– Следуйте за мной, любезный, – сказала я строго.
И наша странная процессия направилась вверх по улице.
* * *
Я не могла понять, почему огромный блондин тащится за мной, как покорный ослик, и что вообще происходит, но видом своего удивления не выдавала. Эдак еще опомнится верзила, сбросит Этьена на булыжники, а я уж точно этого несчастного наглеца не дотащу. Пока же напрашивался вывод, что великан по сравнению с другими посетителями ресторации – самый восприимчивый или, наоборот, самый заторможенный. Но волновал он меня меньше всего.
Я оборачивалась то и дело, и, глядя, как безжизненно свисают голова и руки моего обидчика, отнюдь не чувствовала радости за то, что отомщена. Сердце сжималось. Я не улавливала чужой боли сейчас, оставаясь под воздействием утренней иглы, которую привычно вколол мне между бровями мсьё. Но в душе было так скверно, что и не передать.
Пока мы шли, я мысленно смирилась с тем, что лекарь отправит меня ко всем чертям. Поделом.
Себастьен вытаращился на нас, когда мы вошли в ворота.
– Мсьё Годфруа у себя?
– В кабинете был.
– Сюда, – поманила я пальцем великана.
Через пару минут он уже свалил на кушетку тело Этьена.
Не разглядев ещё лица раненого, мсьё Годфруа пробормотал, кивая на великана:
– Ничего себе улов. Без добычи не ходишь? – но тут же я вздрогнула от вскрика: – Этьен! Чёрт возьми! Жив?! Кто его так?!
Лекарь склонился над сыном, пытаясь нащупать пульс. Видимо, нащупал – облегчение мелькнуло на лице мсьё Годфруа, но оно тут же снова стало суровым.
– Кто это сделал, я спрашиваю?! Онемела, Абели Мадлен?
Не зная, что сказать, я развела руками, запнулась и брякнула:
– Я…
– Как это ты? У тебя что, баллиста в юбках запрятана или палица в переднике?
– Ну… не своими руками, мсьё, так… вышло… Я не хотела…
Лекарь всмотрелся в ещё остекленевшие глаза белокурого великана и зло сплюнул на пол.
– Потом разберёмся. Голема своего вон выстави. Или нет… пусть воды принесёт. Ведро. Лучше два. И Женевьеву сюда зови. Чего застыла, как соляной столб? Марш, я сказал! – прорычал мсьё Годфруа.
С воплем «Женевьева-Женевьева, сюда!» я бросилась по коридорам и к колодцу. Великан – за мной.
Служанка как сквозь землю провалилась.
Мы вернулись в кабинет, великан со стуком поставил ведра на каменный пол, расплескав. И я махнула на него:
– Всё, спасибо. Идите, идите домой!
Блондин вышел за дверь, а я обратилась, переводя дыхание, к лекарю:
– Нет Женевьевы. Давайте я сделаю, что смогу.
– Наделала уже! – рявкнул лекарь, разрезая рубаху на сыне.
У меня внутри похолодело: помимо синяков и ссадин на обнаженном мускулистом торсе юноши сочились кровью несколько колотых ран.
– Проклятье! – Лекарь сунул мне в руку бинты и показал: – Держи тут и тут. Крепко дави. Надо остановить кровотечение. Да не трясись, чёрт тебя побери!
Ледяными пальцами я прижала к плечу и боку Этьена серую ткань, и она быстро стала напитываться алым. Под моей ладонью стало горячо и влажно. Я сглотнула и прижала сильнее, пытаясь сдержать кровь. Лекарь сосредоточенно обрабатывал другие раны и перевязывал их. Потом оттолкнул меня и занялся этими.
– Вон чистая тряпка. Смой кровь с его лица.
Я дрожащими руками принялась это делать – красавца Этьена было не узнать под распухшей, разбитой маской. Я решилась спросить:
– У вас есть здесь алкоголь?
– Зачем тебе? – не понял лекарь. – А-а, нет, не стоит.
– Но я же могу…
Лекарь поднял на меня чёрные глаза, в них сверкала такая же мстительная злость, какую я видела у Этьена:
– Смертельных ран нет. Отлежится. Может, поумнеет.
Мне было не понять, видимо, ни отца, ни сына. Я снова со страхом глянула на почти голого, беспомощного Этьена и закусила губу. Моё мнение тут не требуется.
Мсьё Годфруа буркнул:
– Ещё успеешь принести пользу. А этот болван зелёный ничего не поймёт, пока жизнь не научит. Сам наверняка нарвался. В следующий раз меня рядом может и не быть…
В дверь забежала служанка.
– Звали, мэтр? О, Господи…
– Чёрт побери, Женевьева! – явно обрадовался лекарь. – Где шлялась?! За работу! А ты, Абели, иди, погуляй.
– Уже, мэтр, – отозвалась служанка и тут же оттеснила меня.
