В последний раз мы виделись в кондитерской «К», а до этого в «З» — закусочной, специализирующейся на мясных блюдах. Пика своей карьеры Нейт достиг десять лет назад. Уволить его нельзя, и повысить, по понятным причинам, тоже. Если кто-то случайно прознает о его встречах со мной в нерабочее время, то он отправится регулировать движение перед начальной школой. Для полицейской работы в нашем Городе он слишком честен.
Его начальником является капитан Труитт, вполне приличный офицер полиции, который очень близок с Роем Кемпом. Если мне надо довести что-то до сведения Кемпа, то путь к нему начинается отсюда. Я рассказываю все как есть. Нейта удивляет мое допущение, что Джилиана Кемп может быть жива. Я отвечаю, что не знаю, чему можно верить, а верить всему сказанному Свэнгером, конечно же, нельзя. С другой стороны, что мы теряем? Он точно знает куда больше наших следователей.
Чем больше мы разговариваем и пьем, тем больше Нейт проникается уверенностью, что полицейскому департаменту и профсоюзу следует оказать давление на мэра и Макса Мансини. Наш прежний шеф полиции был болваном, который довел департамент до нынешнего плачевного состояния, но Роя Кемпа копы по-прежнему уважают и ценят. Спасение его дочери точно стоит сделки о признании вины с любым из обвиняемых, которые дожидаются суда, сидя в тюрьме.
Я постоянно напоминаю Нейту, что шансы найти Джилиану крайне малы. Во-первых, я не уверен, что смогу отыскать Свэнгера или что он захочет со мной общаться. На нашей последней встрече я едва его не пристрелил. У меня есть его телефон, но с тех пор я им не пользовался. Если звонок не пройдет или он не захочет на него отвечать, то мы в пролете. А если я с ним встречусь и полицейские смогут за ним проследить, то каковы шансы, что он приведет их в тот стрип-клуб возле Чикаго? Полагаю, мизерные.
Вообще-то Нейт подвержен эмоциям не больше монаха-отшельника, но не может скрыть волнения. При выходе из закусочной он говорит, что направляется домой к Труитту. Там они поговорят по душам, и он рассчитывает, что Труитт сразу свяжется с Роем Кемпом и сообщит о возможной сделке. Тут есть определенный риск, но когда речь идет о твоей дочери, все средства хороши. Я прошу Нейта поторопиться — суд начинается завтра.
5
В воскресенье вечером мы с Напарником едем в городскую тюрьму для последней встречи с клиентом перед судом. После получаса препирательств с надзирателями мне наконец разрешают увидеться с Тадео.
Парень меня пугает. За время пребывания в тюрьме он наслушался советов сокамерников и убедил себя, что стал знаменитостью. Благодаря ролику в Интернете он получает много писем по электронной почте, в основном от поклонников. Он не сомневается, что выйдет из зала суда свободным человеком и всеобщим любимцем и продолжит блестящую карьеру. Я пытаюсь вразумить его, вернуть с облаков на землю и объясняю, что люди, которые пишут ему письма, вовсе не обязательно похожи на тех, кто окажется в жюри присяжных. Письма ему пишут маргиналы, некоторые даже предлагают заключить брак. А в жюри окажутся самые обычные добропорядочные граждане, многие из которых вообще осуждают проведение боев без правил.
Как и прежде, я передаю ему предложение обвинения признать себя виновным в совершении убийства второй степени, чтобы получить пятнадцать лет. Как и прежде, в ответ он только ухмыляется. Он не спрашивает моего совета, и я его не предлагаю. Он столько раз отвергал это предложение, что обсуждать просто нечего. Но он поступил мудро, последовав моему совету побриться и подровнять волосы. Я привез с собой поношенный синий костюм, белую рубашку и галстук, которые мать купила ему в секонд-хенде. На шее под левым ухом у него татуировка с непонятным рисунком, который воротник не сможет скрыть. Наколки есть у большинства моих клиентов, так что мне приходится иметь с этим дело постоянно. Лучше всего, если они не будут маячить перед глазами присяжных. Но в случае с Тадео это не имеет значения, поскольку на видео жюри будет лицезреть его во всей красе. Ведь если парень решает стать бойцом смешанных единоборств, то на пути в спортзал он обязательно заглянет в салон татуировок.
В последнее время между нами нет взаимопонимания. Он считает, что выйдет на свободу. Я полагаю, что он отправится в тюрьму. Он расценивает мои сомнения в удачном исходе как отсутствие веры не только в него, но и в свои способности адвоката. Особую тревогу у меня вызывает его настойчивое стремление дать показания. Он искренне верит, что может встать и убедить жюри, что: 1) Шон Кинг украл у него победу; 2) у него замкнуло в голове, он напал, а потом просто ничего не соображал и был временно невменяемым и 3) теперь очень сожалеет о случившемся. Объяснив, как все вышло, присяжным, он красочно и эмоционально принесет извинения осиротевшей семье Шона Кинга. После этого все встанет на свои места и жюри быстренько вынесет нужное решение.
