Сны исчезли, но те картины, которые он в них увидел остались- телефон с трещиной в бежевом корпусе, микроволновая печь, чаша с бананами, глаза его собаки. Он ясно их видел, яснее чем когда бы то ни было.
В одном он был уверен, о чем и сказал сам себе — с этим чертовым велотренажером покончено. Доездился чуть ли не до безумия. Если бы он продолжил в том же духе, то вскоре отрезал бы себе ухо и отправил его почтой не своей девушке (ее у него не было), а доктору Брейди, который, конечно же, был в ответе за то, что с ним случилось.
" С тренажером покончено", — сказал он, все еще обхватывая руками голову. " Может стану ходить в Фитнесс Бойз или еще куда, но с этим гребаным велотренажером покончено".
Но в Фитнесс Бойз он так и не пошел и через неделю, прошедшей без тренировок (он занялся ходьбой, но это не было тем же самым — на тротуарах было слишком много людей и он тосковал по тому покою, который царил на его дороге в Херкимер), он больше не мог выносить всего этого. Он работал над своим последним проектом, которым была иллюстрация в стиле Нормана Рокуэлла для кукурузных чипсов Фритос, ему позвонил его агент и парень из рекламного агенства, который отвечал за работу с Фритос. Чего раньше с ним не случалось.
Но хуже всего было то, что он не спал.
Постепенно видения из того сна становились все более размытыми, и он решил, что только картина гаража Карлоса, которая враждебно смотрела на него из угла комнаты возрождала и оживляла их, также как струя воды, возвращает к жизни измученное засухой растение. Но он не мог заставить себя уничтожить картину (хотя ему этого очень хотелось), поэтому он развернул ее так, чтобы кроме стены она ничего больше не видела.
В тот день он спустился на лифте в подвал и сел на велотренажер. И как только он зафиксировал свой взгляд на стенной проекции, велотренажер снова превратился в его старенький трех-скоростной Роли и он продолжил свой путь на север. Он пытался убедить себя в том, что чувство, как-будто его кто-то преследует было мнимым, просто он все еще находился под воздействием того сна и неистовых часов, проведенным им у мольберта. На какое-то время это сработало, несмотря на его сомнения. У него на самом деле были серьезные основания сделать так, чтобы это сработало. Но главным было то, что он снова смог спать до утра и продолжать работу над заказом.
Он закончил работу над картиной, изображавшей пареньков, совместно поглощающих Фритос в идилии пригородного бейсбольного поля на возвышении для питчера, отправил ее с посыльным и на следующий день получил чек на десять тысяч двести долларов с запиской от Барри Касселмана, его агента. " Вы немного меня напугали, уважаемый.", говорилось в записке, и Сифкиц подумал: " И вы в этом не одиноки, уважаемый".
На протяжении следующей недели у него постоянно возникало желание рассказать кому-нибудь о своих приключениях под красным небом, но каждый раз он отвергал эту идею. Он рассказал бы об этом Труди, но конечно же, если бы Труди была рядом, его дела не зашли бы так далеко. Идея рассказать обо всем Барри показалась ему смехотворной; что же касается доктора Брейди, то мысль о том, чтобы поделиться с ним, его немного пугала. Доктор Брейди порекомендовал бы ему обратиться к хорошему психиатру и пройти тест на психическую вменяемость, ответив на вопросы Миннесотского многоаспектного личностного опросника.
В тот вечер, когда он получил чек от Фритос, Сифкиц заметил, что на фреске в подвале произошли изменения. Он устанавливал время на будильнике, как вдруг остановился и подошел к проекции (с банкой диетической Колы в одной руке и с надежными маленькими настольными часами фирмы Брукстоун в другой, овсяные печенья с изюмом были заботливо уложены в карман старой рубашки). Там что-то случилось, все было как всегда и все-таки что-то изменилось, но будь он проклят, еслы бы смог сказать сразу, что там было не так. Он закрыл глаза и сосчитал до десяти (обычно этот старый трюк прояснял ему мозги) затем снова резко раскрыл их, так широко, что стал походить на актера бурлеска, изображающего испуг. На этот раз он мгновенно увидел в чем было дело. Исчезла ярко-желтая похожая на маркизу форма над дверью в котельную и упаковка пивных банок. А цвет неба над деревьями стал более глубоким, более темно-красным. Солнце или зашло, или почти зашло. На дорогу в Херкимер опускалась ночь.
Ты должен остановить это, подумал Сифкиц, и потом сказал себе: "Завтра. Может быть завтра".
С этой мыслью он сел на велотренажер и поехал. В лесу, окружавшем его, он слышал крики птиц, устраивающихся для ночного отдыха.
