Он мне показывает пачку газет каких–то, где сверху тот самый, весь в кровищи, «Вечерний вестник столицы» привязан. Опять в мою фотографию тычет и говорит.
— Ты с неба упал и убил вождя деревни. Теперь богам решать кто достойнее.
Подводит ко мне негра толстого, разодетого как попугай. В башке перья, бусы какие–то на шее, кольцо в носу. Протягивает нам обоим по кремневому ножу и говорит.
— Вы теперь оба Принцы Ниитубе и кто первым отсечет ухо вождя, тот и будет править деревней.
Мне, ясное дело, такой расклад вообще не улыбался. А этот, толстый, как ломанулся к трупу и ножом своим ухо ему отрезал. Я чуть не проблевался. А французы проблевались. Им шаман тогда что–то сказал, они поднялись и ушли. А когда уходили, один всё меня на фотоаппарат снимал. Я тогда даже и не подумал, что с ними поговорить можно, ну через шамана то. Я в полном охреневоне тогда находился. Ко мне этот толстый с ухом отрезанным в руках подбежал и давай ржать. Ну, я ему в бубен — он рогами в землю. Шаман меня за руку взял и в хижину к себе отвел.
— Боги распорядились так, — говорит он мне. — Ты же, навеки теперь Принц Ниитубе и если у действующего владыки Элдихутту не будет наследников, то в день указанный хранителями деревни, ты сможешь убить его, отсечь его ухо и принять всю полноту власти.
— Очень рад, — говорю.
Тот спрашивает.
— Будешь ли ты проживать в Ниитубе или изберешь своим обиталищем иное место? — шаман все время говорил до тошноты вычурно, как Йода из «Звездных войн».
Я спрашиваю.
— А какие есть варианты?
— Ты можешь вернуться обратно, откуда прибыл со мной, а можешь последовать за своей судьбой, выбор Принца — закон. Так и сказал.
А у меня как раз на работе кризис из–за газеты этой долбанной. Обратно возвращаться, это голову в петлю засовывать. А тут такие события! Ну, я и говорю.
— Погоди, дай подумать.
И жил я у них, наверное, еще недели две или три, всё в себя приходил. А потом обдумал всё, рукой махнул, мол «Давай за судьбой».
Так здесь, возле зáмка и оказался…»
Помню, после того как принц окончил свой рассказ, в кабинет, где мы беседовали, вошла его жена. Она принесла нам чай. Втроем, мы до позднего вечера наслаждались теплом и ароматом Эрл Грея, разговаривали о превратностях жизненного пути и слушали только–только начавших свои трели соловьев. Женщина чудно музицировала нам на рояле, а Антон Николаевич Митрохин, он же Принц Ниитубе, крупнейший поставщик виски в Великобритании и владелец замка Данноттар, довольно улыбался каким–то своим, неведомым для меня, мыслям.
ГЛАВА 4
СВЯТАЯ КЛЯТВА ТАНИИ АМАРИМ
Изучая пышную крону генеалогического древа рода Коудрей, невозможно не заметить одну толстую разлапистую ветвь, берущую свое начало от славного рыцаря Роберта Коудрея. Вернувшись домой из долгих странствий по Святой земле, Роберт поставил своих многочисленных родственников перед фактом, который они ни при каких условиях принять не могли. Он вошел в дом с молодой женой, иудейкой уверовавшей в Христа. Рассорившись с близкими, крутонравный рыцарь сначала удалился с супругой в былые владения ордовиков[15], а позже в горы северо–восточной Шотландии, где и осел в пятнадцати милях к югу от Абердина в построенном собственными руками доме. Иудейка Хая подарила ему трех сыновей, старший из которых и стал родоначальником нынешних Коудреев. Именно ему, лежа на смертном одре, и передал свой боевой меч, пожираемый проказой Роберт. Перед тем как испустить дух, он потребовал от наследника принести на освященном именем Гроба Господня оружии, кровную клятву, обязывающую всех его потомков во веки веков свято чтить и защищать свой род.
Во времена короля Якова, первого монарха, одновременно правившего и Англией и Шотландией, главой рода был Мэтью Коудрей по прозвищу «Блуд», зажиточный землевладелец и поставщик королевского двора. От жены местного священника, он прижил двух дочерей, младшая из которых, Элизабет, вышла замуж за своего двоюродного брата Эндрю, также Коудрея. Поскольку отец не только признал своих дочерей, но и вписал их в родовые наследственные книги, обе они получили право ношения герба своего родителя и именовались не иначе как леди Коудрей.
