мать удивленно всплеснула руками и воскликнула:
— Цахес, Маленький Цахес, кто же это так славно причесал тебе волосы? Цахес, Маленький Цахес, как бы украсили тебя твои кудри, если бы ты не был таким гадким уродцем! Ну, давай, давай, полезай в корзинку!
Она уже готова была схватить его и положить на хворост, но тут Маленький Цахес задрыгал ногами и очень отчетливо промяукал:
— Я не хочу!
— Цахес, Маленький Цахес, — крикнула женщина сама не своя, — да кто же это научил тебя говорить? Что ж, если ты так славно причесан, если ты так мило говоришь, то сумеешь, наверно, и побежать.
Женщина взвалила корзину на спину, Маленький Цахес уцепился за материнский передник, и вот так они и отправились в деревню.
Путь их проходил мимо дома пастора, а пастор как раз стоял тогда в дверях со своим младшим сыном, на редкость красивым золотокудрым мальчонкой трех лет. Увидев приближающуюся женщину с тяжелой корзиной и Маленьким Цахесом, повисшим на материнском переднике, пастор воскликнул:
— Добрый вечер, фрау Лиза, как дела, вы очень уж нагружены, вы еле двигаетесь, пойдите сюда, передохните на этой скамье перед моей дверью, моя служанка даст вам напиться!
Фрау Лиза не заставила его повторять приглашение, она опустила корзину на землю и только было открыла рот, чтобы пожаловаться этому почтенному господину на все свои невзгоды и беды, как Маленький Цахес, из-за резкого движения матери, потерял равновесие и полетел пастору под ноги. Тот быстро наклонился и поднял малыша, говоря:
— Ах, фрау Лиза, фрау Лиза, какой же у вас красивый и милый мальчик! Это же истинное благословение неба — иметь такого чудесного ребенка!
С этими словами он взял малыша на руки и стал ласкать его, вовсе, казалось, не замечая, что невоспитанный недомерок безобразно ворчит и визжит и даже норовит укусить за нос такого почтенного господина.
А фрау Лиза стояла перед священником в полной растерянности и оцепенело глядела на него широко открытыми глазами, не зная, что ей и думать.
— Ах, дорогой господин пастор, — заговорила она наконец плаксивым голосом, — такому служителю бога, как вы, не пристало ведь насмехаться над бедной, несчастной женщиной, которую небо неведомо за что наказало этим мерзким уродцем!
— Какой вздор, — очень строго ответил священник, — какой вздор, дорогая моя, вы говорите! «Насмехаться», «уродец», «наказало небо» — я вас решительно не понимаю и знаю лишь, что вы совершенно ослеплены, если не любите всей душой своего красивого мальчика. Поцелуй меня, славный малыш!
Пастор прижал Цахеса к сердцу, но тот проворчал: «Я не хочу» — и снова потянулся к носу священника.
— Видите, что это за звереныш! — испуганно воскликнула Лиза.
Но в этот миг пасторский мальчик сказал:
— Ах, милый отец, ты такой добрый, ты так хорошо обращаешься с детьми, они все, наверно, должны тебя горячо любить!
— О, послушайте только, — воскликнул пастор и от радости у него заблестели глаза, — о, послушайте только, фрау Лиза, этого красивого, умного мальчика, вашего милого Цахеса, к которому вы так недоброжелательны. Я уж вижу, вы никогда его не полюбите, как бы он ни был красив и умен. Послушайте, фрау Лиза, отдайте мне на воспитание ваше многообещающее дитя. При вашей гнетущей бедности этот мальчик вам только обуза, а мне доставит радость воспитать его как своего собственного сына!..
Лиза не могла прийти в себя от изумления, она то и дело восклицала:
— Ах, дорогой господин пастор, дорогой господин пастор, неужели вы говорите это всерьез, неужели вы и правда хотите взять к себе этого ублюдка и воспитывать его, а меня избавить от мученья с этим пугалом?
Но чем больше твердила женщина об уродстве своего гномика пастору, тем упорнее утверждал тот, что в своей слепоте она просто не заслуживает этого дивного дара небес, благословивших ее таким чудесным ребенком, и, в конце концов разозлившись, убежал в дом с Маленьким Цахесом на руках и запер дверь изнутри.
Словно окаменев, стояла фрау Лиза перед пасторским домом и не знала, что ей обо всем этом и думать.
«Что же это, — сказала она про себя, — стряслось с нашим досточтимым господином пастором? Он прямо-таки влюбился в Маленького Цахеса и считает моего дуралея красивым и умным ребенком... Ну, что ж, помогай бог этому славному господину, он снял с моих плеч тяжесть и взвалил ее на себя, пускай теперь сам ее и несет! Ба, до чего же легка корзина, когда я избавилась от Маленького Цахеса, а с ним и от тяжкой заботы!..»
И весело, в прекрасном настроении, фрау Лиза пошла своей дорогой с корзиной на спине!..
Даже не пророни я сейчас об этом ни слова, ты, благосклонный читатель, наверно, все равно догадался бы, что с фрейлейн Розеншён, или, как она еще себя называла, Розенгрюншён, дело было особое. Ведь только, наверно, по той таинственной причине, что она погладила ему голову и причесала волосы, Маленький Цахес предстал добродушному пастору красивым и умным ребенком и был принят им как родное дитя. Но ты, любезный читатель, несмотря на свое тонкое чутье, начнешь, чего доброго, строить ложные догадки или даже, к великому ущербу для моей повести, перемахнешь через множество ее страниц, чтобы скорее побольше узнать о столь мистической барышне; так лучше уж я сразу расскажу тебе все, что сам знаю об этой достойной даме.
Фрейлейн фон Розеншён была высокого роста, обладала благородной, величественной осанкой и несколько гордым, властным нравом. Ее лицо, хоть его и следует признать безупречно красивым, производило, особенно когда она, по своему обыкновению, неподвижно и строго глядела вдаль, странное, даже жутковатое впечатление, что следует приписать прежде всего некоей необычной складке между бровями: ведь совершенно неизвестно, действительно ли бывают у барышень из богоугодных заведений такие складки на лбу. При этом, однако, преимущественно в пору цветения роз и хорошей, ясной погоды, во взгляде ее часто таилось столько обаяния и прелести, что каждый чувствовал неодолимую власть этого милого волшебства. Когда я имел удовольствие лицезреть ее в первый и последний раз, она была на вид женщиной во цвете лет, в зените красоты, и я подумал, что мне выпало большое счастье увидеть ее как раз в этом зените и некоторым образом даже испугаться за ее дивную красоту, чего вскоре, как я полагал, произойти уже не могло. Я ошибался. Старейшие жители деревни уверяли, что знают ее с тех пор, как
