меня, и я чувствую, как глаза Софии прожигают дыры в моём позвоночнике, но в голове совершенно пусто.
Я не могу вспомнить, как двигаться.
Папа хмурит брови.
— Всё в порядке?
Неуместный страх. Вот и всё, что это такое.
— Да, — говорю я, заставляя себя улыбнуться, когда вхожу в клетку, София следует за мной. — Всё в порядке.
— Какой этаж? — спрашивает оператор.
— Четвёртый, пожалуйста, — отвечает София.
Старик кивает и закрывает кабину лифта. Он нажимает кнопку, и шестерни над нами скрежещут. Лифт поднимается с мягким, журчащим свистом.
Глубокий вдох.
Пока мы поднимаемся, папа заводит светскую беседу с оператором, спрашивая его, откуда он и как долго работает в «Гранде», но их голоса звучат приглушенно, как будто они разговаривают под водой. Мой взгляд скользит по потолку движущейся золотой клетки, который внезапно кажется на тридцать сантиметров ниже, чем был, когда мы вошли.
София замечает, что я смотрю на него снизу вверх.
— Всё в порядке? — шепчет она.
Я сглатываю.
— Да, просто… тесновато.
Мы проезжаем второй этаж, и потолок снова снижается.
Я могла бы протянуть руку и прижать к нему ладонь.
«Дыши, — говорю я себе. — Просто дыши».
Я закрываю глаза и прокручиваю в голове упражнения доктора Роби, называя эту галлюцинацию тем, чем она является на самом деле: клаустрофобией, вызванной стрессом и усталостью от переезда, а также страхом, что с папой здесь будет не всё в порядке.
«Потолок находится именно там, где и должен быть. Ничего из этого не реально».
Что-то скрипит, как поворачивающийся кран.
Я открываю глаза.
Один из декоративных золотых завитков медленно отделяется от клетки. Его острые края сверкают, как металлические зубы, в свете верхнего света, когда он поворачивается.
Я наклоняю голову.
— Э…э, ребята…
Металл вырывается, щёлкая по моей руке. Я вскрикиваю и прижимаю руку к порезу, кровь пузырится на поверхности.
Папа поворачивается ко мне.
— Нелл? Что случилось?
— Моя рука…
Я поворачиваю её, ища царапину, но там ничего нет.
Даже красной метки нет.
Я ищу острый изгиб металла, торчащий из стены, но клетка совершенно цела, потолок там, где ему и положено быть. Я осматриваю лица папы, Софии и оператора в поисках любого признака того, что они видели то же самое, что и я. Но все они смотрят на меня так, будто я здесь нечто из ряда вон выходящее.
У меня пересыхает во рту.
«О, Боже. Только не снова».
Когда оператор, наконец, говорит «четвертый этаж» и открывает двери лифта, я выхожу первой. Я жду, пока папа и София последуют за мной, положив руки на колени и хватая ртом воздух.
Я вижу, как папины ботинки появляются рядом с моими. Он обнимает меня за плечи.
— В чём дело? Поговори со мной.
— Укачало, — говорю я, потому что не могу сказать ему, что вижу то, чего на самом деле нет.
Я делаю ещё один глубокий вдох, а затем выпрямляюсь.
— Теперь я в порядке.
Папа не выглядит убежденным, но София уже уходит, ведя нас в один из залитых солнцем коридоров, выходящих во внутренний сад. Я следую за ней и папой за угол, сжимая пальцами лямки рюкзака.
Думаю, я в порядке. Всё в порядке.
Но моя рука всё ещё горит там, где порезал металл.
ГЛАВА 5
ЛИЯ
КАК ТОЛЬКО МАМА ЗАКРЫВАЕТ дверь нашего номера, отец ругает меня из-за лифта, за то, что я выставляю его таким дураком перед Богом и всеми остальными. Мама, которая всегда отводит глаза, когда отец наказывает Бенни или меня, комментирует, какая у нас прекрасная гостиная и как хорошо, что есть веранда с видом на пляж. Она выходит на закрытый балкон вместе с Бенни и его няней, полностью игнорируя твердую хватку, которой отец сжимает мою руку.
— Больше нет смысла бороться с этим, Аурелия. Мы сейчас здесь, и если ты будешь вести себя так, будто ты не в восторге от этой свадьбы, да поможет мне Бог, я…
Но я не получаю шанса услышать, что он будет делать. Его речь прерывается стуком в дверь.
Я вырываю руку из его хватки.
— Я открою.
Он стискивает зубы, но отпускает меня.
Я провожу рукой по рукаву, разглаживая ткань, и открываю дверь.
Первое, что я вижу, это шея — очень загорелая шея с острым кадыком — и кусочек ключицы, выглядывающей из-под накрахмаленного белого воротничка. Под воротником — униформа коридорного, которая выглядит так, как будто её наспех сшили всего несколько минут назад, пиджак перекосился из-за неправильно расположенных отверстий для пуговиц. Мой взгляд возвращается к шее, к воротнику рубашки, а затем выше, к сильной квадратной челюсти, острым скулам и губам, которые изгибаются в очаровательной полуулыбке. Прямые тёмные волосы свисают на виски коридорного, обрамляя его тёмные брови. И эти глаза…
Я никогда не видела таких голубых глаз, напоминающих два сапфира, и совершенно чистых, без вкраплений разного цвета или слегка отличающихся оттенков между ними. Так не похоже на мои карие глаза, в которых смешиваются оттенки коричневого и зелёного. Но завораживает не только цвет, хотя я уверена, что никогда не видела неба таким голубым. Это то, как его глаза морщатся и смягчаются, когда он смотрит на меня сверху вниз. В этих глазах есть что-то безрассудное и почти опасное.
Нечто большее.
— Мисс Сарджент? — спрашивает коридорный.
Я прочищаю горло.
— Да?
— У меня багаж вашей семьи.
Он указывает налево, где стоит тележка для багажа.
— О, точно.
Я насчитываю четыре чемодана, и мой хмурый взгляд становится ещё более глубоким.
— Это не всё.
Это просто наблюдение — мама часто обвиняет меня в том, что я думаю вслух в самое неподходящее время, — но я не понимаю, что слова могут звучать обвиняюще, пока они уже не слетают с моих губ, как будто я подозреваю его в том, что он сбежал с остальными.
— Нет, это не всё, — соглашается коридорный. — Кто-то ещё поднимает остальные, но двое работников не смогли бы поместиться в лифте, не так ли?
— Конечно, нет, — говорю я. — Глупая я.
Он вежливо улыбается.
— Вовсе нет. Я был бы очень обеспокоен, если бы не увидел, что все мои вещи учтены.
— Вы слишком добры. Заходите.
Я отступаю в сторону, чтобы он мог проскользнуть мимо меня. Затем, передумав, я снова прыгаю перед ним.
— Подождите.
Он наклоняет голову, его губы кривятся в ещё одной ухмылке.
— Ваша униформа, — объясняю я. — Она довольно растрёпанная.
Он смотрит на себя и тихо ругается.
— Пожалуйста, простите мой внешний вид.
— Я не возражаю, — быстро говорю я, пока он
