С каждым прошедшим часом становилось понятно, что никто сдаваться не собирается и победит воистину сильнейший. Когда масса дерущихся насмерть гоплитов переместилась на новый участок, все получили то, чего хотели, — простор. Теперь было не так боязно рубиться один на один со своим непосредственным противником, так как между каждой дерущейся парой образовалось расстояние в длину нескольких копий, и оно постоянно увеличивалось. Из-за того, что теперь можно было не бояться за свой тыл, каждый поединок превратился в образцово-показательный бой. Теперь тот, кто был в объятьях своей ярости, погибал первым.
Офриад принял очередной удар противника подставив свой щит 'ребром'. Рубящий боковой удар пришелся в правый срез. Меч голубоглазого аргосца отскочил, словно его оттолкнули. Спартанец подступил к противнику еще на шаг, не давая ему времени для нанесения нового размашистого удара. Два быстрых укола, и аргосец уже не помышляет о нападении. Он, как и все его собратья, с кем пришлось встретиться Офриаду на этом поле брани, был шокирован неизвестной манерой ведения поединка.
Ударив своим гоплоном в правую сторону кромки щита аргосца, от чего его щит отбросило немного влево, Офриад произвел колющий выпад. Его меч с легкостью пробил бронзовую пластину в области сердца. Удар в корпус щитом, и вот длинноволосый муж валится на горячую землю, чтобы в последний раз взглянуть прямо в лик Аполлона. Интуитивно, Офриад почувствовал сзади какое-то движение. Не задумываясь ни на мгновение, он завел за темя левую руку, тем самым прикрыв щитом свою спину и голову целиком. В следующее мгновение щит был сотрясен ощутимым ударом. Видно, вражеский воин вложил в него всю свою силу. Меч слегка пробил бронзу гоплона, однако сам разлетелся на две неравные половинки. Не изменяя положения своего гоплона, Офриад с разворота нанес рубящий удар сверху. Как оказалось, у аргосца не было даже щита. Удар пришелся в область шеи. Фонтаном ударила кровь, и начисто срезанная голова покатилась к ногам очередного противника….
От усталости Офриад практически ничего не чувствовал. Весь покрытый своей и чужой кровью, он поднял чье-то копье и облокотился на него всем своим весом. Грудь разрывалась от недостатка воздуха. Пот, смешавшийся с грязью и кровью, превратил его лицо в маску потустороннего монстра. Глаза слезились. Хотелось просто упасть и умереть. Вокруг Офриада не были слышны даже стоны раненых врагов и собратьев, потому что таковых, собственно, и не было. Все шестьсот воинов, которые рано утром вступили в противоборство, сейчас стали пищей для черных, как смола, пернатых бестий.
Вдалеке послышались приглушенные голоса.
"Не может быть. Ведь я убил последнего!" — мысли были столь же вязкими и неповоротливыми, как и его тело.
Однако через некоторый промежуток времени он различил новые фразы. Офриад попытался разогнать пелену перед глазами. Полное истощение как физических, так и психических сил, было налицо. Собраться было крайне сложно. Невольно он даже опустился на колени. Глаза предательски слипались.
"Не смей уснуть, Офриад! Неужели смерть трехсот твоих побратимов и сородичей была напрасна? Вставай и сражайся, щенок!" — приказал себе спартанец.
На удивление, этот мысленный приказ сработал. Несмотря на нестерпимую ломоту в суставах, он встал на ноги и осмотрелся. Сквозь пелену, застилавшую взор, на противоположном конце поля ему удалось различить две одинокие фигуры. Повесив через плечо свой гоплон, некогда сверкающий, а теперь покрытый кровью и грязью, он шаркающей походкой пошел в свой последний бой. То, что обе фигуры принадлежали не спартанским воинам, было понятно даже издали. Гребни их шлемов были выкрашены в пестрые цвета. Какие? В наступающих сумерках Офриад уже не мог различать краски.
Когда он подошел на расстояние броска копья, спартанец убедился, что оба его противника находятся не в лучшей форме. У одного была перерублена правая кисть, второй еле держался на ногах и так же, как Офриад, истекал кровью, сочившейся из многочисленных порезов и ран. Тот, у кого было отсечена правая кисть, при виде приближающего спартанца встрепенулся.