V. Для начала сгодится и отвертка
В течении следующих пяти или шести дней, все то время, которое Сифкиц провел на велотренажере (и на своем трех-скоростном велике из детства) было прекрасно и ужасно одновременно. Оно было прекрасным, потому что он никогда не чувствовал себя лучше; для мужчины его возраста, его тело находилось на абсолютном пике своей формы и работало на максимальных оборотах, и он знал об этом. Он полагал, что существовали профессиональные атлеты, которые были в лучшей форме, чем он, но к тридцати восьми годам они уже подходили к концу своей карьеры и все те радости, которые были им доступны при такой форме непременно были бы омрачены осознанием этого. С другой стороны Сифкиц мог заниматься созданием рекламных шедевров еще лет сорок, если бы захотел. К черту, пятьдесят. Сменилось бы пять поколений игроков в футбол и четыре- в бейсбол, пока он спокойно стоял бы за своим мольбертом, рисуя обложки для книг, рекламу товаров для автомобилей и пять новых лого для Пепси-Колы.
За исключением того, что…
За исключением того, что люди, попадавшие в истории подобного рода так не заканчивали, не правда ли? Да и он сам не верил, что все закончится для него именно так.
С каждой новой поездкой на велотренажере, чувство, что его преследуют усиливалось, особенно после того, как он снял последнюю карту штата Нью-Йорк и повесил новую — карту Канады. При помощи синей шариковой ручки (той же самой, которую он использовал при создании ЧЕЛОВЕКА С РУЖЬЕМ) он нарисовал продолжение дороги из Херкимера в той части карты, где изначально не было дорог, добавив побольше загогулин. Но теперь он крутил педали быстрее, часто оглядываясь через плечо и заканчивал свою поездку, покрывшись потом и поначалу даже слишком запыхавшемся, чтобы сойти с велотренажера и выключить пронзительно визжавший будильник.
Эта его новая привычка оглядываться была интересной. В первый раз, когда он это сделал он мельком увидел подвальный альков, и дверной проем, ведущий в большее помещение подвала с его запутанной системой кладовок. Ящик из под апельсинов Помона Оранджес у дверей, на котором стояли настольные часы Брукстоун, отсчитывая минуты между четырьмя и шестью часами вечера. Какое-то красное пятно пронеслось через все это и исчезло, когда он оглянулся, и все что он увидел была дорога позади него, по-осеннему яркие деревья по обе ее стороны (конечно, теперь, когда сумерки стали сгущаться, они не выглядели больше такими яркими) и темнеющее красное небо над головой. Потом, он вообще перестал видеть подвал, оглядываясь назад, даже мельком. Только дорогу, ведущую обратно в Херкимер и оканчивающуюся в Поукипзи.
Он прекрасно знал, что то, что он высматривает у себя за спиной было фарами.
Фарами Доджа Фредди, если вас интересуют подробности. Потому что у Берковица и его бригады чувство недоуменного негодования сменилось на гнев.
Самоубийство Карлоса стало для них последней каплей. Они обвиняли в этом его и поэтому преследовали. И когда они его настигнут То что? Что они сделают?
Они убьют меня, думал он, мрачно нажимая на медали в сумерках. Без лишних церемоний. Поймают и убьют. Я в каком-то захолустье сейчас, на той чертовой карте в этом месте не было ни одного города, ни даже поселка. Я могу орать до посинения и никто не услышит, кроме Медведя Барри, Оленихи Дебби и Енота Руди. И поэтому, если я увижу фары (или услышу звук мотора, потому что Фредди мог ехать и без включенных фар), то мне было бы чертовски неплохо вернуться обратно в Сохо и не важно прозвенит будильник или нет. Одно то, что я сейчас здесь — в первую очередь, говорит о том, что я чекнутый.
Но с возвращением возникли проблемы. После того, как будильник выключился, Роли не стал снова велотренажером, а продолжал оставаться Роли еще в течении тридцати секунд или даже больше, дорога оставалась дорогой и не превратилась в пятна краски на цементе и сам звонок будильника был каким-то странным — отдаленным и приглушенным. Ему пришло в голову, что он наконец-то услышал гул реактивного авиалайнера высоко над головой, рейс 767, Американских Авиалиний, вылетевшего из аэропорта Кеннеди и, возможно, направляющегося через Северный Полюс в какую-нибудь удаленную точку мира.
Он остановился, закрыл глаза, сильно сжав веки и потом вытаращился. И все получилось- он снова был в подвале, но он решил, что если это и сработало, то не надолго. И что тогда? Голодная ночь, проведенная в лесу, со взглядом, устремленным вверх, к полной луне, похожей на глаз с лопнувшими кровеносными сосудами?
