…Баран, какой я баран! Все ведь было, кроме денег. А они, как известно — дело наживное! Хотел остаться самим собой. Пронести и сохранить свою неповторимость по жизни, словно Красное знамя! Вот теперь сижу в глубокой яме и сохраняю…
— Ты слабый, Руслан, — донёсся до меня жизнерадостный голос Удавкина. И противоречивый. Ты не можешь жить просто, как все нормальные люди! Если никого не "укусил", — тебе плохо! Но ты наверно оценил, что я по доброте своей помог тебе избавиться от серости зарубежного бытия! И заметь! Совершенно бескорыстно! Ты не хотел, но я настоял! Скажи спасибо дяде Сержу!
Наконец — то я понял, почему меня мутило, и жутко болела голова! Эти сволочи дали мне дозу! Но я сделал вид, что не понял намёка и спокойно констатировал:
— Я отлично себя чувствую! Готов к переговорам и дальнейшим сюрпризам! А Вы, дядя, хорохоритесь, но всё напрасно! Кстати, вечером не забудьте принять горсть таблеток и поставить тёпленькую клизму! Мне почему — то кажется, что Вы регулярно рвёте свой зад, заботясь о таких болванах, как я! Даю совет совершенно бескорыстно! А когда вернётесь в Москву с радикулитом, щитовидкой, гипертонией, геморроем и извините за правду — простатитом и, как следствие — импотенцией, непременно посетите врачей соответствующего профиля! Они с удовольствием вытряхнут, заработанную Вами, "зелень" на дорогостоящие операции и последующее лечение! Хотя, лучше бы Вы потратились на гробовщика и посетили нотариуса, чтобы после вашего убытия к чёртям на сковородку, родственники остались довольны. Разве я не прав, дорогой дядя Серж?
Ну, что молчите? Жало проглотили?
— А ты сдохнешь! Завтра же сдохнешь! Уж я расстараюсь! Тихо, но уверенно пообещал человек, которому я только что, с претензией на точность, поставил диагноз.
* * *
"… Не принимай себя всерьез, ведь серьезность — это ощущение или желание значимости. А что может значить природа и ты — ее частичка? Кто может оценить Вселенную в целом или в частности? Знания человечества сиюминутны и субъективны, и с каждым мгновением они неудержимо расходятся с действительностью, даже если оправлены в бетон законов…"
Трах-тара-рах-тах! Я вздрогнул, услышав гром, издаваемый металлом. Наверху что — то изобретали. Потом всё затихло.
— А может быть, всё это мне привиделось?! И Удавкин и Фархад и сигареты. Я улыбнулся собственной фантазии.
— Эх, выпить бы сейчас!
"А когда я пьян мертвецки, Веселюсь по молодецки!" вспомнил я любимую строфу из Вагантов, а потом Юрку Плотникова, с которым мы, в Новогодний вечер, непотребно пьяные, просили милостыню в переходе на "Чеховской":
"Подайте кандидатам наук на пропитание!"
Охрипли, замёрзли, но кое — что собрали! Купили пакет сушек, газету "Правда" и пару банок пива.
* * *
Но тут опять загрохотало. Это мои коллеги придавливали автомобильную дверь каменными глыбами.
— Зачем Они закрывают? — удивился я. — Неужели Егорыч думает, что у меня хватит сил вылезти? А что же на этот счёт сказал дедушка Фридрих?
…И скоро из окружающего воздуха воплотится то, что соединяет землю и небо — появится Смерть. Ты поймешь, что жизнь прошла, и наступило утро небытия. И уже не твое солнце движется к закату…
4. Свобода!
Я настроился умереть тихо. Однако слова, всплывавшие в моей памяти, мало походили на молитву. Это было заклинание — эффектное, мрачно-торжественное, с блестками надежды на прекрасную потустороннюю жизнь.
Пока я тщательно проговаривал их, на меня упал небольшой камешек. Затем я ощутил толчок, идущий из-под земли.
— Не дадут умереть спокойно.
Шум усилился. Я напрягся, закрыл голову руками и не напрасно!
Первый камень упал мне прямо на руки. На него упали другие.
Стало нестерпимо больно. Штольня потихоньку обваливалась.
— Если меня засыплет заживо, то последние минуты жизни я проведу достойно! И, слава Богу, что больше не увижу этого мерзкого Егорыча с улыбкой Джоконды!
Пока я решал, как себя вести, обвал прекратился. Я вытащил ноги из кучи земли и камня, поднял руки вверх и упёрся ими в дверку, прикрывающую меня от "непогоды"…
— Похоже, я вылезу из этой дыры, — подумал я, наслаждаясь способностью соображать.
— Ну и что? Самое лучшее, что ждет меня впереди — это голодная смерть в безводной пустыне. Или "друзья" снова поймают и посадят меня на иглу. Для надежности. Нет! Лучше сразу умереть! А с другой стороны, лежать и ждать смерти пошло и скучно…
Выбраться было не просто, но свет звёзд, проникавший в дырочку от отвырванной ручки, давал мне силы и я, словно ниндзя стал карабкаться по боковым стенкам штольни. Подобравшись к горловине штольни, я начал скрести землю, срывая кожу с пальцев, и плача от ненависти к коллегам по цеху.
Кое-как протиснувшись в проход, образовавшийся между дверцей и кромкой ямы, я, извиваясь, словно уж, отполз от своей потенциальной могилки. Затем лег на спину и закрыл глаза. Внезапно каждую клеточку моего израненного тела сковал холод. Зубы начали постукивать, руки и ноги свела судорога.
— Это остатки дозы и причуды температурного режима каменистой местности, — безразлично подумал я.
— Там, в каменном мешке, было тепло. Но там не было Свободы, этой странной субстанции, заставляющей человека делать всё, чтобы получить её!
Внезапно раздавшийся шорох, вывел меня из философского состояния, и я увидел на фоне светлеющего неба две ушастые фигурки. Они были неподвижные, и чего — то ожидающие…
— Наверняка это лисы или шакалы. Когда я совсем ослабею, они растерзают меня.
Я представил, как эти твари рвут мою печень, и вспомнил древнегреческий миф о Прометее:
— Его спасли, а я погибну. Мною, утолят голод! Господи, помоги своему заблудшему барашку!
И вот, наконец, одно из этих мерзких животных, совершенно спокойно подошло ко мне и стало обнюхивать.
— Досчитаю до десяти и попытаюсь поймать, — подумал я и усмехнулся своей самоуверенности. Но на счете "десять", совершенно неожиданно, я схватил хищника за переднюю ногу. Он дико завизжал, бешено задергался и, конечно, вырвался бы, но я нашел в себе силы перевалиться и придавить его своим телом.
Дичь, сомнительных вкусовых качеств и наверняка зараженная какой-нибудь микроскопической гадостью, которая спровоцирует массу болезней, не шевелилась.
— Что же мне с ней делать дальше? — Это был главный вопрос, волновавший меня.
— Все пернатое и пушистое ощипывают…
Тварь от моих рассуждений нервно взвизгнула и попыталась освободиться.
