Пощебетав басом, тяжело опираясь на палку, она прошла в комнату, цепко оглядывая стены. Она всегда переживала, если у меня появлялась новая бисерная вышивка. Потом подошла к столу и — выпрямилась во весь свой огромный рост. Я нарочно не убрала картину, оставив ее так, как расстелила мать. И хоть холст казался небольшим на овальном столе карельский березы, впечатление он произвел. «Тетя Лошадь», старавшаяся всегда скрыть свой интерес, застыла изваянием. И я поняла, что мои предчувствия верны. Неважно, кто был автором этой картины, главное — это подлинник работы большого художника.
— Почем? — спросила «тетя Лошадь», переводя дыхание.
— А сколько бы вы дали?
— Ну, я же небогатая женщина, у меня почти не бывает наличности, можно поменяться. Я бы дала вазу, которая вам нравилась, и бисерную вышивку.
Заметя ироническое выражение моего лица, она добавила:
— Любую со стены.
Итак, цена предложена вдвое меньше отцовской. Хороший признак…
— Но вы же не знаете, кто автор…
— Без разницы! — Она тряхнула стриженой седой головой. — Иду на риск. Мне нравится — и дело с концом, без проблем… Ладно, где ниша не пропадала!
«Тетя Лошадь» полезла в огромную сумку, достала пачку сторублевок и кинула их размашистым жестом на стол. Веер получился красивым и впечатляющим.
— Тут ровно пять тысяч. Берите! Можно сказать, дарю, вы мне симпатичны. И хоть ценность этой штучки ниже, для хорошего человека не жалко.
Я покачала головой и стала собирать ее деньги в пачку.
— А откуда она у вас? — спросила «тетя Лошадь».
— Из этого туба, — придуривалась я, протягивая ей футляр. Она заглянула в него, потрясла, и на пол упали четыре деревяшки. Мы нагнулись одновременно, чуть не стукнувшись головами. Это были профильно выточенные узкие куски красного дерева, и она раньше меня сообразила, что деревяшки — рама от картины.
Навыков у старухи было больше, и она мгновенно приставила части друг к другу, соединила пазы, они глухо щелкнули, и перед нами оказалась складная разборная рама.
— Да, мозговитый мужик делал, — протянула «тетя Лошадь», потрясая изделием, — не наша работа, не современная.
— А что — сегодня нет хороших столяров?
— «Тяп-ляпов» — навал, а это делал умелец, ценивший чужую работу…
«Тетя Лошадь» больше не таилась, понимая, что сделка наскоком не удалась.
— Что вы собираетесь делать с этой вещью? Продать или в кубышку?
Я пожала плечами.
— Хотелось бы сориентироваться.
— Ясно. Помогу. Пришлю моего крестника, реставратора. Но чтобы был стол, выпивка — все чин-чином.
— Как это — крестника?
— Ну, я мальчишку подкормила, уговорила попробовать себя в реставрации… Даже обещала сделать его наследником… — Она хихикнула. — Вот и реставрирует мне бесплатно. И по высшему рангу.
— Ему можно доверять?
— У него ключ от моей квартиры. Когда я в санатории, он цветы поливает. И знает, что у меня все на учете… Доверяй, но проверяй моя прелесть…
Собравшись уходить, она вдруг заныла:
— Дали бы что-нибудь интересненькое… чтобы полировать кровь. Не зря же я к вам ездила, на такси тратилась…
Я подала ей кошелек из бисера. На одной стороне бегали две собаки, а на другой — стояла ваза с цветами. Этот крошечный мешочек был без замка. Я купила его не на аукционе, а у старушки Таисьи Сергеевны, продавшей запонки Карену. Он меня послал к ней с каким-то свертком. Когда я его передавала, то заметила в передней на тумбочке этот кошелек. Старушка жаждала наградить меня и тут же всучила это изделие, взяв символическую плату в десять рублей.
«Тетя Лошадь» оживилась, подобрела и гордо вынула из сумки поломанную коробочку из крашеного дерева.
— Вам ответно, цените, это игольник… осталось склеить, пополировать…
— Да не нужен он мне…
— Не скажите, если отреставрировать…
— Все равно не нужно, а я не хочу иметь в доме необязательные вещи…
— Вы всерьез? Я же даром даю.
— Нет, не возьму.
Она начала рыться в сумке, по очереди предлагая мне кошелек для визиток из облезлой кожи со следами монограммы, флакон для духов с отбитым горлышком, бронзовую пуговицу с изображением птицы, летящей над морскими волнами.
Пуговицу я взяла, решив приколоть к пуховому берету, чтобы хоть ею индивидуализировать фирменный головной убор…
И мы расстались, довольные друг другом. Я — потому что узнала, что картина имеет немалую стоимость; «тетя Лошадь» — потому что надула меня, всучив мне за мой кошелек совершенно никому не нужную пуговицу.