— Алкенор, берегись, сзади враг.
Второй аргосец медленно повернулся к Офриаду и, еле выговаривая слова, устало поинтересовался:
— Что, не навоевался еще, лакедемонская собака?
Офриад перехватил свое копье для броска и, сделав по направлению к аргосцам еще пару шагов, метнул его в оскорбителя. Пролетев всего несколько метров, копье безвольно упало на тело убитого спартанца. Тут силы полностью оставили Офриада и он провалился в небытие.
Когда он очнулся, на небосводе ослепительно сверкал многочисленный сомн душ предков. Приподнявшись на локоть, спартанец огляделся. По полю сновали черные тени ночных падальщиков.
'Надо бы отдать должное, всем павшим собратьям. Негоже, когда тело воина становиться пищей для нечестивых животных'.
С трудом встав, он осмотрел поле брани. Двух выживших аргосцев нигде не было видно.
'Видать подумали, что я умер от потери крови. Идиоты, кто же не добивает своих врагов?!'
Глубоко вздохнув, он начал снимать доспехи с поверженных противников и относить их на край поля. Офриад двигался, как во сне. С каждым разом ему было все тяжелее и труднее поднять поножи врага, не говоря уже о панцирях и щитах. Свою работу он закончил лишь под утро.
Появление обеих армий он встретил, стоя на краю фирейской долины. Рядом с ним возвышалась огромная куча доспехов, снятых им с падших аргоских солдат. Спартанский воин был в полной прострации. Его силы были настолько истощены, что Офриад не осознавал даже теплого приема и крепких объятий своих друзей и побратимов. Не видел он, как в очередной раз поссорились оба царя противоборствующих сторон.
Когда же началась новая битва, он просто испустил дух.
После своей победы лакедемонские воины приукрасили его смерть, а все остальные спартариоты возвеличили его имя и почитали наравне с героями древности (Гераклом, Ахиллесом, Одиссем, Тисеем и т. д.)
(Среди других союзников Крез отправил послов также и в Лакедемон. В это время у самих спартанцев была война с аргосцами за область под названием Фирея. Эта Фирея, собственно, была частью Арголиды, но лакедемоняне завладели ею. Аргосцам принадлежали также материковая область на запад вплоть до Малеев, затем остров Кифера и другие острова. Аргосцы прибыли на защиту своей земли, захваченной [спартанцами]. Здесь они вступили в переговоры со спартанцами и сошлись на том, что с каждой стороны вступят в бой по 300 воинов. Условившись так, оба войска удалились, а оставшиеся отборные бойцы вступили в схватку. Однако силы противников оказались настолько равными, что после боя из всех 600 воинов осталось в живых только трое: у аргосцев Алкенор и Хромий, а у лакедемонян — Офриад. Этих только и застала в живых наступившая ночь. Тогда двое аргосцев, считавшие себя победителями, поспешили в Аргос, а лакедемонянин Офриад снял с павших аргосцев доспехи и отнес их в стан спартанцев, а затем оставался на поле битвы, как бы удерживая свое место [в строю]. На следующий день оба войска прибыли на поле боя узнать об исходе битвы. Сначала победу приписывали себе обе стороны: одни говорили, что у них осталось больше людей в живых, другие же объявляли противников беглецами, [утверждая], что их воин не покинул поля битвы и даже снял доспехи с павших противников. Наконец после долгих споров они вновь бросились в рукопашную схватку. Несмотря на огромные потери с обеих сторон, победителями все же остались лакедемоняне. С этого времени аргосцы стали коротко стричь себе волосы (прежде, по обычаю, они отращивали длинные волосы). Они даже ввели закон и изрекли проклятие, чтобы ни один аргосец не смел отращивать себе длинные волосы и ни одна женщина — носить золотых украшений, пока Фирея не будет отвоевана. Лакедемоняне же, напротив, установили законом отныне носить длинные волосы (до этого они коротко стригли их). Передают, что единственный, оставшийся в живых из 300 лакедемонян, Офриад, стыдясь возвратиться в Спарту, так как все его соратники пали, лишил себя жизни в Фирее. ГЕРОДОТ.)
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
