28.
Лена встречает Риту и пугается. Заметно, что она ждала эту встречу и боялась ее. Поэтому не смотрит в глаза Рите. А та, наоборот, улыбается и смотрит в упор.
– Что ж ты не спрашиваешь? – говорит Рита.
– О чем?
– О Володе.
– Ну, а что… Как он, еще на катере?
– Ты что, Лен? Ты что – не обижаешься?
– Ну, а что… Значит, он полюбил. Что ж…
– Ты с ним спала?
– Да как… Разве это важно теперь?
– Ты совсем-совсем не обижаешься?
– Я… его любила… Мне тяжело.
– Ничего, переживешь. Найдешь кого-нибудь понадежней. Тебе нужен такой, чтобы за ним прятаться.
– Мне нужен… мне нужен… – плачет.
– Да ты что, Лен? Брось. Он никогда о тебе не думал. Он только о жизни вообще. Ему нужна такая, как я, беспощадная.
– Ты меня… растоптала.
Лена уходит, медленно, жалко. Рита смотрит ей вслед и что-то мешает ей быть хозяйкой жизни. Как будто соринка в глаз попала. Она отбрасывает рукой – то ли прядь волос со лба, то ли минутную слабость.
– Тряпка, – говорит она негромко.
29.
Рита в «Пежо». Володя выходит из парадного. Она сигналит. Он подходит.
– Сядешь? – говорит она, играя глазами.
– Тебе не кажется, что ты поменяла роли?
– Не-а. Мне так нравится. Женщинам вообще нравится сверху.
– А что им мешает? По-моему, и мужчины не против.
– Трусость им мешает. Будешь садиться?
Он садится. Молчит.
– Ну? – говорит Рита. – Слушаю.
– Это я слушаю.
– Ты классный все-таки! Впервые в жизни мне не скучно.
– Что, так и будем мчаться? К общей цели?
– Черт… Ты меня смутил. Тебе куда?
– За DVD.
– Музыка? По-моему, тебе нужен Кобейн.
– Русские художники. Конец девятнадцатого, начало двадцатого.
– Я не пойму – ты всерьез озабочен словом «Родина»?
– Нет, не всерьез.
– Понты, что ли?
– Я этим словом болею.
– Извини.
Рита нажимает на газ. Едут.
– Хочешь меня? – говорит она. – Только не говори сразу «нет».
Молчание.
– Теперь можешь сказать, – говорит Рита и давит на тормоз.
Сзади визжат тормоза. Она сидит, уткнувшись лицом в руль.
30.
Володя входит в офис отца. Это большое здание, с вахтой, охраной. Он впервые здесь.
– Вы к кому?
– К Новикову.
– Фамилия?
– Новиков.
– Сейчас позвоню… – звонит. – Евгения Пална, тут к Вячеславу Ивановичу… Вам назначено?
– Нет.
– Ну так какого черта…
– Я к отцу.
– Прошу прощения. Саша, проводи.
Володя входит в кабинет. Отец показывает на кресло, нажимает кнопку.
– Женя, два кофе.
– Возвращение блудного сына, – говорит Володя. – Кошмарный сюжет.
– Ничего. Главное – бескровный.
– Я тут увлекся одной девушкой. Деньги нужны.
– Сейчас тебе карточку оформят. Как там, в порту?
– Печально все.
– Понятно. Будешь входить в дела?
– Не знаю. Я бы лучше сам.
– Что именно?
– Да что-нибудь… с русскими художниками.
– Просто хэппи энд.
– И не говори.
– Извини, Володя… Я немного… прослезился.
– Я вообще… увлекся.
– Понятно.
– Я вообще… проиграл.
– Этого никто не может знать.
– Да нет, я знаю. Я вообще, пап… сдался. Херня какая-то.
Володя встает, уходит.
31.
На набережной Невы у Пролетарского завода, в машине с затененными стеклами. Володя лежит на откинутом сидении. Рита курит.
– Ну что? Не скучно?
– Что?
– Во мне?
– Пока нет.
– Ты понимаешь, что это хамство?
– Это честность. Сама хотела это услышать.
– Неужели я тебя люблю?
– Наверно.
– А за что?
– За подлость.
– Ну уж… Подлость. Мальчик мой. Ты просто солнце. Такой ясный. И не скучный, что самое странное… Вон, посмотри!
– Что? – Володя садится, смотрит на Неву.
32.
Бк-43 бежит от моста Володарского мимо них к Смольному.
