– З-А-Т-О-Б-О-И, – произнесла Элен то, что я понял уже и сам. И что ожидал услышать.
– Пришла я… – произнес я послание, составленное из первых букв фамилий.
– За тобой… – сочувственно продолжила Элен. – Как я понимаю, в русском языке нет отчеств на «и краткое»?
– Антон Го… – закончил я. – Вот же мразь дохлая… За мной она, значит, пришла? Отомстить решила?
– Успокойся, – миролюбиво сказала Элен. – А если бы она написала «За твоей»? За твоей дочерью, за твоей женой?
Зачастившее было сердце стало биться спокойнее.
– Да. Ты права, это не самый худший вариант, – сказал я. – Спасибо, Элен, ты и впрямь увидела то, что я проглядел.
– Это потому, что я не русская и смотрю со стороны, – наставительно сказала ирландка. – Антон, ты же Высший Иной. И жена твоя – тоже. А дочь – Абсолютная. Что может против вас одна вампирша? Даже если она ожила? Даже если она стала Высшей?
Я не ответил. Все было так… вот только неприкрытая дерзость нападений, этот открыто брошенный вызов – он словно вопил «не все так просто».
– Не все так однозначно, – сказал я.
– Посиди, Антон, – вздохнула Элен. Взяла мою распечатку, из ящика стола достала огромный фонарь. – Пошла я за твоими документами.
– Почему ты ходишь по архиву с фонарем? – спросил я.
– Некоторые документы не любят света, – ответила Элен. – Они могут испугаться и исчезнуть на несколько дней… или лет.
Она сделала шаг из конуса света в темноту и пропала. Через миг ее голос донесся до меня уже издалека – она шла по залу, не зажигая фонаря.
– А еще в темноте здесь не так страшно, Антон! Многого не видно…
Глава 2
Рано утром, в четверть восьмого, я стоял на кухне и взбивал вилкой омлет в старой эмалированной кастрюльке. Опыт, приобретенный еще давным-давно, в маленькой однокомнатной квартире, позволял это делать практически беззвучно, я лишь один раз брякнул вилкой о дно кастрюльки.
Взбивая омлет, я пытался вспомнить, откуда у нас эта кастрюлька с облупившейся кое-где эмалью и жизнерадостными желтыми утятами на боку. Это ведь не Светланино приданое. Я в этой кастрюльке готовил еще в студенчестве. И она была не новая, мне ее мама дала, когда снимал первую квартиру…
Да ей же лет пятьдесят как минимум… А то и больше. Эта кастрюлька помнит СССР и товарища Брежнева. Я, можно сказать, не помню, а она – вполне. А может, и Хрущева? И Карибский кризис? И Великую Отечественную…
Нет, это я загибаю. Не может быть.
Однако удержаться было уже невозможно! Я посмотрел на кастрюльку сквозь Сумрак. Содержимое укоризненно отсвечивало желтоватыми отблесками, напоминая, что и яйца, и молоко – продукты животного происхождения. Ну извините, невылупившиеся цыплята и обделенные молоком телята, мы, люди, – хищники…
Я отвлекся от ауры пищи и попытался прочесть ауру кастрюльки. Это штука сложная, пожалуй, Иному второго-третьего уровня в принципе недоступная…
У меня получилось. Недостаток опыта я скомпенсировал Силой, бухнув в память металла столько энергии, сколько когда-то тратил за неделю.
Из этой кастрюльки ели. Много и вкусно, как говорится. В ней почему-то (из-за веселенького утенка на эмали?) много готовили детям. В том числе и мне.
А сделали ее не в годы войны, конечно, но в самом начале пятидесятых. И в переплавленном металле было железо разбитых танков, там до сих пор полыхало что-то черно-оранжевое, дымное, ревело и тряслось, плавилось и стонало…
Как хорошо, что ауру вещей не видят не только люди, но и большинство Иных…
– Папа?
Я поднял глаза. Надя стояла в дверях кухни, с любопытством смотрела на меня. Судя по школьной форме (она учится в лицее, там с этим строго), она собиралась на занятия.
– Что, доча? – спросил я. Попытался размешивать омлет дальше, но вилка почему-то не двигалась.
– Ты что делаешь? Так полыхнуло, я думала, ты портал открываешь.
– Я готовлю омлет, – сказал я.
Надя демонстративно втянула носом воздух.
– По-моему, ты его уже приготовил. И он подгорел.
Я посмотрел в кастрюльку:
– Да, есть немного.
Несколько мгновений дочь улыбалась, глядя на меня. Потом посерьезнела.
– Папа, что-то случилось?
– Нет. Хотел прочитать историю кастрюльки. Переборщил с Силой.
– А так – все в порядке?
Я вздохнул. Пытаться что-то скрыть от Нади было бесполезно. Лет с семи, пожалуй.
– Ну, не совсем. Я волнуюсь из-за этой вампирши… Постой, ты куда собралась?
