ЗВЯГИН. Мне кажется, что это движение не симметрично. Потому что вопрос о том, кем я был вчера, конечно, задается, но он неразрешим и не имеет ответа, потому что, кем ты был вчера, ты не узнаешь. Единственно, что можно отметить, это то, кем ты являешься в данный момент, – потому что являешься ты тварью дрожащей, и это плохо, но то, кем ты был вчера, – никогда не будет известно. Никому, никогда.
P. S.
ЛЕВКИН. Что я, как человек, державший в руках диктофон, могу добавить к вышесказанному? Во-первых – некоторые технические подробности. Разговор продолжался около полутора часов – ну, две стороны кассеты. Как уже понятно из самой беседы, сопровождалась она питьем спиртного напитка, а именно – водки «Rossia» в количестве двухлитровых бутылок. Диктофон при этом не выключался, равно как впоследствии не производилось практически никаких подчисток текста: ни с точки зрения отдельных купюр, ни на уровне облагораживания устной речи.
Во-вторых, хочу отметить, что в данной ситуации имел место тот редкий случай, когда рассуждения о процессе происходили в ходе самого процесса и, более того, являлись его неотъемлемой частью. Право же, таких занятий на свете очень мало, если это вообще не единственное. Поэтому, возможно, общий ход разговора говорит о предмете больше, нежели все высказанные на его счет мнения. Что еще? Как можно увидеть, по ходу дела все мнения людей, участвовавших в беседе, породили для каждого из нас именно тот вариант состояния, возникающий в результате питья, который каждый декларировал. Что из этого следует? А вполне теоретическое утверждение: любой метаязык, любое метаописание предмета или занятия всегда гораздо более привязаны к личности человека, ему приверженного, нежели к самому языку или процессу. И что самое замечательное, по ходу занятия приставка «мета» растворяется, отдельная личность со свойственным ей внеположным отношением к предмету уходит в сторону, исчезает. Метаязык становится языком, метаописание становится ненужным, поскольку остается только сам язык, только само занятие.
В этом, несомненно, кроется что-то очень важное, по рассуждать об этом мне решительно неохота.
ВЛАДИМИР ШИНКАРЕВ
Главы из вещи в трех частях
«Максим и Федор»
ПОЕДЕМ В ЦАРСКОЕ СЕЛО?
Как-то вечером Василий со стаканом пива в руке говорил:
– В Пушкине, сколько раз приезжал, каждый раз в пивбаре раки бывали.
– Почем? – спросил Петр.
– По одиннадцать копеек штучка.
– Крупные?
– Да нет, мелкие вообще-то… не в этом дело, ты когда-нибудь видел, чтобы в пивбаре раков давали?
– Видел, – из гонора ответил Петр.
– А где это – Пушкин? – спросил Федор, сворачивая ногтем пробку.
– Как где? Ты что, не был? Под Ленинградом, на электричке двадцать минут.
– Так чего, поехали? – осведомился Федор в сторону Максима, развалившегося в кресле, как Меншиков на картине Сурикова. Максим безмолвствовал.
– Когда, сейчас, что ли? – спросил Петр.
– А когда?
– Надо уж с утра, в выходной; там в парк сходить можно.
– Поехали в выходной.
– Идите вы в жопу со своим Пушкином, – прервал разговор Максим, – пацаны, раков они не видели…
Он встал, уже стоя допил пиво, подошел к раскладушке и, сняв ботинки, лег. Раздался звук, как если бы, скажем, два отряда гусар скрестили шпаги.
– А чего не съездить? – сказал Федор.
– Какого ляда туда тащиться… – после долгой паузы, когда никто уже и не ждал ответа, объяснил Максим.
Да, конечно, трудно и представить Максима и Федора вне дома или его окрестностей, хотя, поди ж ты, – были в Японии…
– А чего, поехали в субботу? – не унимался Федор.
– Вали хоть в жопу, темноед, – проговорил Максим.
– Почему темноед? – удивился Петр.
– Потому что ночью встанешь поссать, а он сидит на кухне в темноте голый и жрет чего-нибудь из кастрюли.
Все засмеялись, Федор особенно умиленно:
– С похмелья! С похмелья-то оно конечно! А у Кобота всегда в кастрюле суп есть!
Налили по пиву.
– Петр, дай-ка бутылочку, – лежа головой к стене, крикнул Максим.
Петр подал бутылку пива; Максим, как больной, кряхтя повернулся и стал пить.
– Ладно, – сказал он, утирая пену с губ, – сегодня понедельник? В субботу поедем, только теперь уже точно.
– Ну, а я про что говорил? Я же говорил! – развел руками Федор, многообещающе улыбаясь.
