— Так точно, ваше высокопревосходительство.
— И вот ещё что, — продолжал распоряжаться Путилин. — Дайте с вокзала телеграмму в адрес полиции Боровичей. Пусть пошлют какого — нибудь «шнурка» в Рождественское, в имение Барклай, а потом доложат, там ли она. Сегодня они, конечно, не успеют, но завтра, глядишь, мы получим ответ. Да поторопи их, братец, поясни, что речь идет о убийстве. Впрочем, что мне тебя учить, сам всё знаешь.
— Всенепременнейше сделаю, Иван Дмитриевич.
Помощник прокурора, убедившись, что Путилин закончил отдавать распоряжения, продолжил:
— Теперь несколько слов по поводу орудия убийства. Мы имеем кухонный нож с лезвием длиною вершок с четвертью, что примечательно, с рукояткой из бука. Такие ножи обычно продаются наборами. Но в квартире госпожи Мелешевич похожих нет. Вполне вероятно, что преступник принёс его с собою. Сие указывает на умысел, но мы не будем пока забегать вперёд. На клинке хорошо читаемое клеймо, если не ошибаюсь, мастерских «Франко — Русского завода». Значит, нож местного изготовления. Я просил бы господ полицейских принять на себя труд установить, когда он был изготовлен, а также кем и когда куплен.
Эггле выразительно посмотрел на Путилина. Начальник сыскной полиции в свою очередь посмотрел на Иванова с Гаевским. Те синхронно кивнули; поставленная задача была столь очевидна, что ничего расшифровывать не приходилось.
— На этом, пожалуй, пока всё, — подытожил товарищ прокурора. — Далее я действую по своему сценарию, отправляюсь на доклад к прокурору, подписываю постановление о возбуждении и тому подобное, ну а вы, господа сыскари, давайте действуйте по своему. Я так понимаю, что господа Гаевский и Иванов так и будут «работать» по этому делу?
— Да, так и будут, — кивнул Путилин. — Их совместная работа оправдывает себя.
Тогда, господа, давайте — ка ко мне завтра приезжайте, скажем, часам к трём пополудни. Обсудим первые итоги.
Эггле поднялся, давая понять, что разговор окончен, и принялся прощаться с присутствующими.
Путилин же поманил к себе пристава:
— Вот что, голубчик. Квартиру надо опечатать…
— Так точно, ваше высокопревосходительство.
— Ты, Жеребцов, меня не перебивай, я покуда не всё сказал, — досадливо поморщился Путилин. — Вот тебе три рубля из секретного фонда Сыскной полиции. Давай живо в ближайшую скобяную лавку, сам метнись или человека бесполезного пошли, но живо купи пару навесных замков и две пары накладных «ушек» понадёжнее. Литые бери чугунные, а не гнутые стальные. Стальные «ушки» я у тебя на глазах пальцами сломаю. Инструмент столярный раздобудь на часок — стаместочку, там, молоточек — но только не у здешних дворников. Тихонько, чтоб никто из здешних не знал, с обоих входов навесь замки на внутренние двери. Ключи от замков отдашь сыскным агентам, неважно кому, Иванову или Гаевскому. А опечатаешь наружные двери… Хорошо меня понял, Жеребцов?
— Так точно, ваше высокопревосходительство.
— Молодец, хорошо научился разговаривать, — одобрил Путилин. — Только много не говори. Поторопись, братец, одна нога тут, другая — там.
— Ваше высокоблагородие, а можно ли в скобяную лавку вместо себя послать урядника? — поинтересовался пристав.
Путилин на секунду задумался над неожиданным вопросом.
— Да хоть чёрта лысого на кочерге пошли, Жеребцов. Мне надо, чтобы ты навесил замки на внутренние двери, а ключи отдал моим людям. И чтобы проделано это было быстро, без шума и лишних слов.
Жеребцов отдал честь и с печатью мрачной решительности на челе выбежал за дверь. Казалось даже удивительным как такой тучный человек может столь шустро пробегать дверные проёмы, не задевая каблуками порогов.
Полицейские постепенно расходились кто куда. В присутствии двух дворников полицейские из местной части принялись заклеивать «маячками» все рамы и форточки. «Маячком» на полицейском жаргоне именовалась длинная и узкая полоска бумаги с оттиском печати полицейской части. «Маячки» были призваны продемонстрировать неприкосновенность того места, куда они наклеивались. Сейчас этими полосками бумаги была покрыта мебель по всей квартире: плательные и книжные шкафы, трюмо, письменные и даже кухонные столы — все предметы обстановки по мере составления протоколоа осмотра места преступления заклеивались «маячками».
