – Конец всему, что существует. Так неохота умирать. Детей бы повидать хоть еще разок. Жалко, Сережку так и не дождался. Боже, как больно».
Он хотел поднести руку к груди, чтобы помассировать сердце, но на полпути рука замерла и упала, повиснув плетью…
…После обеда зашла проведать соседа Пелагея. Увидев старика, лежащего на кухне у стола, с подвернутой под себя рукой, она в беззвучном крике открыла рот и выскочила на улицу.
* * *
Похоронили старика на кладбище, около железной дороги. Это было символично. Всю свою сознательную жизнь старик проработал машинистом. Похороны были скромные, присутствовали только близкие родственники да соседи, с кем старик поддерживал отношения. В деревне долго судачили о том, как быстро скрутило старика. Ведь он был таким крепким, и казалось, проживет до ста лет. В конце концов, все сошлись во мнении: старика свел в могилу ночной пожар. И если бы не это событие, то старик еще долго бы бродил по земле. Внук, которого он так и не дождался, на похороны опоздал, а приехал только через три дня, когда старик уже лежал в сырой земле. Он сходил на кладбище, постоял над свежей могилой, поплакал, вспоминая деда. Несмотря на всю строгость, дед всегда по-доброму к нему относился. Матери он сказал, что, может, это и хорошо, что он не видел деда в гробу, мертвым. В его памяти он навсегда останется как живой.