У Элизабет, после трех неудачных беременностей, родилась дочь, которую, помня иудейские корни предков, назвали Сарой. Именной этому ребенку и выпала участь воскресить в памяти всей родни кровную клятву старшего сына рыцаря Роберта. Достигнув возраста шестнадцати лет, Сара, упрямая и своенравная, как и все ее пращуры, не желая уготованного ей брака с престарелым лордом Стюартом, пролила свою юную кровь на священном мече достославного предка, поклявшись выйти замуж только за молодого Джона О’Брайена, сына их конюха, либо умереть. Именно с тех пор, клятва, принесенная на мече прокаженного Роберта, стала для всех Коудреев непреложной. Следуя примеру скончавшейся в ту же ночь от побоев отца Сары, священная клятва Коудреев каждый раз сопровождалась обильным кровопусканием.
Полтора столетия спустя, когда на континенте набирала силу волна великой революции, напившись пьяным, Сэр Реджинальд Коудрей, осмеянный друзьями за бахвальство и обещание лично зарезать французского короля Людовика XVI, пустил себе кровь лезвием священного клинка и тут же принес клятву в исполнении своего безумного замысла. Осмеянный повторно, не в силах терпеть этого более, Сэр Реджинальд приказал слугам притащить со двора постоянно отирающегося там кота, который в насмешку за наглое выражение морды был прозван домашней челядью именем французского монарха, и лично, на глазах изумленных гостей, свернул ему шею. Считая себя после этого варварства полностью свободным от данной им клятвы, он, как ни в чем не бывало, продолжил кутеж.
Но совсем не эти курьезы, почерпнутые мной в «Истории рода Коудрей», заинтересовали меня всерьез. Действительно интересным для меня оказался тот факт, что последняя из ныне живущих представительниц этого славного семейства, вышла замуж ни за кого иного, как за Принца Ниитубе, что и отмечено в официальной генеалогии семьи.
* * *
Тания Амарим была единственной дочерью Сэра Уильяма Коудрея, мецената и любителя английской словесности, сделавшего себе состояние на торговле шотландским виски. В то время, о котором идет речь, ей было двадцать два года, она была хороша собой, черноволоса и стройна. Особый шарм её внешности придавали точеная волевая линия челюсти, доставшаяся от отца, и голубые глаза бабушки Ривки.
Сэр Уильям, как любой любящий отец, желал брака своей дочери с достойнейшим из достойных. Таковых в своем окружении, он выделял двоих. Первый из них, миловидный Конрад Мюррей в свои двадцать четыре года уже имел обширную юридическую практику в Глазго, Йорке и Лондоне. Его отец, спивающийся ныне барристер, на протяжении многих лет был постоянным клиентом Сэра Уильяма по части закупок первосортного шотландского виски. К сожалению, сын его, не разделявший любви отца к Бахусу, лишь только достигнув совершеннолетия, воспользовался, действующим по сей день, законом графства Кент от 1737 года, и взял над отцом опекунство, после чего резко оборвал общение родителя с крепкими напитками. Определив папашу в одну из дорогостоящих клиник Корнуэлла, молодой прохвост завладел всем его состоянием, которое ни много ни мало равнялось ста десяти миллионам фунтов стерлингов. Этого молодого человека, Сэр Уильям привечал особо.
Вторым претендентом на руку красавицы Тании Амарим, отец считал Арона Натансона, своего давнего приятеля и партнера по игре в гольф. Натансон был, что называется, мужчиной не первой свежести, ему было сильно к шестидесяти, он был плешив и морщинист. Разумеется, видеть его в своем доме в качестве зятя Сэр Уильям не желал ни при каких обстоятельствах, однако стареющий иудей имел ряд преимуществ перед молодым Мюрреем. Начать хотя бы с того, что он был втрое богаче. Во–вторых, у Натансона была хроническая язва желудка, которую тот тщательно от всех скрывал, но делал это так плохо, что знал об этом буквально каждый член клуба «Goose»[16]. Это давало Сэру Уильяму право надеяться на богатое наследство дочери. И, наконец, в-третьих, Арон Натансон был его конкурентом по бизнесу.
Хорошенько взвесив все pro et contra[17], Сэр Уильям, в свойственной Коудреям властной манере, предложил дочери сделать выбор. Красавица Тания Амарим вспыхнула, подошла к отцу и влепила ему звонкую пощечину. Нисколько не смутившись, Сэр Уильям ответил ей тем же. Тогда–то несчастная девушка и схватилась за родовую реликвию — меч рыцаря Роберта. Последние слова клятвы, которые она произнесла рассекая белую длань наточенным до бритвенной остроты клинком, с недавних пор являются девизом рода Коудрей и выбиты золотыми буквами на их родовом гербе.