Общая радость. Занавес.
Посетители картины
Раньше всех приехал реставратор Степа, очень высокий, с маленькой головкой и доброй улыбкой. Лицо его казалось бабским, старушечьим, но я слышала, что он — мастер своего дела. Он показался мне знакомым, но я не сразу врубилась. Мало ли видела людей в последнее время а Степа вел себя так, точно мы никогда не встречались.
Он оглядел картину, странно хмыкнул, обошел вокруг.
— Шагал. Процентов на восемьдесят. Хотя подпись нетипична. Надо бы почистить… Лучше всего спектральный анализ, но муторно, дорого, да и слухи для вас нежелательны…
Интонация была полуутвердительная, полувопросительная.
Потом он прошел в кухню, оглядел нарядно украшенный, богатый стол.
— Зря. Моя такса — стольник.
И тут я вспомнила, когда и где слышала уже от него эти слова насчет таксы.
Но я не подала вида, протянула свернутую бумажку, он небрежно сунул ее в карман куртки и лишь на пороге оглянулся.
— Зря впутали «тетю Лошадь». Растрезвонит громче ростовских колоколов.
Он совсем не постарел за пять лет, а видела я его в компании Люды, единственной учительницы, с которой сблизилась в школе. Она была математиком, женой известного профессора.
Люда казалась утонченно красивой. Высокая, тонкая, с голубыми жилками на висках и огромными прозрачными глазами, она напоминала акварель, нарисованную на слоновой кости.
В мужской компании она преображалась. В глазах появлялась истома, а губы вспухали во время самого невинного разговора. Вскоре она рассказала, что постоянно изменяет мужу.
— Он слабак в постели?
— Наоборот, он — мастер, но насколько его еще хватит — на пять, десять лет? Да и потом, я люблю разнообразие. Неужели тебя не волнует групповуха?
— Не особенно.
— Или секс с одним мужчиной и с подругой?
— Вряд ли, я — собственница…
— Счастливая, а я вот не могу по видюшнику смотреть разные порно и не пробовать…
Вскоре она пригласила меня посидеть вечером с ее друзьями-реставраторами, заверив, что они вполне интеллигентны, любят хохмить, дурачиться. Я согласилась, поскольку с Гришей уже все шло наперекосяк.
Люда отвезла меня на своей машине в маленькую квартирку на юго-западе, заставленную полками с фарфором. Меня восхитили и красочность и причудливость форм и это очень порадовало хозяина Степу. К моему удивлению, Люда предназначила его для меня, а сама ворковала с его другом, похожим на сморчка и на чеховского дьячка одновременно. Тощая бороденка, сальные белесые волосы, очки в проволочной оправе. Да и ростом он доходил ей до плеча, в отличие от долговязого Степы.
Посидели, выпили, попели, потом Степа ушел на кухню, а меня Люда попросила сыграть что-нибудь мелодичное. Я села к пианино и начала наигрывать мелодию блоковской «Девушка пела в церковном хоре…».
Услышав характерные звуки, я обернулась и увидела Люду и Хорька, предававшихся любви под мою музыку.
Я выскочила к Степе на кухню, разозленная идиотским положением. в которое попала. Он ласково улыбнулся, потом предложил полежать в соседней комнате на тахте…
— Это плата за ужин?
— Ты же знала, зачем шла…
— Значит, паршивый ужин с водкой — моя такса?
— А крабы и красная икра?!
Я рассмеялась и подергала его за нос.
— Пусти, больно… — пpoгнусавил хозяин квартиры.
— Я стою не меньше стольника, дорогой… — Я выскочила из квартиры, втайне надеясь что Люда бросится за мной, Однако никто меня не остановил, и я двинулась по незнакомому району, мысленно называя себя авантюристкой…
…Через неделю после посещения Степы-реставратора ко мне явился Марат. Он осмотрел картину и сказал:
— Десять кусков, и ты забудешь о ее существовании.
— Демократы теперь столько зарабатывают?
Его длинный нос дернулся, точно я его ущипнула.
— Сначала я покажу картину Карену…
— Не играй с огнем, рыжая!
— Ты мне угрожаешь?
Я пошла на него грудью, прижала к стенке и дернула за ухо.
Он нахмурился.
— Пусти, больно!
— Подумаешь, большая ценность, какая-то картина!
Марат покрутил пальцем у виска, а вечером явился с Кооператором. Я не посмотрела в глазок и впустила их без опаски, но тут же засунула руку в куртку и сжала в пальцах баллончик со слезоточивым газом. Верзила в этот раз не казался сонным и оглядел меня довольно нахально.
