– Если он позвонит снова, скажи ему, что я больше здесь не работаю.
Из-за письма этого самого епископа мы с Бейлом пахали целый день. Директора буквально обмочились от страха на кожаных стульях директорского гарнитура. Не потому, что очень религиозны – да ничего подобного. Но один или двое из них надеялись видеть свои имена в списке королевских наград, а попасть в немилость к Церкви означает скорую немилость правительства. Мы с Бейлом поговорили с дежурными из отдела регистрации и проанализировали все жалобы и все благодарности, полученные с начала существования шоу. Дежурные лояльны, прагматичны и стараются убедить Бейла, что все в порядке. Думаю, эта преданность инспирирована Джорджем, менеджером дежурного отделения, который, глядя на мою грудь, вещает:
– Людям больше по душе жаловаться, чем благодарить. Англичане вечно жалуются. – Джордж пожимает плечами и продолжает: – Епископы тоже это любят, так что не расстраивайтесь. Всегда найдется какой-нибудь ненормальный. Были письма, в которых нас обвиняли в предубеждении против курильщиков, жаловались, что им не нравится цвет платья диктора. – Я не перебиваю, хотя могла бы сказать, что понимаю их – наши дикторы одеваются весьма сомнительно. – Во время чемпионата мира по регби мы получали жалобы на плохую съемку, что якобы государственный флаг показывали вверх ногами.
– Это правда?
– Не знаю. Еще говорили, что у Ширли Бесси был отключен микрофон, а это уж точно вранье. Это слишком впечатляющее событие для припадочных и страдающих мигренью. Мы уже больше не нация лавочников, а нация жалобщиков.
Я довольна: эти примеры дискредитируют жалобщиков и выглядят убогими, жалкими и мелочными. Благодарю Джорджа за работу, улыбаясь своей знаменитой улыбкой. Вот только напрасно, потому что, как бы широко я ни улыбалась, он видит только мою грудь.
Мы с Бейлом посовещались с отделами планирования и маркетинга. К полудню у нас готов убедительный ответ для исполнительного комитета и, хотя всю вторую половину дня мы собирались посвятить обсуждению, я знаю, что не пройдет и часа, как кто-нибудь прервет заседание и уйдет. Это неизбежно, ведь здесь у нас одни эгоцентрики.
Все так и случилось. Единственный директор, возражавший против моего шоу, запуган, унижен и с отвращением покидает заседание.
Мы решаем дать наш ответ в «Тайме». Я уже убираю свой электронный органайзер, когда Гэри, наш коммерческий директор, хлопает меня по руке.
– Молодец, девочка. – Я улыбаюсь. Он оживленно кивает, подпрыгивает копна его светлых кудрявых, как у херувима, волос. Я вспоминаю, что до моего сентиментального увлечения такое сравнение не приходило мне в голову. Ненавижу себя. И пытаюсь понять, что он говорит.
– Первое жизненно важное условие. Набираем команду, не больше двенадцати человек. Все равно останется шестеро. Главный исполнитель крупным планом, все по высшему разряду. Ставим на свои, а не в кредит – спасибо этим мудакам. Молодец, девочка.
Непонятно, что значат все эти двусмысленности. Но Гэри улыбается. Когда-то он так же улыбался, говоря о футболе, и я поняла, что коммерческий директор доволен.
Теперь просмотрим всю эту чертову тьму электронных писем. Трудно сосредоточиться. Я попросила Джеки отвечать на все мои звонки, но все равно вздрагиваю всякий раз, когда звонит телефон. А это случается примерно каждые четыре минуты. В конце дня Джеки передает мне все принятые сообщения. Несмотря на мою просьбу, Даррен звонил уже дважды.
Вечер я провожу в монтажной за просмотром записей интервью. Мне нужен лучший материал для следующего шоу. Выбор нельзя доверить редактору. Я сверхдобросовестно отрабатываю свой прогул.
И потом так легче не думать о Даррене. Когда я занята, мне легче не вспоминать его улыбку, от которой темнеет в глазах.
– Вы знаете, как вести себя с этими марионетками, – комментирует Эд, редактор.
– Вы так думаете? – я не отрываю глаз от мониторов.
– Да, вы держитесь с ними на равных, уважительно. Демократизм – редкое качество.
– Меня еще никто в этом не обвинял, – говорю я сухо.
– Никто и не догадывается, как вас все боятся. – Эд нервничает, потому что не знает, как я отнесусь к его шуткам. Я мягко улыбаюсь, и мы оба возвращаемся к интервью.
На мониторе та запись, что я сделала за день до знакомства с Дарреном. О том, как один парень бросил жену из-за девушки. Через месяц они собираются пожениться, но теперь эта девушка не уверена, что сможет его удержать, и подозревает, что он хочет вернуться к жене. Это опровергает утверждение, что вторая жена бывает не хуже первой. Я беру интервью у жены. Это редкий тип – застенчивая шотландка. Ее невыносимые гласные режут слух.
– Если бы я была знаменитой, меня бы не так беспокоил испачканный ковер и расщепившийся плинтус. Я бы смирилась с тем, что он предпочел ее.
– Возможно, я смогу дать вам и то и другое. Это звучит мой голос. Он сулит несбыточное.
Тогда я думала, что немного славы и блеска сделают ее счастливее. И еще был шанс, что он вновь выберет ее. Но, вновь просматривая запись всего двухнедельной давности, я чувствую какое-то странное неудобство в животе. Прямо как… – я запретила себе думать об этом и в который раз прокляла Даррена.
– Ему не нравится мой акцент, – причитает она.
– На самом деле ему не нравятся ваши длинные ноги и большая грудь. Это отвлекающая тактика, – убеждаю ее я.
– Вы настоящий профессионал, – говорит Эд. – После таких комплиментов она наверняка победит. Теперь она поимеет этого мужика.
– Именно этого я и добиваюсь, – и закрываю за собой дверь.
Домой решаю ехать на автобусе. Не хочу одиночества в такси. Не хочу оставаться наедине с собой. Не хочу быть собой. Никогда еще не чувствовала себя такой потерянной и несчастной. Но не хочу, чтобы кто-то об этом узнал. Это было бы хуже всего.
Я смотрю на часы и позволяю себе две минуты помечтать о Даррене. Через двадцать минут приходит автобус, а на его борту огромная реклама лосьона после бритья. Этот парень похож на Даррена. Такие же глаза, только Даррен красивее.
Напрасно я решила ехать автобусом, потому что водитель не берет мою пятидесятифунтовую купюру и только ухмыляется, когда я объясняю, что не ношу с собой мелочи, потому что она оттягивает карманы одежды. В конце концов какой-то тощий парень, стоявший за мной, протягивает мне фунт. Как это неприятно. Хочу дать ему понять, что это наглость, но, поймав его взгляд, замечаю, что он тоже выглядит усталым. Может, он платит за меня не для того, что-бы получить от меня благодарность. Может, он просто хочет скорее войти.
