Все это время инструктор, ветеран разведки морской пехоты, то орал на нас, то ласково уговаривал, то смешно передразнивал, то подтрунивал над нами, то поощрял. Раздается команда «На огневой рубеж, подготовиться к стрельбам!». Затем имитируется появление новой угрозы, и нам приказывают перенести огонь. Ты уже готов нажать на спусковой крючок, но в этот момент тебя отвлекают, что-то шепча тебе на ухо. Надрывая голос до хрипоты, мы пытаемся докричаться друг до друга сквозь гул стрельбы из двенадцати автоматических винтовок.
Самый непростительный грех — не попасть по мишени. Периодически я слышу за спиной предостерегающий голос: «Что бы ты ни делал, капитан, не смей промазать!».
К началу третьего дня мы овладели умением расстреливать стальные мишени и пошли дальше. Нас учили, как восстанавливаться после вражеской атаки, выносить с поля боя убитых и раненых, правильно покидать под огнем машину, входить в дома и «зачищать» их, организованно отступать, стараясь не попадать под вражеский огонь и ожесточенно сопротивляясь. Учились отходить по-австралийски — по одному с левого или правого фланга с переходом на противоположный, слегка оттянутый назад фланг; учились знаком (например, похлопывая по плечу или слегка наступая на ногу) давать товарищу понять, что пора перебираться к другой стене помещения. Учились вовремя перезаряжать оружие, чтобы враг непрерывно находился под градом пуль.
Усложнив боевую задачу, инструктор то и дело прерывал наши занятия ценными советами. Мы воспринимали их, как мусульмане воспринимают жемчужины афористической мудрости Пророка, как ученик — благословение мастера. Сидя у ног инструктора и набивая магазины автоматов нескончаемыми патронами, мы вкушали плоды просвещения. Он говорил простые вещи, но его слова вселяли уверенность, что мы вернемся домой живыми.
Надо быть готовым превзойти врага в беспощадности. Бой — это проверка твоей готовности убивать.
Надо настроиться на то, что в тебя будут стрелять. Когда пуля ударит тебе в грудь и бронежилет погасит удар, ты должен собраться и продолжать вести ответный огонь.
Живи с оружием в руках. Прикрывайся оружием. Когда ты стреляешь по врагу, он прячет голову и не стреляет в тебя. Пока он не стреляет в тебя, ты не будешь убит.
Твои автомат, пистолет, бронежилет, голова и сердце — пятерка неразлучных друзей, которые не оставят тебя в беде. Они спасут тебя. Оставайся в живых, что бы ни случилось. Пока ты не умер, ты не сдался.
Всегда будь начеку, не отвлекайся, будь готов убить. В решающую минуту память мускулов и навыки, приобретенные на учениях, спасут тебя от смерти.
Последний день учений, последний экзамен, последние стрельбы соединили в себе все испытания предыдущих дней. Мы обходили дозором поросшее травой поле. Глядя на мокрые от дождя кусты и деревья, я представил себе на их месте пыльные осыпающиеся стены дворов и домов иракской деревни. Внезапно наш инструктор отдает команду: «Войти в контакт с противником!» Двенадцать человек выходят на огневой рубеж и в первую же минуту выпускают тысячу пуль по воображаемому врагу, обрушивая на него всю свою ненависть.
Мне понадобилось подсоединить к автомату новый магазин, и, стараясь перекрыть гул раздававшейся справа и слева стрельбы, я прокричал: «Перезаряжаю!» Тут же товарищ, занимавший соседнюю позицию, крикнул в ответ: «Я прикрою!» — и в следующие пять секунд, которые ушли у меня на перезарядку, расстрелял все мои и свои мишени. Одним заученным движением указательного пальца правой руки я отделил от автомата пустой магазин, затем, не переставая целиться, нашарил левой рукой новый, присоединил его к автомату, передернул затвор, крикнул: «Готово!» и возобновил стрельбу.
Инструктор отдал очередной приказ. Стоявший справа от меня Ди-Джей объявил о начале отхода. Бойцы на правом фланге цепи стали по одному отходить. Отойдя назад на несколько шагов, каждый поворачивался лицом к противнику и снова открывал стрельбу сквозь цепь товарищей. Метр за метром мы отступали по мощеной булыжником улице иракского города.
И тут слева от меня упал Браун. В него попали. Он был ранен воображаемой пулей, о чем ему просигнализировал, похлопав по плечу, наш безжалостный инструктор. Раненого нужно было оттащить в безопасное место.
— У нас раненый! — крикнул я и подбежал к лежавшему на земле Брауну.
— Прикрываем! — тотчас отозвались занявшие мое место Олгуин и Ди-Джей, прикрывая своими могучими телами меня и Брауна от воображаемого вражеского огня.