– В школу. Ну я пошла, да?
– Мама еще в душе! Подожди!
Надя занервничала.
– Ну пап! Мне пройти три двора! Мне пятнадцать лет!
– Не три, а четыре. Не пятнадцать, а четырнадцать с небольшим.
– Я округляю!
– Не в ту сторону.
Надя топнула ногой.
– Пап! Ну прекрати! Я – Абсолютная…
– Абсолютная кто? – поинтересовался я.
– Волшебница, – буркнула Надя. Разумеется, она понимала, что этот спор ей не выиграть.
– Вот и хорошо, что волшебница, а не дура. Ты можешь быть безгранично сильной, но обычный камень, которым тебя ударят со спины…
– Папа!
– Или обычный вампирский зов, когда ты не будешь к этому готова…
Надя молча подошла ко мне, отобрала кастрюльку. Села за стол и стала есть вилкой, служившей для размешивания.
– Надя, я не самодур, – сказал я. – Подожди маму. Или пойдем, я тебя провожу.
– Пап, когда я иду по улице, за мной следят трое Иных.
– Двое, – поправил я. – От Ночного и от Дневного Дозоров.
– И третий – от Инквизиции. У него артефакт мощный, ты его не замечаешь.
Вот оно как…
– Ну разве они допустят, чтобы на их драгоценную Абсолютную волшебницу напала сбрендившая вампирша?
– Я все понимаю, – согласился я.
– Папа, на мне семь амулетов! Из них три особо заточены против вампиров!
– Знаю.
Надя вздохнула и принялась ковырять омлет. Пробормотала:
– Соли мало.
– Соль вредна для здоровья.
– И подгорел.
– Активированный уголь полезен для здоровья.
Надя прыснула. Отставила кастрюльку.
– Ладно, сдаюсь. Пусть мама меня проводит… только никому не показывается. Если в классе увидят, что меня родители до школы провожают…
– Тебя волнует их мнение? – спросил я, доставая сковородку. Мудрить с омлетом уже не хотелось. Сделаю глазунью…
– Да!
– Это хорошо, – сказал я. – Многие Иные, которые осознали себя в детстве, очень быстро перестают обращать внимание на людей. Хорошо, что ты не такая…
– Папа, а та девочка, которую покусали последней…
– Ну?
– Она сама попросила стереть ей память?
Я кивнул. Разбил яйцо над сковородкой.
– Сама. Умная девочка. Даже если бы она упросила нас оставить ей воспоминания, ей было бы тяжело с ними жить.
– Наверное, – согласилась Надя. – Но я бы не смогла. Это как убить себя.
– Какая у меня умная дочь…
– Вся в жену, – сказала Светлана, входя. – Вы тут не ссоритесь?
– Нет! – хором ответили мы с Надей.
– Какие-то… остаточные энергии… – Светлана неопределенно повела рукой.
– Это папа готовил омлет, – сказала Надя и хихикнула.
* * *
Разумеется, вчера я рассказал все своим девочкам. И про нападения. И про свои догадки. И про содержимое картонной коробки из-под «магнитофона катушечного стереофонического НОТА-202», который добрая Элен под завязку набила нужными мне документами.
К сожалению, никакого беспокойства мой рассказ не вызвал. И ладно бы у Нади – я понимаю, что юность беспечна и безрассудна. Но и Света к моему рассказу отнеслась со скепсисом. Она согласилась с тем, что в именах жертв зашифровано послание мне. Но при этом наотрез отказалась считать угрозу серьезной: «Тот, кто на самом деле хочет зла, о своих планах не информирует».
Да и мое предположение, что на людей нападала вампирша, которую когда-то упокоили с моей подачи, Света отвергла. Во-первых, пусть я не работаю постоянно на улицах, но мне довелось обидеть немало вампиров и вампирш. Во-вторых, у обиженных могли быть подруги, «сестры по крови» – у вампиров все это довольно серьезно, хоть и не настолько, как в голливудских фантазиях. Ну и в-третьих, в большинстве случаев кровососы не таят обиду долгие годы, не мстят в духе графа Монте-Кристо. Они довольно приземленные существа. Практичные.
Иначе при их образе жизни… э… точнее – послежизни, долго не… долго не просуществовать.
В общем, мое вчерашнее беспокойство было обозвано «пещерными комплексами главы семейства». Я на такой неприкрытый феминизм обиделся, ушел на кухню и сел работать с документами. Потом Света с Надей, посмотрев какой-то свой сериал, пришли на кухню пить чай – и я перебрался в «кабинет». Увы, квартира у нас хоть и просторная, но не настолько, чтобы у меня была отдельная комната для работы на дому, поэтому кабинет я себе оборудовал в застекленной лоджии. И все бы ничего – там было и тепло, и места хватало, но оказалось, что работать с видом на двор, на людей и машины я толком не могу. Не сосредоточиваюсь – все время поворачиваю голову к окну, как нерадивый школьник на скучном уроке…
