Дмитрий Разумов
FORTUNATIM[1]
ПРОЛОГ
РОДИНА ЧЕСТНЫХ ЛЮДЕЙ
Возьмите с полки энциклопедию, раскройте её на литере «Д» и вы сможете узнать всё о Дьюлá, народе, который еще в 14 веке расселялся небольшими группами вдоль торговых путей западной Африки на территории нынешних Кот-д’Ивуара и Буркина — Фасо. Узнаете вы и о том, что Дьюла, в основной своей массе, мусульмане–сунниты. В Буркина — Фасо они в большинстве своем горожане, купцы и ремесленники, а в Кот-д’Ивуаре заняты земледелием: выращивают рис, просо, батат и арахис. Мужчины Дьюла часто заняты ткачеством, ювелирным делом или же работают в кузницах, а женщины мастерят глиняные горшки. Без сомнения, почерпнете вы и иную полезную и интереснейшую во всех отношениях информацию, однако вряд ли сумеете отыскать на страницах книг хоть малейшее упоминание о Ниитýбе — деревне, расположенной примерно в семидесяти километрах к северу от города Нуна, на самой границе с Мали.
В Ниитубе тоже живут Дьюла. Мужчины носят традиционные широкие штаны и рубахи, женщины ходят в длинных цветных юбках и повязывают на головы платки. Они пасут скот и выращивают сорго. Здесь практикуется полигиния[2]. Вопреки общей тенденции, жители Ниитубе не исповедуют ислама, а являются приверженцами местного языческого культа, во главе которого стоит деревенский шаман. Они никогда ни с кем не воевали.
Вот, пожалуй, и всё, что известно об обитателях этой деревни.
В настоящее время мир знает только о трех европейцах, которым удалось посетить это поселение. В действительности же их было четверо. Двое из них, французские этнологи, братья Жан и Филипп Л’Аваль. Именно им мы обязаны всеми знаниями о Ниитубе, которыми обладаем к настоящему времени. К сожалению, этим ученым так и не удалось создать сколько–нибудь достойного труда про Дьюла — обитателей этой деревни, они лишь вскользь упомянули о них в своих «Записках о Западной Африке», прочли несколько лекций, да написали одну статью в научно популярной периодике. Поэтому, описывая жизнь этого воистину затерянного мира, проще всего будет обратиться к дневникам самих исследователей, опубликованным уже после их смерти.
Следует помнить, что начало этой истории дала одна из тех древних легенд, которыми так богато местное народное творчество. Свято веря в то, что им удалось сделать открытие, соперничающее по своей значимости, по крайней мере, с триумфом Шлимана[3], Жан и Филипп начали выступать с нашумевшими тогда по всему миру лекциями. Пыл, с которым они уверяли мировую научную элиту в существовании Ниитубе, сыграл с ними впоследствии злую шутку. Экстравагантность их теорий, а также утверждение того факта, что им самим довелось добраться до мифического поселения, во многом и стали причиной безвременного ухода из жизни этих выдающихся людей. Впрочем, лучше будет предоставить слово им самим. Возьмем для примера выжимки из нескольких первых строк путевого дневника Жана Л’Аваля:
«…С тех пор как мы с Филиппом услышали «Легенду о потерянной мудрости», нам не терпелось попасть в Ниитубе. Не знаю почему, но история о поглощенном безжалостным харматтаном[4] караване, увлекла меня, как увлекали в годы юности книги Верна. Как соблазнительно было представлять себе жителей этой во многом мифической, затерянной где–то в африканской саванне деревни, которые однажды наткнулись в бескрайней пустыне на бесценные рукописи и стали обладателями всей мудрости мира.
… Каково же было наше удивление, когда Луис сказал, что был там вместе со своим отцом примерно семь лет назад…»
Наверное, нельзя верить всему тому, что написано так же, как нельзя верить всему тому, что сказано. Но как бы мы не относились к Жану и Филиппу Л’Аваль, как бы не отказывались верить в те чудеса, о которых они поведали в своих дневниках, трудно представить себе, что столь одержимые жаждой открытий люди не попытались отыскать того, что их манило больше всех богатств на свете.
Но, вернемся к записям исследователей, отрывки из которых, для удобства повествования, будут чередоваться.