Щелчком поставив автомат на предохранитель, я пододвинулся к Брауну, чтобы обхватить его сзади, сжать в объятиях и попытаться оторвать от земли. В это время наши друзья, защищая нас, неустанно вели огонь по врагу: горячие стреляные гильзы посыпались дождем на наши незащищенные шеи и запястья. Несколько гильз скользнули мне под бронежилет и под рубашку. Я усадил Брауна, обхватил сзади и, сцепив пальцы у него на груди, поднял его. Но, едва поднявшись, мы сразу же стали крениться назад и повалилась на землю, не сделав ни одного шага, — ведь наш общий вес вместе с бронежилетами, касками, разгрузочными жилетами, автоматами и патронами превышал двести двадцать килограммов.
Не бойся сыпучего песка[6].
Я позвал на помощь Ди-Джея, и Олгуин перенес огонь на его мишени. Мы с Ди-Джеем схватили Брауна за плечевые ремни и на счет три попытались рывком сдвинуть с места. При этом я чуть не вывихнул левое плечо; мы оба упали.
Наш инструктор-морпех склонился надо мной и стал выкрикивать в ухо обидные слова и ругательства, подвергая сомнению мою способность проявить сострадание к лежащему у моих ног раненому собрату. (Неужели ты оставишь его умирать на поле боя? Одного?) Олгуин сообщил нам, что ему надо перезарядить автомат, и согласованный огонь нашей группы слегка поутих. За пять минут отступления по простреливаемой улице иракского города мы прошли сто метров и израсходовали четыре тысячи патронов. Браун был ранен. Я выбился из сил. Патронов оставалось мало.
У Ди-Джея появилось второе дыхание: с криком отчаянья он изо всей мочи потянул и сумел-таки сдвинуть с места Брауна, не подававшего признаков жизни. Энтузиазм Ди-Джея передался мне; я уперся ботинками в землю и тоже стал тащить раненого, при этом мне все время мешал болтавшийся на груди автомат. В конце концов, отступая, мы добрались до безопасного места, до условленного пункта сбора.
Я снова упал рядом с Брауном: он теперь осматривал синяки и ссадины, которые заполучил, пока его тащили. Вконец обессилев, я никак не мог отдышаться, и тогда Ди-Джей подошел ко мне и ласково потрепал по голове.
— Не тревожьтесь, сэр, — успокоил он меня, — мы возвращаемся домой все вместе.
Именно теперь, вдали от семьи, вдали от всех развлечений, вдали от людей, кроме тех, с кем предстояло отправиться в горячую точку, происходит сдвиг в сознании. Саперное училище убило во мне все желания, кроме одного — посвятить свою жизнь обезвреживанию бомб. Тактические учения, проводившиеся в ограниченном пространстве, научили думать только о том, как выжить. Мною безраздельно завладело сознание судьбоносности нашей миссии, что еще крепче привязывает к саперам, ставшим тебе братьями и сестрами. Коллективная уступка вере в удачу, в судьбу, в Провидение, самоотречение в пользу вневременного континуума солдат, ушедших на войну до тебя.
Я познакомился с Джесси Спенсер в последний год учебы в колледже. Мы танцевали в переполненном баре. На ней были облегающие джинсы, она пила дешевую текилу и улыбалась так, что у меня посветлело на душе. Мы страстно увлеклись друг другом, довольно скоро объявили о помолвке и уже через год поженились. Я всем своим существом хотел, чтобы Джесси всегда была рядом. И тем не менее. Яд соблазна новой любви был до того силен, я был так опьянен коктейлем, состоящим из двух частей адреналина, трех частей дружеской привязанности, которую греки зовут словом филиа, и одной части благих намерений, что прошло много лет, прежде чем я осознал, что у меня появилась эта новая любовь. Запах каштановых волос моей жены, истома ее синевато-серых глаз, сердцебиение моего маленького сына, которое я ощущал, прижимая его к груди, — все это стерлось в памяти. Ежедневная барабанная дробь — символ учений, подготовки к войне, военных парадов, мечтаний и помыслов о войне — была несравненно милее моему сердцу. Она поглотила все мысли и творческие устремления. Она пронизала мою сущность. Я знал, что не расстанусь с ней, покуда ношу военную форму, — ни вдали от родины, ни дома.
Мой мир сузился до тридцати пяти саперов, с которыми мне предстояло отправиться в Ирак, базы ВВС в Ираке, самодельных взрывных устройств и врага, с которым нам предстояло сразиться. Люди и вещи, оставшиеся дома, стираются из памяти почти незаметно. Отсчет времени начинается с того дня, когда ты ступаешь на иракскую землю, и заканчивается днем твоего вылета обратно. Теперь ты печешься только о горстке собратьев, живущих с тобой в одном помещении, и о том, что произойдет в ближайшие девять месяцев. Ты не думаешь о последствиях принимаемых решений за пределами этого небольшого срока, не думаешь о том, что будет с тобой по возвращении домой. До возвращения нужно еще прожить целую жизнь. Твое «сегодня», весь твой мир — война. Именно на войну ты сейчас отправляешься, как отправлялось великое множество людей до тебя на протяжении столетий: нескончаемой вереницей уходили на войну молодые парни из небольших городов Америки и крестьянских хозяйств Европы, из великих городов Римской империи и японских пагод на террасах горных склонов. Облачись в доспехи, сядь на коня и присоединись к братьям по оружию.
