- А вы кто? Вы с Севера?
Андрей рукавом дубленки с силой провел ото лба к подбородку, стирая пот, присел на корточки, сравнялся ростом с девочкой.
- С чего ты взяла?
- У вас шапка собачья. Собачья? А вы кто? Может быть, мне дверь закрыть?
- Неправильно, - Андрей устало улыбнулся. - Вообще не надо было открывать. Но ты, наверное, очень-очень смелая?
- Да. Я даже мертвых не боюсь.
- Ух ты. И давно? Тебе сколько лет?
- С тех пор, как мама-Варя приехала. После того, как у нас с папой мама умерла - под машину попала и умерла... Мне пять лет. Скоро. Она с Севера приехала. Вот в такой вот шапке. Осень, еще не холодно, а она в такой вот шапке. Смешно, да? Там всегда холодно. Мне вот столько, - она подняла ладошку на уровень лица, повернула к себе, пошевелила пальцами и выставила вперед, - пять.
- А как тебя зовут?
- Меня зовут Варя...
Андерсон почувствовал головокружение, которое несколько лет назад часто напоминало о знаменитой ресторанной баталии. Он заслонил лицо руками и борясь со слабостью, глухо, уродуя слова сдавленными губами, спросил из-за ладоней:
- А как же вы... Как вы с новой мамой... У вас же одинаковые имена...
- Да, - оживилась девочка. - Вот так случайно получилась! Папа меня в честь какой-то девочки так назвал. Но мама-Варя сразу придумала. Она сразу сказала: давай, я останусь Варя, а ты, пока маленькая, будешь Барби, это то же самое по-иностранному. - Она обратилась к Андерсону: - Смешное имя, правда? Как у куклы... Я сказала: ладно...
...Андерсон никогда не приезжал с трассы с пустыми руками. Он привозил Барби то оленьи рога, то засушенный кустик тундрового ягеля, похожего на кораллы... Весь их жилой вагончик, "балок" - так он называется на Севере, был заполнен подобными безделушками. Он не разрешал ей работать - не желал, чтобы она, хрупкая девочка, изнашивалась в работе. Так он говорил ей. На самом деле, хотел, чтобы Барби всегда, когда это возможно, была с ним ждала, встречала и находилась рядом. Так и было - Барби слыла хорошей женой. Вокруг имелись другие примеры: жены, зарабатывая почти наравне с мужчинами, становились независимыми - требовали "равноправия"; или, вовсе не работая, "портились" от безделья - подавались на сторону. И то, и другое приводило к разводам. Барби жила особой жизнью: "Святая", - иной раз с удовольствием и обожанием думал Андерсон... Однако, время показало, - тот же результат. "Все они одинаковые!..." - часто доводилось слышать подобное от отвергнутых мужиков в состоянии беспомощной пьяной сопливости. Но это - ущербное самооправдание, чушь, так примитивно Андерсон никогда не думал, ни "до", ни "после".
Отпускную неделю он "закручивал" как мог: походы за грибами, ягодами, на рыбалку, на охоту, на шашлыки... Друзья, ресторан - единственный в вахтовом поселке - через вечер. Вместе с ними развлекалась и Светлана - куда же без нее, они с Барби стали почти подружками. Светлана, "фараонова вдова" - как она себя называла, - старший диспетчер нефтеналивной станции, за эти годы разбила несколько мужских сердец, но как только дело доходило до разрушения семьи, без колебаний уходила в сторону, не позволяя себе, как она говорила, сиротить семьи. "А если правда, - часто объясняла, смеясь, - кроме Андерсона и Фердинанда мужиков не доводилось встречать!..." Барби воскресала из грусти, становилась веселой, как живая игрушка. "Завода", полагал Андерсон, хватало на всю следующую неделю, пока он был в отъезде. Значит, он ошибался. Во многом... Зачем он здесь? Можно ли так завести машину времени, чтобы воскресить прошлое? Так не бывает. Он устал...
- Извини, Барби, ошибся... - Андерсон медленно поднялся. - Мне пора. Рад был случайной встрече, малыш... До свидания, подосиновик, будь здорова. - Он улыбнулся, поясняя: - Есть такие грибы на Севере - подосиновики, их еще называют красноголовиками. Ты - красноголовик. Жаль, но мне нужны другие Беридзе. Еще раз, извини, ошибся...
Он тяжело шагнул вниз, понурив голову.
- Ничего, - успокоила девочка. - Меня во дворе рыжей называют. Я им скажу: я - красноголовик. Вы идите. Я дверь не буду закрывать.
- Почему? - спросил Андерсон не оборачиваясь.
- А вон, слышите. Это мама поднимается. С покупками. Я ее по шагам узнаю. У нас лифт не работает. Вы идите. Андрей остановился, как будто натолкнулся на стену. Быстро вернулся, наклонился, приставил палец к губам и торопливо, горячо зашептал:
- Нет, так не пойдет. Она расстроится. Дверь открыта, ты босиком. Ты лучше, знаешь, что? Сделай сюрприз. Она подходит к двери, то-о-олько за звонок, а ты - раз! - открываешь. Давай-давай!... Он потянул за дверную ручку, девочка с заговорщицкой улыбкой молча подчинилась.