В рубке Паша бьет степ. Штурвал сам по себе. Лицо у Паши пустое. Так, под чечетку, наползают последние титры.
25 января 2014
Каре
Киносценарий
Военно-медицинская академия. Палаты. Сестры в белом. Тишина. Ночь. Вдруг раздаются глухие крики, хохот. Сестра неслышно бежит к чуть приоткрытой двери, но не сдерживается, заглядывает в нее.
В палате на четверых зеленый суконный стол, на нем карты, записи. Лица в тени. Только руки четырех.
Фон титров – салон самолета. Елагин читает газету, спит, затем аэропорт Симферополя, автобус, Судак, разговор с Пьянковой, хозяйкой, вселение на веранду.
Елагин в сумерках, которые сразу по-южному переходят в ночь, провожает пляжную знакомую. Девять вечера на уличных часах.
Елагин. Так значит, до завтра? Во сколько вы появляетесь на берегу?
Знакомая. Это зависит от настроения.
Елагин. Но я могу надеяться, что не потеряю вас?
Знакомая. Вы меня еще и не нашли.
Смеются.
Елагин. Вы не верите в счастливые встречи? Напрасно.
Знакомая. Спокойной ночи.
Елагин. Спокойной ночи.
Елагин идет вначале по освещенной улице, еще много людей, сворачивает и сразу – темнота, из-за деревьев не видно даже окон. Навстречу – трое.
Первый. Ладно. Выгребай все из карманов и тебе ничего не будет.
Елагин. А вам?
Первый. Чего?
Елагин. Вам тоже ничего не будет?
Второй (с кавказским акцентом). Кончай с ним, слушай.
Первый. Ну?
Елагин. Здесь очень темно. Боюсь, что вместо денег я вытащу грязный носовой платок… (Бьет первого в живот. Бьют его. Но все происходит беспорядочно, непонятно в темноте.)
Утро. Совсем рано. Елагин просыпается, на лице ссадины. Слышно, как Пьянкова варит завтрак в летней кухне. Выходит Пьянков, ее сын.
Пьянков А. Коленька, ты что так рано?
Пьянков молча идет к рукомойнику, тщательно моется, чистит зубы.
Пьянкова. Кричал кто-то вечером, не слышал?
Пьянков. А? Когда?
Пьянкова. Да уж темно было. Часов в девять. Говорят, человека зарезали.
Пьянков. Ты откуда знаешь?
Пьянкова. Милиция приезжала. Ты бы, Коленька, не ходил так поздно. Когда ты вернулся?
Пьянков. Не твое дело.
В соседнем дворе человек в наколках, на спине – собор Василия Блаженного, на груди – лев. Он в черных очках.
Кабинет следователя. Двое: Горяинов и Сидоренко в штатском.
Горяинов. Ну что? Время?
Сидоров. Около полуночи.
Горяинов. Так. Значит, лежал всю ночь и никто не видел.
Сидоров. Похоже, что никто. Улочка такая, темная. Хотя… Народ приезжий, дикари. Зачем портить отпуск? Затаскают.
Горяинов. Не надо так плохо думать обо всех.
Сидоров. Я не обо всех. Я выборочно.
Горяинов. Ну ладно, если выборочно. Значит, карманы обчистили, документов никаких?
Сидоров. Абсолютно. Два троллейбусных талона ленинградских.
Горяинов (оживленно). Где?
Сидоров. Вот они.
Горяинов. Да я не о том. Где нашли, в каком кармане?
Сидоров. В нагрудном кармане пиджака.
Горяинов. Так. Или у убитого не было ничего кроме денег и документов… или убийца хочет, чтобы убитого как можно дольше не опознали. Совсем не опознали. Никогда. А? Костюм, белье – чье производство?
Сидоров. Костюм финский. Рубашка французская. Ну, трусы неизвестного происхождения.
Горяинов. Дела… Что ж, дадим отпечатки, фотографии в Москву… в Питер. Будем ждать… Морока сейчас с этой незалежностью.
Сидоров. А если проверить ближайшие улицы? Ну, знаете, выборочно.
Горяинов. Снова выборочно. Конечно, выборочно, методом исключения, и убийца сам явится с повинной. Ладно, ладно, не обижайся. Займись этим делом. Кстати, ты знаешь, сколько людей ежедневно уезжает из города? Около тысячи. А?.. Я же говорю – дела… Значит, второй удар сверху, в шею. Грамотно. Очень грамотно.
