Ничегошеньки не помню… А как я очутилась в кровати? Кто меня раздел? Боже, надеюсь, не мсьё Годфруа! В голове возникли танцующие в воздухе усы. У меня перехватило дух, и я вскочила.
Вещи мои были аккуратно сложены на стуле, туфли стояли рядом. В стекле приотворённого окна отразилась моя всклокоченная голова и сосредоточенное до глупости лицо.
Ну вот, а кто-то собирался дверь запереть и сундук подвинуть. Ха! Паучку и тому смешно!
Я опустила ступни на деревянный пол и с опаской приподняла рубашку до самых бёдер. Всмотрелась в собственные голые ноги. Нет, по ним никак нельзя было понять, случилось ли со мной то самое, пока я была в беспамятстве, или нет. Ноги как ноги. Я вздохнула. Надо было у Моник расспросить, что чувствует девушка, когда она уже… не девушка. Воображение услужливо подсунуло яростное лицо Этьена и грозный выкрик: «Новая шлюха». Я поёжилась.
В дверь постучали. Я мгновенно забралась обратно в кровать, натянув по самый подбородок простыню, и пискнула:
– Войдите.
Толкнув плечом дверь, в проём сунулась Софи с подносом в руках.
– Утро доброе, мадемуазель! А я всё думаю, проснулись вы, нет ли. Решила, что с хорошим завтраком, и утро добрее улыбнётся.
– Проснулась, – кивнула я. – Только не уверена, что оно доброе.
Софи поставила поднос на бюро и обеспокоенно всплеснула руками.
– Плохо вам ещё? Ай-яй, это ж из-за меня. Вы мне ранку-то убрали, а сами-то… Я всю ночь не спала, всё думала, как вы, мадемуазель.
– Нет, не в том дело, не переживайте. Я совершенно ничего не помню, что ночью было, и от этого чрезвычайно неловко. Вы случайно не знаете, мсьё Годфруа принес меня сюда?
– Ага, он. Сказал, до утра проспите. А я потом раздела вас, уж не серчайте. Не мять же платье.
Будто камень упал с моих плеч, и я облегчённо улыбнулась:
– Правда?
– А чего ж мне врать? Я заглядывала к вам пару раз, боялась, вдруг чего.
Софи улыбалась мне в ответ, тёмные круги под глазами говорили о том, что она действительно провела беспокойную ночь. Я с радостью выскочила из кровати.
– Милая-милая Софи, – я готова была её расцеловать. – Благодарю вас!
– Слава Деве заступнице! Вижу, вам лучше. Вот, откушайте. А то вчера и не удалось. Я молочка принесла и блинчики Сюзетт. Они у меня особенно хороши.
Софи пожелала приятного аппетита и собралась идти, но я коснулась её плеча.
– Не уходите. Тут для меня всё непривычно, непонятно, как-то немного не по себе. Новое место, я никого не знаю. А вы, кажется, очень хороший человек. Присядьте, я прошу вас.
Софи села на краешек стула, сложила на коленях руки. Пальцы её, грубые, красновато-жёлтые, с въевшейся грязью от постоянной чистки овощей и клубней, сжались. Почему?
– Хорошо, мадемуазель.
– Зовите меня Абели.
– А вы надолго к нам, Абели?
– Если стану хорошей помощницей мсьё, наверное. Я надеюсь.
– А что же делать будете?
– Рецепты записывать, вести учёт посетителей, как сказал мсьё Годфруа.
– Это как же вы больных принимать сможете, ежели вам даже через повязку от меня больно стало? А Женевьеву с локтём её ушибленным вы вообще спиной учуяли! К мэтру ведь с чем только не заявляются господа: кто на дуэли поранился, кто с чахоткой, с корью и лихорадкой, дамы беременные или с дитями хворыми. Простой люд и подавно: кого лошадь задавила, у кого кровь хлещет, аж смотреть страшно. Как же вы с ними будете?
Я опешила. Эта мысль не приходила мне в голову. И верно, что же я за помощница при моём недуге? А если меня спасать придётся то от одного, то от другого, как вчера? И выключаться буду так же? Да уж, работница… Курам на смех!
Я пробормотала:
– Не знаю… Иголка мсьё помогает мне стать обычной.
Софи покачала головой.
– Ах, бедняжка. А как же вы до мэтра жили?
В глазах кухарки читалось живое человеческое участие, почти материнская жалость. И оттого мне самой себя стало жалко. Как я жила до вчерашнего дня? Как старый крот, что прячется в нору и света белого не видит. Вернулось ощущение никчёмности, стыда и отчаяния, вспомнились непрекращающиеся боли, кочующие по телу, внезапный кашель или зуд, ломота в костях и лихорадочная дрожь. Как жила… Устала я от неё, от всей моей жизни, будто старуха, и уже привычно хотелось вовсе не просыпаться, ведь новый день не сулил ничего хорошего. Что бы ни случилось вчера здесь, в сравнении с двумя прошедшими месяцами, этот день был лучшим.
