– Давай я? – предложил Фабиан, но гном только устало покачал головой.
– Это бессмысленно, – вот единственное, что он произнес. – Это создано гномами…
– А созданное гномами служит вечно! – договорил за него Гврги. Все обратили взоры на болотника, но он только виновато пожал плечами, насколько это ему позволили сделать жабры.
Киму было не до смеха. Барабаны, подумал он. Именно они заманили в ловушку, из которой нет выхода. Неужели теперь их ожидает судьба быть заживо погребенными здесь, под тоннами скальной породы; в помещении без единого окошка между таинственной машиной и непонятными записями; в месте, где самые ужасные кошмары становятся реальностью, двигаться навстречу неизбежному концу, чтобы – после того как закончится вода и будут съедены все припасы и даже сам воздух станет удушливым – подохнуть, как звери в клетке, если только перед этим они сами не превратятся в животных и не вцепятся друг другу в горло?..
Все это настолько живо представилось Киму, что ему стало вдруг трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы довести свои мысли до конца…
– Ну и что господа намерены предпринять? – этот вопрос задала подбоченившаяся и раскрасневшаяся Марина, стоя посреди прохода.
– Пропустите меня! – Грегорин отодвинул её в сторону. Он встал перед дверью и смотрел на неё так, как будто намеревался взломать её одной только силой воли. Но затем фольк услышал звук, доносившийся из уст гнома.
Это было очень низкое, едва различимое гудение. От него вибрировал воздух; казалось, что звучание нарастает, отражаясь от скальных стен. Затем к нему добавился ещё один звук, затем третий и четвертый, так что теперь весь мир был наполнен одним-единственным аккордом, который произносил господин Грегорин.
Пение отзывалось во всем теле, от него гудела голова, звук достигал границ сознания и превращался в кровавую, пульсирующую боль…
Что-то шевельнулось.
Что-то треснуло в двери.
Живое дерево, столетия назад заключенное искусством и пением гномов в форму, которая может служить целую вечность, оживало. Время, застывшее в этом помещении, потекло вспять. Мертвые волокна пробудились. Законы, для которых любой простой – преступление, вновь вступили в действие и заставили действовать приговоренные к вечному сну могучие внутренние силы.
Образовалась трещина.
Звук оборвался. Грегорин пошатнулся. Его лицо стало мертвенно-бледным, и он бы упал, не поддержи его Марина и Гврги, мгновенно оказавшиеся рядом. За те короткие мгновения, что длилось пение, гном, казалось, постарел на несколько лет.
– Дверь, – прохрипел Грегорин, – следите за дверью.
Бурин первым оказался на месте. Он попытался просунуть руку через щель, но отверстие было слишком узким для его пальцев. Затем пришел черед Фабиана. Он дергал и толкал дверь, но она не поддалась. Он попытался сделать то же, что Бурин, однако трещина оказалась для него настолько узкой, что он с трудом высвободил руку.
– Дайте-ка теперь я попробую, – произнес Ким. – Из всех нас у меня самые тонкие пальцы.
Он сунул руку в щель и принялся ощупывать поверхность.
– С той стороны есть ручка! – победоносно воскликнул он.
Все остальное было просто. Хотя дверь трещала и упиралась, совместными усилиями друзьям удалось приоткрыть её настолько, что теперь через неё мог бы пройти даже толстый гном. Они были свободны – или, во всяком случае, выбрались из тюремной камеры в коридор темницы.
Туннель здесь выглядел иначе, нежели тот, по которому они попали в лабораторию: аккуратно вырубленный свод поддерживали консоли. Никакого орнамента на стенах, впрочем, не было. За одним исключением: когда Ким, последним выбиравшийся из лаборатории, бросил взгляд назад, то на внешней стороне двери он заметил вырезанный гномий иероглиф.
– Смотрите! – крикнул он. – Я уже где-то встречал его раньше.
Грегорин пробормотал нечто нечленораздельное, но Ким точно помнил: именно этот знак наложил на камень старый гном, когда пытался открыть врата, ведущие в твердыню гномов.
– Это знак Владыки Зарактрора, – объяснил Бурин.
Они покинули лабораторию и через подземный лабиринт двинулись на поиски места для ночлега, пока не дошли до развилки.
Неплохая возможность ночлега представилась им в древней сторожке, где имелись даже постели в несколько ярусов и которая могла вместить в себя до дюжины гномов.
Марина приготовила более чем скромный ужин, который был съеден товарищами в полной тишине. Все так утомились, что было не до разговоров, хотелось поскорее отойти ко сну.
– Кто первым заступит на дежурство? – спросил Ким.
– Грегорин, – ответил Фабиан.
Как и в прошлую ночь, к гному собрался присоединиться Гврги, но Киму не терпелось побольше узнать о том, что он вычитал в обрывках древних пергаментов; поэтому он убедил болотника лечь спать и уступить несение вахты ему. Уж если кто-то и мог сообщить фольку что-нибудь определенное, то это был старый гном. Кроме того, Ким намеревался поприглядывать за ним повнимательнее. Возможно, Грегорин и спас им жизнь, однако с самого начала он преследовал исключительно собственные интересы. Может быть, хоть сейчас представится возможность развеять туман, что окутывает его тайну.
– Брось, Ким, – проворчал Бурин. – Будет лучше, если я подежурю с Грегорином.
Ким внимательно поглядел на друга. В глазах гнома он прочитал явную просьбу, так что ему осталось только согласно кивнуть головой.
– Ладно, – сказал Фабиан. – Поступайте как знаете.
После этого наступила тишина. Снаружи перед сторожкой молча сидели гномы. У Кима до сих пор гудела голова, поэтому он не мог заснуть и прислушивался к равномерному дыханию своих товарищей.
Глухой бой барабанов не прекращался с тех самых пор, как они вышли из лаборатории. Он отражался от стен и носился в туннелях.
Сознание Кима уже начало отключаться, как вдруг он услышал приглушенные голоса; однако он был слишком сонным, чтобы внимать разговору До его уха доносились лишь обрывки фраз, почти полностью заглушаемых барабанным боем. Что-то говорил Бурин, но Ким не мог расслышать слов и лишь по интонации догадался, что тот о чем-то спрашивает Грегорина. Фольк попытался побороть сон, чтобы расслышать ответ, но его голова становилась тяжелее и тяжелее.
– …древний позор нашего народа до сих пор тяготеет над Зарактрором… – разобрал Ким голос Грегорина, и ему показалось, что голос проникнут страданием и чувством вины. Затем Ким погрузился в глубокий сон, поскольку гном на некоторое время замолчал, но, засыпая, успел расслышать, как старый гном продолжил: – Я и мои братья, каждый по-своему, пытались искупить этот позор… – Затем бой барабанов опять заглушил голос Грегорина. – Но похоже, что…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