Знакомые - может быть, немного отчужденные необычной, едва уловимой тяжестью, как, наверное, у состарившейся балерины, - шаги приближались, становились громче и отчетливей.
Андрей панически огляделся, взгляд заметался по лестничной клетке... Шаги совсем рядом... Он решился и большими бесшумными шагами в мягких унтах быстро ушел на девятый, последний этаж. Там зашатался в обморочной волне, сел на ступеньки, уронил голову на высоко задранные коленки. Шапка, лохматым рыжим зверем, мягко скатилась по бетонному маршу, улеглась на промежуточной площадке.
Разговор в приоткрытую внизу дверь: " ...Ну, я же говорю, в шапке! Как у тебя! Ты его разве не встретила? А может быть, он наверх пошел? Он же ищет людей с такой же фамилией..." - "Нет, нет, ты права - действительно, кто-то прошел мимо, я не разглядела... Иди на кухню, Барби. Разбирай покупки. Я сейчас, только посмотрю почту. Я сейчас..."
Вышла на площадку. Несколько минут тишины. Мимо сверху по ступенькам прошла женщина - Андерсон углом глаза увидел полные ноги в резиновых сапожках. Послышался ее нарочито громкий голос внизу:
- Здравствуйте, Варенька. У вас запоры крепкие? Смотрите, не открывайте кому попало. А то ходят разные, дедами Морозами прикидываются. В март-то месяц. Потом вещи пропадают... Аферисты проклятые. - И, удаляясь, совсем громко: - В наш подъезд, между прочим, сегодня участковый собирался заглянуть!... А у меня зрительная память о-о-очень хорошая!...
Андерсон знает как Барби сейчас стоит: прислонившись спиной к стене, запрокинув голову, пальцы-балеринки трут крашеную панель... Одна из ее обычных поз. Но в настоящий момент он вспомнил конкретное - так она стояла однажды, получив раздраженный ответ: "Нет!..." - на ее очередное навязчивое предложение завести ребенка. Через секунду последовали его обычные шутки, веселые отговорки: "Рано... Вот подзаработаем, уедем с Севера на "Землю"... и т.д....", примиряющие объятия... Но это мгновение - было: глаза, наполненные сиротливой тоской, смуглые пальчики, отчаянно растирающие стенку... Если она сейчас произнесет слово, у него прострелит сердце...
Дверь закрылась медленно. С ровным скрипом. С шорохом трущейся об косяк дерматиновой обивки. С последним хрустом.
Через долгую минуту щелкнул замок. Потом еще.
6.
Дверь балка оказалась открытой. Светлана, вся белая от муки и разметавшихся волос, испуганно застыла около самодельной электрической плитки. На столе лежал противень с сырыми пельменями. Из форточки залетал и таял парной морозный воздух, пахло духами и тестом.
Андерсон медленно разделся и сел на стул у входа, оглядел чистую комнату.
- Не узнаю своей норы. Я туда ли попал?
- Туда, Андрюша. Это я вот... У меня был Варин ключ, ты не знал? Она когда уезжала, занесла мне - вон я на гвоздик повесила. Я знала, что ты сегодня вернешься. Завтра ведь на вахту. Я ставлю воду, будем варить пельмешки?
Она отвернулась, примостила кастрюлю на плитку, вставила вилку в розетку. Долго стояла спиной к Андерсону, приподнимала и возвращала на место большую, не по размеру кастрюли, эмалированную крышку. Он отметил: его старая верная подруга, его "одуванчик", в последнее время перестала краситься - русые волосы, начиная от корней, медленно вытесняли хлопковый цвет. Впрочем, от этого она не становилась менее красивой.
Светлана, не оборачиваясь, заговорила:
- Георгий Иванович ушел от жены, совсем. Пришел ко мне, с чемоданом. Я как была, ключ схватила, пальто накинула, и сюда. У тебя ночевала... Что делать?
Она повернулась. Они встретились глазами.
Он опустил голову.
Она вздохнула. Медленно сняла фартук.
- Пойду, темно уже. Завтра на работу. Не провожай, ты с дороги, устал.
- Останься, рано еще...
- Нет, Андрюша. Не рано и не поздно. Просто пора.
Задребезжала крышка.
Он подошел, наклонил голову, прикоснулся щекой к упругим душистым волосам, прижался лбом к плечу и, цепляя губами пуговицы на мягком домашнем платье, опустился на колени.
- Я даже цветов тебе не привез, что ли... Прости...
Обнял, сцепил ладони за ее спиной, глубоко уткнулся сморщившимся лицом в мягкий живот, со стоном потянул в себя воздух и - загудел, забухал, затрясся в мокрых рыданиях.
"Андерсон, Андерсон, - гладя по свалявшимся волосам. - Андрей, Андрюша? Какой же ты Андерсон? Прости меня. А я - тебя..."
