– Спасибо, – бормочу я. Он слегка кивает, стесняясь собственной щедрости. Он, наверное, не имеет понятия, как непохож на остальных лондонцев.
Поднявшись на второй этаж автобуса, усаживаюсь впереди. Если бы сейчас со мной рядом был Даррен, мы могли бы поиграть в водителя. От этой мысли я ненавижу себя. Люди, смотрите, к чему приводит аморальное поведение! К патетике и сентиментальности! С чего я взяла, что Даррен стал бы играть в водителя? Я просто дура.
Общественный транспорт обычно безличен. Вот почему мы рады платить большие-большие деньги за короткую-короткую поездку. С вами никто не заговорит – напротив, все стараются даже не смотреть друг на друга. Исключая пьяниц, которые пользуются общественным транспортом как раз по противоположной причине. Я редко замечаю, с кем еду, но сегодня как будто смотрю на все свежим взглядом. Люди не сливаются, как обычно, в серую толпу: напротив, все окружающие обладают собственным лицом. Парень, сидящий рядом со мной, помимо ужасного запаха пота издает какие-то звуки. Он слушает плеер и подпевает. Это, конечно, песня о вечной любви, и слушать такую чушь просто невозможно. Я пересела и оказалась между двумя девочками-подростками. Они читают «Космо», пытаются определить по анкете свой идеал мужчины. Если бы это было так просто. Когда они вслух читают друг другу вопросы, я на них мысленно отвечаю. Оказывается, я предпочитаю британский тип. К концу анкеты девочки приходят к выводу, что их парни – маменькины сынки и женоненавистники.
А я понимаю, что Даррен почти совершенство.
Дома меня встречает мигающий сигнал автоответчика. Пока наполняется ванна, я слушаю сообщения.
– Кэс, это я, – говорит Иззи. – Звоню, чтобы узнать, как сегодня прошло с Бейлом. Если хочешь, позвони мне позже. Из спортзала вернусь примерно в десять.
Я улыбаюсь этому упоминанию о спортзале, вставленному в разговор, чтобы произвести на меня впечатление. К нашему с Джошем удивлению, Иззи держит свое новогоднее обещание. Она собирается участвовать в Лондонском марафоне и очень много тренируется.
Второе сообщение от Джоша.
– Привет, как ты там? Как провела время на севере? Я сегодня вечером иду в кино. На какую-то ерунду с субтитрами, которую хочет посмотреть Джейн. Уверен, что это будет вполне достойный и нудный фильм. Элитарный кинотеатр, там даже не продают «Хаген-Даз». Завтра позвоню.
Похоже, бедная Джейн постепенно уплывает в прошлое. Я начинаю расслабляться. Третье сообщение от мамы, она упрекает меня за то, что я не приехала в воскресенье. Я чувствую себя виноватой. Итак, на западном фронте без перемен – подобные сообщения я получаю каждый понедельник. Все по-прежнему. Даррен был кратковременным безумством, но теперь все в порядке. Я в безопасности.
– Кэс, это я. – На запретную территорию проник его голос, и меня как будто ударили. Мне становится плохо. – Наверное, ты все еще на работе. Если ты меня слышишь, то, пожалуйста, возьми трубку. – Он умолкает. – Наверное, тебя нет. Я получил твою записку. – Он издает короткий грустный звук, гаснущий на полпути между смехом и вздохом. – Я знал, что ты сделаешь что-то подобное. Знал, что испугаешься. Но если ты разрешишь мне с тобой поговорить… – его голос срывается в кашель. – Слушай, это были прекрасные две недели. И тебе они тоже понравились. – Его голос становится настойчивым, отчасти злым, отчасти разочарованным – это из-за меня, и еще почему-то нежным. – Если тебя это утешит, то я тоже боюсь.
Запись закончилась. Я застываю, пытаясь распутать свои мысли и чувства. Боже, я что-то чувствую. Я не только думаю, как пару недель назад. Я чувствую!
Он говорил искренне. Что значит: «я тоже боюсь»? Почему тоже?
Прослушиваю сообщение снова. И потом еще раз. И еще. К двенадцатому разу мне стало ясно одно – все кончено.
Я стираю запись и иду спать.
Какой еще Даррен?
Смит.
14
Любовь – это боль. Каждое утро я просыпаюсь с мыслью о Даррене. Все мои сны тоже о нем, и мне все труднее отличать сон от яви. Они сливаются. По дороге на работу я вижу его в каждой машине, на каждой улице. Меня гложет тревога: что, если мы встретимся? И волна разочарования, что накатывает всякий раз, когда вижу, что это снова не он. Подходя к студии, я нервно оглядываюсь по сторонам, ожидая увидеть его – хотя, если учесть его нелюбовь к нашей студии, это было бы по меньшей мере странно.
Я слушаю прогнозы погоды для Уитби, хоть и знаю, что он в Лондоне. Как я могла считать, что Уитби у черта на куличках? Он все время у меня перед глазами. «ТВ-6» снимает там новый фильм, а вчера в новостях показали маленький репортаж о Дракуле, его сняли на том самом кладбище, где мы гуляли. Родители Иззи купили автоприцеп и для начала едут в Уитби. Уитби неожиданно становится моим центром вселенной. Каждый раз, когда звонит телефон, я подпрыгиваю. По многу раз прослушиваю его сообщения, но ни разу не позвонила ему сама.
Вначале он звонил очень часто и оставлял мне длинные послания. Джеки умоляет меня перезвонить ему.
– Кэс, ну пожалуйста. Он не верит, что вы ушли со студии.
– Мне нечего ему сказать.
– Ну вот так ему и скажите! Если не ради себя, то ради меня. У меня работы вдвое больше с тех пор, как начались эти звонки.
– Значит, раньше у тебя было мало работы, – отвечаю я, не отрываясь от компьютера. – Позвони в секретариат, и пусть мне дадут новый номер телефона. В следующий раз скажи ему, что сообщишь в полицию, если он будет тебе надоедать.
Даррен звонит мне домой дважды в день. Всякий раз он добросовестно сообщает о том, когда приедет, так что я на время переехала к Иззи. Он понял. И перестал приезжать. И звонить перестал. Не считая одного случайного позднего звонка, когда он был явно пьян. Он сказал так нежно:
– Это я.
Он все еще шлет мне письма по электронной почте, но вместо длинных просьб о встрече присылает адреса веб-сайтов, которые, по его мнению, будут мне интересны. Шлет адреса со статьями об Одри Хепберн, об исследованиях пристрастий телезрителей, а вчера – последние статистические данные о количестве разводов, опубликованные правительством. Интересно, что он хочет этим сказать? Трудно понять, что за смысл он вкладывает во все это, потому что он ничего не комментирует и никому лично не адресует. Вот и хорошо. Что, если бы он написал «С наилучшими пожеланиями» или «С любовью» или «Моей любимой»? Я бы стала, в точности как Иззи, искать в каждом слове скрытый смысл, а ведь там его и вовсе нет.
Мысли о нем приходят, когда я меньше всего этого ожидаю. Проверяю, например, сценарии интервью, а в следующий момент вспоминаю его рассуждения о коллективной ответственности на телевидении. Это чушь.
