— И до сих пор есть.
Глава 2
Аласдэра Макгрегора преследовали.
Это ощущение стало привычным за те несколько дней, что он вернулся в Лондон. Вместе с наступлением утра появлялись барышни, мистическим образом подворачивающие щиколотки на ступеньках, ведущих к его парадной двери (при этом барышни немедленно сообщали, что им требуется длительный восстановительный отдых в его доме). После обеда те случайные дамы, мимо которых он проезжал верхом, внезапно падали в разнообразные водоемы, украшающие лондонские парки, громко кричали, барахтались в воде и призывали его на помощь. А вечерами вдовы, ни с кем не связанные любовными отношениями, соблазняли его своими теплыми, надушенными телами, намекая на постель, причем не обращали ни малейшего внимания на такие мелочи этикета, как приглашение или хотя бы влечение.
Дэр прожил на свете уже тридцать два года, он был высок и достаточно широк в плечах, да еще и гордо носил титул седьмого графа Карлайла — все это делало его желанной добычей в глазах дам из светского общества, в особенности тех, кто вышел на ярмарку в поисках мужа.
— Бэтсфоум!
— Да, милорд?
— У меня покалывает в затылке.
— Опять, милорд?
— Да, опять. На горизонте появилась леди?
Дворецкий, шедший перед своим хозяином, остановился, осмотрел улицу, вздохнул и повернул к Карлайлу скорбное лицо.
— Юго-юго-запад, милорд. В розовом фаэтоне такого ядовитого цвета, что от одного взгляда на него у меня резко заболел левый висок.
Дэр выругался и ускорил шаг.
— Должно быть, это миссис Бентон. Она последние три дня пытается привлечь мое внимание. Близко? Как думаешь, мы успеем дойти до «Данбриджа и Сторма» до того, как она с нами поравняется?
Бэтсфоум, изначально нанятый в качестве дворецкого, но теперь (поскольку граф, к сожалению, больше просто не мог никому довериться) ставший заодно секретарем, лакеем и писцом, прищурился — яркое послеполуденное солнце било прямо в глаза — и смерил взглядом расстояние до конторы юриста.
— Вряд ли.
— Проклятие!
Плечи дворецкого поникли, и его обычная сутулость стала еще заметнее. Темноволосый и темноглазый, с кожей цвета неочищенного лимона, он шел по жизни в самом центре вечной тучи уныния.
— Мы обречены. Бесполезно, милорд, вам придется пожертвовать мной и поспешить вперед. Моя нога вас только задержит.
Дэр мгновенно замедлил шаг, обернулся и кинул на дворецкого вопросительный взгляд. Сержант Бэтсфоум, воевавший в его отряде, когда они служили в Двенадцатом легком драгунском полку, активно участвовал в спасении Англии от Наполеона, но это стоило ему правой ноги.
— Черт побери, старина, почему ты не сказал мне, что у тебя болит нога? Я бы нанял экипаж.
Бэтсфоум пожал плечами, демонстрируя покорность, собственную никудышность и чувства настолько подавленные, что и словами не выразить.
— Я всего лишь жалкий слуга, милорд. Я живу, чтобы выполнять ваши малейшие прихоти. И если вы потребуете, чтобы я шагал на остатках ноги до тех пор, пока от нее останутся только кожа и кости, — что же, каждый миг бодрствования я посвящу выполнению этого приказа. Моя жизнь принадлежит вам. Я благодарен вам за то, что вы решили нагрузить мои хрупкие плечи множеством заданий, обязанностей, работ и ответственностей, для выполнения которых вы столь благосклонно сочли меня пригодным. Я каждое утро падаю ниц, благодаря небо за то, что наступил рассвет нового дня, в течение которого я смогу провести долгие, тяжкие часы, работая, чтобы ваша жизнь наполнилась легкостью и комфортом. И я буду шагать на целой ноге, хотя она и скрючена ревматизмом, и каждый вечер благодарить Создателя за то, что Он послал мне хозяина, который не снисходит до того, чтобы баловать меня, несмотря на тяжелые и почти смертельные раны, полученные мной, когда я сражался за свою любимую страну. Я испытываю величайшее наслаждение, почти восторг, когда могу пострадать на алтаре вашего счастья.
— Иными словами, — отозвался Дэр, скрестив на груди руки, — ты хочешь, чтобы я взял кеб.
Обычно угрюмое настроение Бэтсфоума на мгновение исправилось, и стало понятно, что он этого действительно хочет, но, впрочем, на его лицо тут же вернулось привычное кислое, подавленное, хмурое выражение.
— Мне бы и в голову не пришло навязываться вашему сиятельству таким образом. Право же, моя жизнь исполнилась бы величайшего смысла, если бы вы позволили мне броситься под грохочущие копыта лошадей, влекущих приближающийся экипаж миссис Бентон, и пожертвовать хрупкой и жалкой смертной оболочкой, чтобы вы обошлись без страданий, которые вам принесет необходимость приподнять перед ней шляпу.
Граф возвел глаза к небу. Бэтсфоум служил ему вот уже семь с лишним лет, и, несмотря на его стремление выражаться высокопарно, Дэр ни за что не испортил бы своему дворецкому удовольствия чувствовать себя целиком и полностью несчастным.
— Приятно для разнообразия увидеть тебя в таком прекрасном настроении, Бэтсфоум. Столь игривая и беспечная манера тебе очень идет. Нужно на несколько фунтов уменьшить твое жалованье, чтобы ты не начал по утрам распевать песни на лестнице.
Уголки губ Бэтсфоума дернулись, но он отлично умел управлять своим лицом, поэтому быстро сжал рот в обычную угрюмую линию.
— Как пожелаете, милорд. Увы, эти беспечные мгновения веселости сейчас закончатся, ибо леди неотвратимо приближается. Что прикажете? Должен ли я подвергнуть себя кровавой и неприятной смерти под копытами лошадей, или же вы предпочтете пострадать от жестокой судьбы джентльмена вашей знатности и благородства и поприветствуете миссис Бентон?
Дэр, как всегда, проигнорировал сарказм, буквально сочившийся из уст Бэтсфоума, и посмотрел на мостовую, где экипаж леди как раз замедлял ход, чтобы остановиться прямо рядом с графом. Дэр расправил плечи и приготовился к неизбежному.
— Прибережем самопожертвование до следующего раза, Бэтсфоум. Мне придется любезно поздороваться с миссис Бентон.
— Вы рыцарь до самых кончиков аристократических пальцев на ногах, милорд, — пробормотал Бэтсфоум, подобострастно кланяясь. — Я отойду с мостовой и шагну прямо в кучу вонючего, отвратительного мусора и навоза тяжелобольной лошади, лишь бы не испортить впечатления от улыбки вашего сиятельства и не замарать вас своим недостойным присутствием.
Дэр в который раз подумал, что же он такого сделал, что заслужил Бэтсфоума, но быстро отвлекся от размышлений о своих великих грехах, глядя на разворачивающуюся перед ним сцену. Едва розовый фаэтон замедлил ход, как его обогнал двухколесный красно-черный экипаж и, ловко подрезав фаэтон, к великому смятению его кучера и седоков, резко остановился прямо у носков сверкающих высоких сапог Дэра.
