Однако высокомерие, сквозившее в его взгляде, озадачило ее, даже обидело. Похоже, он глубоко заблуждался относительно мотивов, приведших ее к нему. Впрочем, она и сама не могла объяснить свой странный поступок.
Когда пленника избивали в порту, Аврора не могла за него не вступиться. Сработал скорее инстинкт, чем разум. В доме отца, деспотичного и жестокого, она не раз пыталась предотвратить насилие, защищая жертву. Да и влечение к пленнику легко было объяснить — тот же цвет волос, что у покойного жениха, горячо любимого ею.
— Вы чем-то напоминаете очень дорогого мне человека, — сказала Аврора, — возможно, поэтому я и пришла к вам.
Он удивленно приподнял бровь, и Аврора отвернулась, стараясь не смотреть на треугольник позолоченной солнцем плоти в том месте, где рубашка не была застегнута.
Она стояла неподвижно и прямо, в то время как он не торопясь, с тем же надменным видом буквально раздевал ее глазами.
— Вы носите траур, — заметил он. — По мужу?
— Нет. Восемь месяцев назад без вести пропал мой жених.
— Но помню, чтобы я видел вас па Сент-Киттсе раньше.
— Мой кузен с женой ненадолго приехали в Англию и взяли меня с собой на Карибы, решив, что перемена обстановки поможет мне справиться с горем. В дороге нас застала весть о том, что Америка объявила войну Англии. Знай я, что такое случится, ни за что бы не поехала. Но через несколько дней я возвращаюсь домой.
По ее тону он наверняка догадался, что ей не хочется возвращаться. Авроре редко удавалось скрывать свои чувства.
Николас Сейбин пристально посмотрел на нее.
— Но вы, я вижу, не жаждете вернуться на родину. Хотя должны бы лететь туда как на крыльях после долгой разлуки.
Она улыбнулась печально.
— Все дело в том, что отец вынуждает меня выйти замуж за нелюбимого человека.
— Вот как, брак по расчету? Знаю, британские аристократы охотно продают своих дочерей, называя сделку браком.
Аврора гордо вскинула голову.
— Я бы не стала называть этот акт продажей. Речь идет скорее о социальной целесообразности. Отец хочет, чтобы я поскорее устроилась в жизни.
— Но вы сами этого не хотите, верно?
— Нет, не хочу, — призналась Аврора.
— И не стали протестовать? А мне вы не показались послушной субтильной барышней. Напротив, напомнили тигрицу… тогда, на набережной.
— Обстоятельства определяют наши поступки, — вспыхнув, ответила Аврора. — Но есть правила, которые я не могу нарушить, и вынуждена смириться.
— В самом деле? И все же вы здесь. На моей родине леди не ходят с визитами в тюрьмы к преступникам.
— В Англии тоже не ходят, — с вымученной улыбкой призналась Аврора. — Я понимаю, что совершила ужасный уступок. Кстати, пришла не одна, с горничной. Она ждет в коридоре… вместе с охранником.
Напоминание об охраннике возымело действие, Николас Сейбин застегнул до конца рубашку, поглядывая на Аврору из-под полуопущенных ресниц.
Он встал, и она поспешно отступила. Не потому, что чувствовала себя рядом с ним маленькой, но что-то в нем вызывало смутное беспокойство, его близость тревожила.
— Вы ведь меня не боитесь? — спросил он, и от звука его голоса по спине у нее побежали мурашки.
Да, она его боялась. Его пристального взгляда. Он не спускал с нее глаз, заставляя се сердце бешено колотиться.
— Вы не похожи на человека, способного обидеть женщину, — неуверенно ответила она.
— Я мог бы взять вас в заложницы — вы это имеете в виду? Глаза ее расширились, тревога нарастала.
— Нет, Перси сказал, что вы джентльмен, — добавила она не без сомнения.
Он ослепительно улыбнулся и подошел ближе.
— Кто-то должен научить вас нe быть столь доверчивой. Он взял ее за руку. Ей показалось, будто обожгли кожу, но виду не подала.
— Кто-то должен был научить вас хорошим манерам, — в тон ему ответила Аврора, смерив его холодно-надменным взглядом. — Я вообще-то не ждала благодарности, мистер Сейбин. Но и подобного обращения тоже.
Взгляд его стал чуть мягче, он отпустил ее руку и потупился.
— Простите, я, кажется, забылся. Аврора невольно потерла запястье.
— Я понимаю. Вам пришлось нелегко, К тому же вы американец.
Он усмехнулся:
— Ах да, я — язычник колонист.
— Вы должны признать, что ведете себя очень… бесцеремонно.
— А вы — что приговоренным к смерти многое прощается. Аврора помрачнела: он вовремя напомнил ей о своей незавидной участи.
— Перси сделает все, чтобы приговор отменили, — сказала она. — Но он может потерять пост, если будет настаивать на вашем освобождении. Его и так упрекают в нелояльности Короне. Он считает, что война абсурдна, что британцы виноваты в происходящем не меньше американцев.
Если она невинна, он унизил ее подозрением. Как бы яростно он ни ненавидел некоторых ее соотечественников, она была ни при чем.
— Простите меня, — понизив голос, сказал он. — Я перед вами в неоплатном долгу. — Увы, не в его силах было ответить ей добром на добро.
Глаза ее вдруг наполнились печалью.
— Хотела бы я сделать для вас больше…
— Вы и так достаточно сделали. Она прикусила губу.
— Мне пора.
Николас почувствовал, что смотрит на ее губы. — Да.
— Вам еще что-нибудь нужно?
Он усмехнулся — в его положении он не утратил чувства юмора.
— Не считая ключа от камеры и быстроходного судна, ждущего в гавани. Бутылка рома не помешала бы.
— Я… Я попытаюсь.
— Не надо. Я пошутил.
Он коснулся ее щеки тыльной стороной ладони. Губы ее раскрылись, и она тихо вздохнула. Николас почувствовал, как шевельнулось его мужское достоинство.
— Не оставайтесь здесь больше ни минуты. Ради Бога, уходите.
Она кивнула и отступила на шаг. Синие глаза затуманились влагой. Она повернулась и, не проронив ни слова, быстро вышла из сумрачной камеры.
Дверь закрылась, со скрежетом повернулся ключ в замке. Николас сквозь зубы выругался — он пленник, и с этим ничего не поделаешь.
Он сжал кулаки. Внезапно его обуяла ярость. Он хотел бить и крушить. Лучше бы она не приходила. Намеренно или нет, но она возбудила его.
Удивительно, как ей это удалось, учитывая, что она была полной противоположностью тем женщинам, к которым его обычно тянуло. При других обстоятельствах он рискнул бы за ней поухаживать.
При других обстоятельствах…
Николас, сжав зубы, взглянул на зарешеченное оконце. К чертям, он должен найти способ выбраться отсюда или, на худой конец, как-то решить мучившую его проблему.
«Что будет с сестрой, если меня казнят?» — думал Николас, вышагивая по камере. Он поклялся отцу позаботиться о ней, но глупый просчет — и он здесь, за решеткой.
Он ощущал потребность в действии вопреки непривычному чувству обреченности и теперь почти бегал по камере. Но вдруг резко остановился. Решение пришло внезапно, поразив его своей очевидностью.