«…После проведенной под открытым небом ночи мне жутко хотелось немедленно покинуть это место. Я никак не мог выкинуть из головы той картины, когда сначала до меня донеслось тихое шипение, а потом я увидел ползущую возле моей головы змею. Наш проводник Луис схватил ее, когда она почти коснулась моих волос. «Ядовитая» — сказал он, улыбаясь во весь рот. — «Очень ядовитая», чем меня конечно нисколько не ободрил. Удивляюсь спокойствию Филиппа, он, кажется, и значения не придал тому, что мог этой ночью потерять брата»
«…23 июня, второй день как мы вышли из Нуны. Утро встретило нас первым прохладным деньком в этом году. Я одеваю свою видавшую виды ветровку. Спешно начинаем собирать лагерь, нам засветло нужно добраться до Ниитубе. Луис сказал, что бывал там только дважды, а последний раз около семи лет назад. Боюсь, как бы он не сбился с пути…»
Более всего в этих записках удивляет живость всего происходящего. Подробные, иногда до крайней педантичности, описания внешности, быта и традиций жителей тех мест наводят на мысль о подлинности дневников. Тысячи ученых со всего мира до хрипоты спорили о том, верить или не верить фантастическим сообщениям французских этнологов. Так и не придя к общему мнению, этот вопрос они оставили открытым до сего дня.
«…Сначала мы увидели конические крыши совсем простых хижин. Все они были квадратной или прямоугольной формы. Я насчитал двенадцать таких строений, но позже обнаружил еще две маленькие постройки, вероятнее всего хозяйственного назначения, и загон для скота. Луис сказал, что сразу заходить в деревню нам не стоит, так как местное население может посчитать это за оскорбление. Он громко закричал что–то на местном наречии, но, вопреки ожиданиям, к нам так никто и не вышел. Подождав около получаса, мы с Жаном решили приблизиться к ближайшей хижине. Луис стал нас отговаривать, но нам хотелось понять причину, по которой нас до сих пор игнорировали. Возле хижины мы увидели женщину с грудным младенцем на руках. Нам показалось очень странным, что она совсем не удивилась нашему приходу. Жан попытался сказать ей несколько слов по–французски, но она его явно не поняла и, ничего не ответив, ушла в дом. Луис сказал, что когда он был в Ниитубе последний раз, жители вели себя совсем по–другому. Мы медленно стали продвигаться к центру деревни. Неожиданно перед нами появился сухой старик в широкой рубахе почти до колен. Он опирался на большую палку и свободной рукой показывал куда–то наверх. Луис какое–то время разговаривал с ним, активно помогая себе жестами и мимикой. Наконец он сказал, что нам позволено пройти к хижине шамана и там ждать…»
«…Центральную часть деревни занимает вытоптанная площадка округлой формы размером примерно с теннисный корт. Единственным жилищем, дверной проем которого выходил сюда же, была круглая хижина, похожих на которую во всем селении больше не было. Как нам объяснил Луис, это был дом шамана. Циновка, закрывающая вход в хижину медленно раскачивалась на ветру, и на ее мерные движения можно было бы смотреть бесконечно, если бы не увиденное нами потом»
С этого места, по утверждению Филиппа Л’Аваль, все записи в дневниках они с братом делали уже после того, как покинули деревню. В «Записках о Западной Африке», он описывает это так: «Происходившие на наших глазах события не давали нам и минуты передышки. Мы просто не могли поверить в то, что видели наши глаза. Жан и я забыли о своих дневниках и до самого ухода из Ниитубе не сделали в них ни одной записи. Все последующие события, мы восстановили по памяти уже в Нуне и только по прибытию в Уагадугу, постоянно сверяясь друг с другом, записали их…» Эти последние слова многим противникам истории братьев Л’Аваль дали повод говорить о преднамеренном сговоре Жана и Филиппа с целью «легализации их мнимого открытия». Все последующие их сообщения о Ниитубе неизменно поднимались на смех.
«… То, что предстало нашим взорам, было не только неожиданным, но и по–настоящему шокирующим. Я остановился как вкопанный так, что Филипп просто налетел на меня сзади. Посреди вытоптанной овальной площадки возвышался помост площадью примерно один на два метра, выложенный у основания из камней, а поверху ровными, идеально уложенными бревнами. Вся эта конструкция, высотой около полутора метров, была покрыта цветной, разрисованной узорами циновкой. Поверх нее лежал труп грузного мужчины негра. Тело его было полностью обнажено и только на голове водружено что–то наподобие короны, выполненной из разноцветных перьев и когтей животных. Перья в короне были настолько длинны, что свисали до самой земли и частично испачкались в пыли. Судя по всему, тело лежало здесь уже несколько часов, так как исходивший от него запах был просто нестерпим…»