Я закусила губу и всхлипнула.
– Ну-ну, девочка. Всё хорошо будет.
– Не уверена. Возможно, и отсюда меня скоро выгонят. Ведь от меня лишь проблемы. Не знаю, чем я могла прогневать Господа: в церковь ходила, Святое Писание читала, посты соблюдала как добрая католичка… Но видимо прогневала… Он меня проклял.
Я хлюпнула носом сильнее, уткнула лицо в ладони и разревелась.
Рука Софи ласково погладила меня по голове и притянула к своему плечу. От неё пахло корицей и мятой, сладкой карамелью и цитрусом.
– Что ты говоришь, глупенькая? Разве проклял? Даром трудным наградил тебя Всевышний, девочка. Да, верно, потому, что ты выдержать его можешь. Сильная, значит, хоть с виду – чистый воробышек. Ты меня исцелила вчера, на себя боль забрала. А ведь я с больной рукой не одну б неделю мучилась. Представь, на кухне-то… Я так благодарна тебе, девочка!
Тепло от кухарки шло такое же, как от моей няни в глубоком детстве. Доброе, сердечное. Я притихла и, нехотя отстранившись, вытерла слёзы.
– Вы так думаете?
– Конечно. – Кухарка заглянула мне в глаза. – Всем, кого Господь награждает, трудно. Это бесталанным легко – живи себе и живи, и думать не надо. Не зря ты сюда попала, девочка, – мэтр наш научит тебя, что делать. Может, ему и не помощница вовсе нужна, а ученица. Такая вот необычная. С даром.
Эта мысль показалась мне самой светлой из всего, что я передумала о предложении мсьё со вчерашнего дня. На душе стало легче, будто мозаика вдруг сложилась сама собой.
– Спасибо вам, Софи. Простите, что я вот так поддалась эмоциям…
– И не думай прощения просить, я сама себя виноватой чувствую.
– Не надо. А мсьё… можно ему доверять, как вы считаете? Он хороший человек?
Софи мудро улыбнулась.
– Человек как человек. Святых туточки не бывает. Все, кто чист, на небо возносятся.
– Но его сын…
– Тот сам не без греха. На самом деле, ещё поди разберись, у кого из них пуще бесы играют: у старого в ребре или у молодого в другом месте. Тьфу! Послушай доброго совета: не вмешивайся в их семейные дела – учись, чему учат, выполняй, что поручают, доверяй себе больше, чем другим. Поверь, сам Господь тебя сюда и послал. А раз послал, мотай на ус его уроки и пользуйся тем, что дают.
Софи пододвинула ко мне поднос:
– Вот меня Господь надоумил завтрак тебе вкусный приготовить. Ешь блинчики, пока тёплые.
* * *
Я заглянула в распахнутую дверь кабинета.
– Доброе утро, мсьё! Я готова приступить к работе.
Лекарь в просторном чёрном балахоне, в пенсне на кончике носа, оторвался от чтения какой-то огромной книги и, придерживая пальцами ветхую страницу, кивнул.
– Оправилась от вчерашнего?
– Да, мсьё. Всё хорошо.
Он поманил меня к себе и вложил в книгу переплетённую косицей кожаную закладку с бахромой на краях. Взял мою кисть, осмотрел внимательно.
– Итак, Абели, нам с тобой понятно, что ты перетягиваешь на себя только ощущения.
– Не совсем.
– Ну-ка.
– Когда я дотронулась до раны Софи, это было, знаете, как если б через пальцы в меня влили горячий, густой перчёный суп. И я видела шар, он светился красным и чёрным. Я поняла, что в момент ожога Софи на кого-то разозлилась, а потом на себя за это тоже разозлилась, почувствовала виноватой.
– А на кого и почему разозлилась?
– Не знаю. Этого мне не дано.
– Занятная метафизика. Давай-ка проверим твой пульс и доши.
Лекарь снова принялся играть на моем запястье, как на дудочке, и слушать что-то, понятное только ему.
– Скажи, Абели, сильно ли ты испугалась вчера исцеления Софи?
– Было необычно. Больно. Жутковато. Но в целом, наверное, я смогу повторить. Софи говорит, это дар, а не недуг.
– И это так. Но если только ты научишься целить тех, кого сама решишь исцелять, и закрываться от всех остальных.
– Я готова. Как это сделать?
– О-ля-ля, какая прыткая мадемуазель! – хмыкнул лекарь. – Поблагодари, что есть акупунктура – китайские иглы и целая наука о воздействии на человеческий организм.
Я покраснела.
– Благодарю, мсьё.
– Итак, вино, сидр и прочее будешь пить только, если захочешь открыться, или если я велю. Будем экспериментировать. Судя по тому, что я прочитал, с мужчинами тебе придётся вести себя осторожно. Увы, любовные утехи могут лишить тебя дара и попросту убить, в лучшем случае – свести с ума. В древности такое случалось. Что выпадет именно тебе, мы не знаем.