***
На следующий день ученики прямо с работы приехали к Максиму и Федору, чтобы все подробно обговорить, приготовиться, точно все наметить.
У Петра в эту субботу оказался рабочий день, но он договорился об отгуле, хотя ему и не полагалось. Пришлось выклянчивать, обещать всякое. Особенно трудно объяснить, зачем понадобился отгул. Не сказать же прямо – договорился в Пушкин поехать, – не пустят! В воскресенье, скажут, поезжай. У Василия все вроде было нормально, хотя сама работа ненадежная – в любой день могли отправить в командировку – правда, всегда на один день.
Сидели часа три и почти не пили – считали, сколько денег надо, да во сколько выехать, что брать с собой. Федор неожиданно для всех очень беспокоился, приговаривал: «Пальтишко взять не забыть, ватничек захватить», – хотел, чтобы все было тщательно распланировано, суетился. Обычно он совершенно ни о чем не заботился – есть ли деньги, заплачено ли за квартиру; есть ли в доме еда – все ему до лампочки, в чем спал (а спал обычно одетый), в том и гулял везде. Тут же его будто подменили. Поездка в Пушкин казалась ему совершенно необыкновенным, чудесным делом, которое ни в коем случае нельзя пустить на самотек. Максим тоже вел себя необычно – никаких высказываний типа «да ну в жопу», ко всему внимателен, даже разрешил Федору взять ватник. Видно было, что они с Федором и до прихода учеников долго говорили.
В конце концов решили: вино и продукты купить на следующий день, в среду, чтобы уже не дергаться. Деньги на это достанет Петр – продаст в обеденный перерыв свои книги по искусству, деньги передаст тут же Максиму, который сам вызвался все купить. На том и разъехались.
***
Еще не скучно? С продажей книг не повезло – взяли только половину, денег явно мало. Вдобавок утром Петру позвонил Василий и сказал, что его таки посылают на буровые, в командировку – сегодня, на день, вернется в четверг вечером, в крайнем случае – в пятницу утром.
Максима новости прямо подкосили, хотя и ясно было, что страшного ничего нет – Василий в пятницу приедет, а деньги Петр завтра достанет.
– Да не в этом дело, – безнадежно махал рукой Максим, – Федор разволнуется, да и вообще… нервы трепать.
После перерыва опять позвонил Василий, сказал, что никуда он лучше не поедет, а упросит приятеля поехать. Вечером Петр, конечно, пошел к Максиму, успокоить.
Там оказалась довольно дерганая обстановка. Единственное, что могло радовать душу, это ватник и пальто Федора, аккуратно сложенные в углу. Максим, сколько ни ходил по магазинам, портвейна не купил, с непривычки разозлился, купил пока две бутылки водки, одну из которых они с Федором для успокоения и уговорили. Корить их не стоило – видно, что Максим сам больше всех мучается.
Петр предложил плюнуть и забыть, то есть не в смысле, что совсем не ехать в Пушкин, об этом никто не мог и помыслить, а в смысле плюнуть на неудачи сегодняшнего дня и завтра начать все по-новой и наверняка: Петр понесет те книги, которые точно возьмут, Максим будет искать до упора, пока не найдет, – не так это трудно, сегодня случайно не повезло.
Твердо так решив, успокоились, на радостях распив вторую бутылку водки.
***
Опять с утра позвонил Василий и сказал обиженно, что приятеля, подлеца, не уговорить и он немедленно выезжает, а в пятницу утром будет как штык. Ну, это, в общем, не страшно.
Хуже было со сдачей книг. «Букинист» в этот день оказался закрыт на переучет.
– Ядрена вошь! – кричал Максим. – Ты, обалдуй, целыми днями в этом магазине околачиваешься, неужели не запомнить, когда он работает?
Что ему объяснишь? Петр позвонил на работу, сказав, что срочно надо поменять паспорт, и поехал с Максимом в другой магазин.
Народу было – тьма. Максим томился в жарком помещении, надсадно вздыхал, ходил туда-сюда, поссорился в подворотне со спекулянтом. И все был чем-то недоволен.
«Я же свои книги, позарез мне нужные, продаю – а он все недоволен; вчера пропил все – а теперь он недоволен! Не угодил!» – думал Петр и, чтобы окончательно растравить душу, перебирал книги, принесенные для продажи.
Наконец продали, вышли на жаркую улицу.
– Что там Федор собирается с ватником делать? – спросил Петр.
– Хрен с ним, пусть с ватником таскается, лишь бы пальто оставил.
– Как же, оставит он, удавится скорее. Слушай, Максим, давай договоримся. Я сегодня вечером не приду…
– Это почему?
– Да потому что работа у меня, служба! Я уже на два часа с обеда опоздал, вечером отрабатывать надо!