* * *
Чувствуя невероятную усталость и опустошение, я вышла из кабинета. Чужая кровь коркой стянула пальцы. Смыть бы её. Я поторопилась во двор, распахнула дверь на крыльцо и чуть не убила ею великана. Он стоял всё так же с видом послушного гигантского ослика.
– Почему ты не ушёл? – мой язык не поворачивался и дальше говорить ему «вы» при таком придурковатом выражении лица.
– Госпожа тут, – промямлил он и преданно посмотрел на меня замутнёнными глазами. «Эх, хоть кому-то я нужна», – мелькнула мысль. Но, кажется, когда я заметила его впервые, великан таким идиотом не выглядел.
Я нервно хмыкнула – а замечательная из меня выходит целительница: одного чуть в могилу не свела, второй превращается на глазах в недоумка. Может, я – просто ведьма?
Склонив голову, я уныло разглядывала личного великана. С одной стороны, удобно всегда иметь под рукой вот такого детину – никого можно не бояться, но… я аж сплюнула три раза через плечо и перекрестилась от своих демонических мыслей.
Нет, пора от него избавляться. Точнее, его от меня избавлять. И, по логике, если этому заторможенному воображаемая вода не помогла, попробуем настоящую. Возможно, хоть с ним я могу ещё повернуть вспять мои неконтролируемые способности…
– Как зовут тебя? – спросила я великана.
– Огюстен, – не мигая, ответил тот.
– Огюстен, значит, – кивнула я. – Пойдём за мной.
Он сам вытянул из колодца полное ведро воды и протянул его мне. Я посмотрела на Огюстена снизу вверх: и как окатить такую гору на двух ногах?
– Наклони голову, – велела я.
Он согнулся пополам, чуть не воткнувшись лбом мне в грудь.
– Нет, лучше сядь. Ага, вот сюда, на травку.
Великан сел, а я взобралась на пень, еле подтягивая на руках ведро. Посмотрела на расходящуюся в нём кругами воду – поплевать в неё, что ли? Вздохнула, перекрестилась сама и перекрестила холодную колодезную воду. Со словами «Отпускаю тебя, Огюстен. Ты свободен» я перевернула на русую макушку ведро и замерла – получилось ли?
Парень вздрогнул, встряхнул головой и поднял ко мне удивлённое лицо.
– Святой Бонифас! Где это я?
Глава 8
Я смотрела из окна на звёзды. В доме и во дворе всё стихло, только шорохи в саду и трели цикад нарушали покой тёмно-синей ночи. Пролетели две летучие мыши и спрятались прямо под моим окном. У них там гнездо? Впрочем, какая разница? Хоть бы и драконы там гнездились, всё равно. Только от прохладного ветерка, ласкающего щёки, было приятно, от всего остального хотелось наложить на себя руки.
«Моник не приехала, – с тоской подумала я. – Неужели она так сразу обо мне забыла? Или вздохнула с облегчением, скинув обузу?»
Вот и русый верзила несколько часов назад, смущённо похлопав глазами, выслушал мою сбивчивую благодарность за то, что «заступился и помог», залился краской, как мальчишка, и улизнул, едва отворились ворота.
И этому я была не нужна. Надо было оставить великана этим, как его… послушным Големом. Всё было бы больше проку.
Он ушёл, и я понуро отправилась в приёмную – ждать, когда лекарь закончит возиться с сыном и выставит меня из своего дома. И куда мне идти? Пешком в Сан-Приест? Или в лесу хижину построить и жить с медведями и кроликами?
Наконец, мсьё Годфруа вышел из кабинета, вытирая руки застиранным полотенцем. Он недобро взглянул на меня и приказал:
– Рассказывай, Абели Мадлен. Чтоб как на исповеди.
И, пытаясь не смотреть ему в глаза, я рассказала: про деньги, про пьяных, про драку, про странный жар внутри, который всё начал, и про растаявший голубой снег, который усмирил драчунов.
Лекарь внимательно слушал меня, поджав губы под рыжеватыми усами, и наконец подытожил:
– Выходит, нам известны два твоих состояния: или ты чувствуешь чужие болезни, или ты можешь использовать некую внутреннюю субстанцию, которая воздействует на пьяных. То есть ты можешь ими управлять. Хм, почему на пьяных? – на минуту задумался мсьё Годфруа, кивнул и пробормотал сам себе: – Ах да, китайцы говорят, при опьянении можно перенестись в мистическое пространство бытия. Или человека туда затянуть. Вот ты, Абели Мадлен, и затянула. Всё понятно. Сейчас проверим, можешь ли ты это делать, когда всё чувствуешь. Как понимаю, игла, снимающая твою чувствительность, еще действует. Уберём её действие вином. Пойдём.
Мне было ничего не понятно, на кончике языка так и вертелся вопрос: «Я – ведьма?», но я не решалась даже произнести это вслух, и потому лишь спросила:
