– Что очаги у нас в домах потушили – это еще можно стерпеть! Но смотрите, чтоб они душу нашу не осквернили!
– О чем это собака лает? – злобно насторожился сборщик.
– О чем лает?! – ответил ему в гневе Аракэл. – Я не лаю! Еще не поднял головы крестьянин!..
Он переждал миг, и вдруг глаза у него сверкнули яростью.
– Так ты лая хочешь? Получай же! – задыхаясь, хрипло взвизгнул он и, кинувшись к сборщику, с такой силой ударил его ногой в грудь, прямо в сердце, что тот упал мертвый.
Аракэл вырвал копье у воина и пронзил первого накинувшегося на него перса. Крестьяне растерялись. Некоторые подались назад, другие присоединились к Аракэлу, начали избивать персидских воинов дубинами и забрасывать камнями.
Женщины подняли крик, собирая разбежавшихся детей. Одни начали помогать мужьям, другие растерянно застыли на месте, не зная, что делать.
– Беги, Аракэл!.. Спасайтесь, ребята! – послышались голоса сельчан.
Аракэл оглянулся. Неподалеку стояли на привязи кони людей марзпана. Аракэл бросился туда, вскочил на коня и пустил его во весь опор в горы.
Персидские воины, опомнившись, принялись хватать и избивать разбегавшихся крестьян. Нескольким крестьянам удалось вырваться. Они кинулись бежать туда же, куда ускакал Аракэл, – в горы.
Остальных крестьян персы сперва зверски избили, а потом заставили снести все отобранное зерно во двор монастыря и оттуда – к берегу Аракса; все награбленное было перевезено в Персию.
Горизонт замыкала волнообразная линия Сюнийских гор.
На вершине крутого утеса грозно чернел замок, похожий на расправившего крылья орла. Прямо перед замком зияла пропасть. Река, бурлившая на ее дне, рассекала Сюник на две части, постепенно теряясь в лабиринте дальних ущелий.
В оврагах лежали еще снег и лед, а на солнцепеке капало со скал; чернела освобожденная земля. Весна уже дохнула теплом.
Стоял солнечный полдень. В той части замка, которая нависала над пропастью, перед широким окном в кресле резного дуба сидел немолодой мужчина.
Черные, блестящие, словно агат, волосы крупными завитками спускались ему на затылок, свисали на золотисто-смуглые щеки. Маленькая вьющаяся бородка была похожа на гроздь черного винограда. Длинные брови оттеняли выпуклый упрямый лоб. Сверлящим взглядом смотрели умные, проницательные глаза, губы были тесно сжаты.
По плащу персидского образца, остроконечной шапке и обуви с загнутыми носками его можно было бы принять за перса, если б не пергаментные фолианты, лежавшие в нише, и не молитвенники с инкрустированными крестами на серебряных и золотых переплетах.
У ног его на узорном ковре лежали пергаментные свитки, которые он неторопливо перебирал, по очереди просматривая, откладывая в сторону и вновь возвращаясь к некоторым из них.
Вот он негромко хлопнул в ладоши. Вбежал старик, также в одежде персидского покроя, и, подобострастно склонившись, остановился у порога. Это был дворецкий.
– Вернулся Кодак?
– Вернулся, государь марзпан, – ответил дворецкий. – Я не осмеливался помешать тебе…
– Пусть войдет!
Старик удалился.
Марзпан рассеянно посмотрел на дверь, на продолжавший колыхаться черный занавес и задумался. Он поднял вопросительный взгляд лишь тогда, когда в комнату вошел тот, кого он ждал.
– А, это ты? – задумчиво произнес он.
– Желаю здравствовать тебе, государь марзпан! – приветствовал его вошедший. Кланяясь до земли, он прошел вперед и поцеловал марзпану руку.
Это был старик, присутствовавший при том, как персы взимали дань.
– Рассказывай, – вымолвил марзпан спокойно и мягко.
Вошедший, которого марзпан назвал Кодаком, отступил, пятясь к двери, и присел на корточки у порога.
– По повелению твоему я вернулся из Тизбона по Артазской дороге…
– В Арташате был? – нетерпеливо прервал его марзпан. – Что там делает католикос?
– Он собирает духовенство.
– Когда сообщили Спарапету?
– Немедленно! Ему была переслана копия указа.
– Как же иначе? Ведь он властелин!.. – усмехнулся марзпан. – А князья собираются в Арташат?
– Выехали, едут.
– Что у них в мыслях?
– Намерены сопротивляться.
Марзпан встал и мерным, сдержанным шагом заходил по комнате. Подойдя к окну, он вздохнул и молча остановился. В глазах его отражались глубокая печаль и затаенная горечь. Он долго глядел в окно, словно надеясь, что утесы ил и ущелья ответят на гнетущие его вопросы. Видимо, очень уж горьки были эти вопросы, не в первый раз они возникали. Но как всегда, не находя ответа, везде видя перед собой глухую стену, он с безнадежным жестом обернулся к Кодаку:
– Но на кого же, на что они надеются? Кодак ответил презрительной усмешкой.
– Нет, нет, ты мне скажи – на кого они надеются? – повторил свой вопрос марзпан. – Греки сломлены. Иверы и агваны слабее нас. Гунны – угроза и персам и нам… На кого же они надеются?.. Хотя бы кто-нибудь мне растолковал! На таронца, что ли? Выходит, что таронец должен обуздать царя царей? Не понимаю… Ничего не понимаю!
Кодак молча внимал этому монологу марзпана; как человек, привыкший считаться с реальной обстановкой, он и сам всецело разделял его точку зрения.
Долго не садился на свое место марзпан. Однако, успокоившись, он остановился перед Кодаком.
– А не говорили в Арташате, что мне, как правителю страны, следовало бы находиться там?
– Не скрою – говорили! – бесстрастно подтвердил Кодак. – Особенно потому, что, мол, и марзпан причастен к этому делу. Почему, мол, так неожиданно удалился?
– Когда же поймут эти люди, что царь царей не нуждается в советах Васака?!
Марзпай горько закусил губу и после долгого Молчания вновь уселся в кресло. Г – Ладно!.. Видел ты Варазвагана в Тизбоне?
– Видел.
– Он по-прежнему подкапывается под меня? Кодак улыбнулся, помолчал и мягко сказал:
– Государь марзпан, тобой только он и жив, непрестанно возносит моления о здравии и благополучии твоем! Васак заинтересовался:
– О чем ты это?
Кодак с лукавой улыбкой опустил глаза:
– Михрнерсэ держит его при себе, чтобы через него прибрать к рукам тебя… А он и старается.
Кодак многозначительно взглянул на Васака. Тот задумался, зная, что проницательный и хитрый старик на ветер слов не бросает, и прекрасно понял смысл сказанного Кодаком: азарапет Персии приютил у себя зятя Васака – Варазвагана, изгнанного марзпаном из Сюника. Варазваган бежал в Персию, отрекся от веры, поступил на службу к азарапету, стал орудием персов. Это должно было вынудить и Васака стать таким же и даже большим орудием в их руках, если только он дорожил своим положением.., Азарапет Персии намеревался превратить марзпана в свою игрушку.. Вот что было горько Васаку!
Дворецкий доложил:
– Сельский старшина Вардадзора…
– Пусть войдет! – равнодушно приказал Васак. Вошел старшина Бакур и молча остановился у дверей.
– Говори! – повелел Васак.
– Государь марзпан, – доложил Бакур, – сборщики Деншапуха разграбили монастырь, вывезли все запасы зерна, угнали скот, избили монахов, ранили настоятеля…
– Это все? Из-за этого ты и явился? – укоризненно заметил Васак.
Удивленный Бакур замялся, затем продолжал:
– Потом они стали грабить крестьян. Пошли из дома в дом и все выволокли. Крестьяне восстали, убили сборщика и двух воинов…
– Убийц задержали? – прервал Васак, сверкнув глазами.
– Не успели, государь, они бежали в горы. Но, государь марзпан, сборщик захватил то, что причиталось тебе. Он себе позволил такое…
– Васак махнул рукой, приказывая замолчать. Бакур, напуганный злобным взглядом марзпана, смущенно размышлял, не напутал ли он чего-нибудь, не допустил ли чего лишнего… Он нерешительно добавил:
– Я вмешался, сказал, что это земля марзпана, как вы смеете? Дань царю, царей имеет меру. На то есть закон. А вы не соблюдаете!..
Васак топнул ногой.
– Довольно! – крикнул он. – Сейчас же вернись в село; и если немедленно не приведешь ко мне убийц – сам будешь повешен в ущелье вместо них! Понял? Ну, убирайся!
Бакур, пятясь, отошел к двери и скрылся за занавесом, более изумленный, чем обиженный таким неожиданным и унизительным приемом.
– Козни Деншапуха! – проговорил Кодак. – Он хочет, чтобы ты восстал против царя. Поэтому-то он больше всего и притесняет твой удел. Я там был, сам все видел. Невозможно было терпеть…
Васак недовольно слушал старика, сознавая в душе, что тот говорит правду. А Кодак продолжал, словно размышляя вслух:
– Если только, конечно, все это – не козни самого азарапета арийцев…
– Азарапета? Почему?..
– Чтобы, с одной стороны, испытать твою покорность, вынудить тебя отказаться от протеста, остаться преданным ему. А с другой стороны – ослабить твою страну.
Васак разъярился. Кодак был прав. Но ему понравилось, что так рассуждает и даже осмеливается вслух говорить об этом человек, известный своей продажностью.