Путилин уехал одним из последних. Агафон Иванов вышел на чёрную лестницу, дабы не мешать полицейским в квартире. Урядник, посланный распорядительным приставом за покупками, не заставил себя долго ждать. Он не только привёз всё нужное, но и взялся было ретиво устанавливать купленные «ушки» на внутренней двери, однако, работа у него застопорилась; полицейский явно не знал плотницкого дела. Агафон взял у него стаместку и, не пользуясь молотком, а орудуя лишь одной ладонью, быстро — буквально в три удара — выбил в филёнке нужного размера паз, как раз под «ухо». Урядник, посмотрев, как Агафон стучит по рукоятке стаместки голой рукой, подивился: «Однако, рука у вас тяжёлая, господин сыскной агент! Бъёте, поди, больно». Иванов только посмеялся: «Приноси гвоздь, я тебе его кулаком заколочу!». После того, как «ушки» на внутренних дверях оказались приделаны, Иванов навесил на них замок, ключ от которого забрал себе. После этого наружная дверь, выходившая на чёрную лестницу была заклеена «маячком», а Иванов вместе с урядником перешёл в парадный подъезд. Там операция по навешиванию замка на внутреннюю дверь была повторена. Этим проверенным полицейским приёмом был достигнут важный результат — двери в квартиру оказались надёжно закрыты, но снаружи дополнительный замок был незаметен.
Агафон Иванов, покончив с опечатыванием квартиры, отправился в контору домоправителя.
— Вот что, господин Анисимов, вам поручается организовать надлежащий присмотр за квартирой госпожи Мелешевич до тех самых пор, пока не появится хозяйка, — веско сказал ему сыскной агент. — Поручите дворникам смотреть за парадной и чёрной лестницами. Да как следует, без дуриков чтобы…
Иванов строго глянул на приказчика, и взгляд его не сулил ничего хорошего.
— Не беспокойтесь, господин агент, всё сделаем в лучшем виде, — закивал точно китайский болванчик домоправитель. — Ни в чём не сомневайтесь.
— Головой отвечаете за сохранность квартиры. — продолжал между тем Иванов, не обращая внимания на слова Анисимова. — Дело серьёзное, серьёзнее некуда… А если барыня Александра Васильевна объявится, немедля дайте знать в полицейскую часть.
Расставшись с домоправителем, Агафон Иванов вышел на Садовую улицу. Перед дверью парадного подъезда его дожидался пристав. Полицейские — один в форме, другой в штатском — двинулись к остановке конки, разговаривая на ходу.
— Скажите пожалуйста, а почему это господин Путилин распорядился ещё один замок на каждую дверь внутреннюю дверь повесить? — недоумевал Жеребцов.
— Да как сказать, господин пристав… Богатая квартира без присмотра, хозяйка неизвестно где. Так пусть уж лучше под нашим замком остаётся, ключа от которого ни у кого нет — мы это точно знаем, — усмехнулся Иванов. — Старый приёмчик… Кстати, вы обратили внимание на то, что парадная дверь не была заперта на ключ, а только прикрыта, потому и поддалась под рукой полковника? Как полагаете, почему убийца, выходя, не закрыл её ключом?
— Боялся шуметь.
— Вот именно. И ещё боялся медлить у двери. Значит — что? Знал, что внизу работает дворник. — резюмировал Иванов.
— Но ведь ему всё равно предстояло пройти мимо него, чтобы выйти на улицу. Если Филимон действительно занимался перестановкой петли, то он должен был видеть выходящего убийцу, — пристав задумался немного над сказанным и добавил оговорку. — Ну, почти наверняка.
— Это в том случае, если убийца пошёл вниз по лестнице, на улицу. А если он пошёл вверх, то Филимон никак его видеть не мог, — весело парировал сыщик. — Кроме того, преступник, заслышав возню Филимона, мог просто стоять за приотворённой дверью и дожидаться, когда дворник уйдёт. После этого преступник спокойненько вышел из парадной.
— Стало быть, в ту самую минуту, когда полковник Волков звонил в квартиру, убийца мог находиться за дверью.
— Это вполне вероятн, — согласился Иванов. — Либо он буквально минутами разминулся с полковником, либо действительно, стоял за дверью и пережидал, пока тот уйдёт.
2
Сотрудников сыскной полиции недаром частенько называли неласковым словом «ищейки». Так же, как и охотничьи собаки, они были призваны выслеживать свою цель и идти по её следу до тех пор, пока им не представится случай вцепиться в неё мёртвой, безжалостной хваткой. Как и собаки, сыщики занимались своим ремеслом вовсе не за похвалу, не за сахарную косточку, а в силу присущей им внутренней потребности. Либо была эта потребность в крови — и тогда полицейский становился хорошим сыщиком — либо её не было — и в этом случае вкус к подобной работе невозможно было привить. Труд сыскного агента был связан с регулярными выездами на места совершения преступлений, осмотрами трупов, бесконечными разъездами, встречами с людьми, беготнёй по всему городу, зачастую бессмысленной и неоправданной. Иной раз целые сутки агенту приходилось проводить на ногах. Порой в него стреляли из пистолета или совали под рёбра нож. Гораздо чаще пытались пнуть или брутально плюнуть в лицо. Одним словом, никакого морального удовлетворения человек несведующий не смог бы отыскать в этом в высшей степени тяжёлом и грязном труде. Но, как это не покажется парадоксальным, именно такой труд был способен делать людей счастливыми. «Мы выходим на улицы и улицы становятся чище», — любил повторять Путилин, и слова эти вполне можно было бы поместить на герб столичной Сыскной полиции, если бы таковой кто — нибудь надумал рисовать. Люди, попавшие в ряды сыскарей во времена Путилина не уходили оттуда добровольно. Текучки кадров не было вовсе, и высшим наказанием начальника почиталось отстранение провинившегося от дела.