Я пытался объяснить, какое жестокое испытание его ждет на перекрестном допросе, когда слово получит Макс Мансини. Но его мало волнует, что будет происходить на процессе. Черт, я и сам не всегда могу предугадать, как развернутся события.
Все мои доводы для Тадео пустой звук. Он уже успел почувствовать вкус славы на ринге. Деньги, известность, лесть, женщины, большой дом для матери и всей семьи. И все это скоро у него будет.
6
В ночь перед судом уснуть невозможно. Мой воспаленный мозг работает, пытаясь запомнить и систематизировать детали, факты и выстроенную стратегию. От нервного напряжения я чувствую резь в желудке и никак не могу взять себя в руки. Знаю, как важно отдохнуть и предстать перед присяжными свежим и уверенным в себе, но наверняка буду выглядеть так же, как всегда: усталым, издерганным и с красными от недосыпания глазами. Незадолго до рассвета я потягиваю кофе и, как обычно, задаюсь вопросом, зачем мне все это нужно. Почему я подвергаю себя стрессам? У меня есть дальний родственник, он знаменитый нейрохирург в Бостоне, и в такие моменты я часто о нем вспоминаю. Мне кажется, что, вторгаясь в чужой мозг, когда на карту поставлено так много, он наверняка испытывает невероятный стресс. Как это проявляется физически? Раздражительностью, а может, и поносом с тошнотой? Мы редко общаемся, и я никогда его об этом не спрашивал. Я напоминаю себе, что свою работу он выполняет не на глазах у публики, а все свои ошибки просто отправляет в небытие. И стараюсь не вспоминать, что он зарабатывает миллион долларов в год.
Защитник в суде во многом похож на актера на сцене. Его реплики не всегда прописаны в сценарии, что значительно усложняет ему работу. Он должен уметь быстро реагировать — как физически, вскакивая с места, чтобы заявить протест, так и вербально; чувствовать, когда следует пойти в наступление, а когда лучше промолчать, когда взять инициативу в свои руки, а когда ее выпустить, когда дать волю гневу, а когда проявить сдержанность. И при этом ему надо убедить в своей правоте присяжных, потому что в конечном итоге важно только то, как они проголосуют.
Я окончательно забываю про сон и иду к бильярдному столу. Расставляю шары и наношу по ним несильный удар кием. Затем обхожу стол и кладу «восьмерку» в боковую лузу.
У меня есть несколько коричневых костюмов, и я тщательно осматриваю их, решая, в каком лучше отправиться на первый день слушаний. Я выбрал коричневый цвет не потому, что он мне нравится, а чтобы отличаться от всех остальных. Адвокаты, подобно банкирам, начальникам и политикам, предпочитают носить темно-синие или черные костюмы. Рубашки либо белые, либо светло-голубые; галстуки в красных тонах. Я никогда не следую их примеру. Вместо черных ботинок надеваю светлые ковбойские сапоги. Они не очень-то подходят к коричневому костюму, но разве это важно? Разложив все вещи на кровати, я долго принимаю душ. Потом, накинув халат, расхаживаю по квартире, негромко проговаривая вариант вступительной речи. Затем снова устанавливаю шары, мажу три раза подряд и убираю кий.
7
К девяти часам — времени, назначенному для отбора кандидатов в присяжные, — зал суда забит до отказа. А поскольку он вмещает как раз двести человек, то пришедшие зрители и дюжина репортеров, стремясь отвоевать себе место, образуют настоящую пробку.
Макс Мансини щеголяет в своем лучшем темно-синем костюме и сверкающих туфлях с металлическими накладками, раздавая улыбки служащим и помощникам. Поскольку на него устремлено так много глаз, он держится любезно даже со мной. Мы с важным видом перекидываемся парой слов, пока судебные приставы пытаются справиться с толпой.
— По-прежнему пятнадцать лет? — спрашиваю я.
— Именно так, — подтверждает с улыбкой он, оглядывая толпу. Судя по всему, о моем разговоре с Моссом и Спурио ему еще ничего не известно. А может, и известно. Не исключено, что Максу порекомендовали заключить сделку и согласиться на уменьшение срока, если обвиняемый признает вину в совершении менее тяжкого из вменяемых ему преступлений, но он поступил так, как я и ожидал: послал Вуди и Кемпа к черту. Это его шоу, настоящий звездный час в карьере. Чего только стоит толпа, восхищенно взирающая на него со всех сторон. Да еще репортеры!
