А еще Шамаш разозлился на себя – ему нужно было раньше обо всем этом подумать, еще тогда, когда он столь неосмотрительно принял имя бога. И то, что он не осознавал, чем может обернуться простое желание следовать тропам этого мира, не могло быть оправданием.
Колдун решил вернуться в свою повозку, и, в одиночестве, как следует обдумать все произошедшее, надеясь найти способ изменить то, что для него было неприемлемым.
Он так глубоко погрузился в размышления, что совсем забыл о больной ноге, неловко ступил на нее… И мир утонул в яркой вспышке боли. Перехватило дыхание.
Перед глазами все закрутилось, смешалось, готовое совсем поблекнуть. Тело перестало слушаться разума, и колдун бы непременно рухнул, как подкошенный, в снег, если бы Атен, заметив, что с Шамашем что-то неладно, не успел вовремя подскочить к нему, подхватить, поддерживая.
– Что с Тобой? – откуда-то издалека, словно сквозь толстый слой снега, донесся до колдуна его взволнованный голос.
Караванщик крутил головой, ища помощь. Но дозорных, как назло, видно не было, остальные спали, сраженные предрассветной дремой.
И тут где-то вдали настороженно завыл ветер. Среди звезд заскользили черные тучи.
Снег, потеряв свой прежний нарядный блеск, померк, становясь жгуче-холодной тенью.
Атен не сразу смог отвести взгляд не на шутку встревоженных глаз от появившихся столь внезапно знаков приближения метели.
"Госпожа Айя гневается на меня! – мелькнуло у него в голове. – О, я несчастный!
Я не должен был говорить с Шамашем о том, чего Он еще не в состоянии осознать, вновь возвращая за грань безумия! Горе мне! Даже звери и те нашли в себе силы удержаться, делая вид, что не узнают Его, а я… О, великая богиня, я так виноват…!" Атен хотел побыстрее перенести Шамаша под защиту шатра, передать в руки лекаря, надеясь, что тот, искусный мастер своего ремесла, сможет помочь. Но в первый миг он не смог даже сдвинуть Его, потерявшего сознание, с места, таким тяжелым Он оказался. И, все же, караванщик не сдавался. Поспешно закинув руку Шамаша себе на плечо, придерживая, не давая соскользнуть, он с трудом довел-дотащил его до шатра, прислонил к боку одной из крайних повозок, шепча:
– Сейчас, сейчас… – торговец замер, раздираемый на части страхами, снедаемый чувством вины. А еще была растерянность. И беспомощность, когда он понимал, что должен как можно быстрее бежать за помощью, но боялся оставить Шамаша одного хотя бы на миг…
Атен медлил, надеясь, что дозорные, встревоженные предвестниками метели, бросятся искать хозяина каравана… Но мгновения, долгие, как сама вечность, текли загустевшей патокой, а вокруг, как прежде, не было ни души…
Караванщик уже почти решился… И тут рука Шамаша дрогнула, напряглась, глаза открылись. Их пристальный взгляд был осмысленным и, все же, каким-то бесконечно далеким.
Прошло несколько долгих, как сама вечность мгновений, прежде чем он, глубоко вздохнув, выпрямился. Схватившись правой рукой за край повозки, Шамаш взглянул на караванщика, замершего с ним рядом, не в силах пошевелиться.
– Спасибо, – чуть слышно одними побелевшими губами прошептал колдун.
– Прости меня, я… – Атен не мог говорить, горячий ком, подкативший к горлу, не давал вздохнуть.
– Это я должен просить прощение за то, что так напугал тебя, – он шевельнулся, устраиваясь поудобнее, оперся спиной о бок повозки, немного отстранившись от пришедшего ему на помощь человека. – Мне следовало помнить о больной ноге и щадить ее…
Атен лишь кивнул, пряча глаза, не желая, чтобы кто-то увидел в них слезы радости – Шамаш был все тем же, произошедшее ничуть не изменило его.
Караванщик окинул быстрым взглядом пустыню.
Словно подтверждая его мысли, та стала успокаиваться. Ветра вернулись в свои глубокие норы, вздыхая и шебарша снегом, устроились в них и затихли. Грозные тучи, еще миг назад готовые взять власть над небесами, заковав их в свои холодные оковы, поспешно отступили. Вдалеке показались дозорные, обходившие шатер…
– Подожди, я сейчас позову… мы отведем Тебя в повозку… лекарь… – его речь была сбивчивой, слова не связываясь в фразы, перескакивали с одного на другое.
– Ничего не надо, – остановил его Шамаш. – Со мной уже все в порядке, – убрав руку с плеча караванщика, он, опираясь на деревянный край повозки, попытался сделать шаг, но Атен резко остановил его:
– Что Ты?! Так Ты можешь снова потерять сознание! Позволь мне помочь!
Колдун скользнул взглядом по лицу хозяина каравана, читая по его чертам то, чего недоговаривали слова. Глаза сощурились. Шамаш никак не ожидал от торговца такой настойчивости, особенно после последнего разговора. Он думал, что ложная вера способна пробудить лишь слабость, раболепие да смирение и был рад, что ошибся хотя бы в этом.
– Хорошо, – не видя никакой нужды без всякой на то причины упрямо возражать, проговорил он. – Только никого не зови. Незачем из-за меня поднимать на ноги весь караван, – он положил руку Атену на плечо, опершись, сделал первый шаг, стараясь не касаться снежного наста больной ногой.
– И разреши лекарю осмотреть Тебя, – в чем-то караванщик был готов уступить, боясь перегнуть палку, вновь вызвав гнев богов, однако в другом собирался идти до конца. – С болезнью нельзя шутить.
– Я сказал – все дело в ноге, – Шамаш взглянул на него с едва заметным укором. – Мне нужно просто отдохнуть.
– Однако…
– Торговец, – теперь укор звучал и в голосе, более не скрываясь в тени понимания, – хватит об этом. Я достаточно сведущ в врачевании, чтобы знать, что мне скажет лекарь.
"Конечно, – вздохнув, думал караванщик, – ведь Ты сам научил этому искусству первого из лекарей. Но… – в его глазах вспыхнула боль, – но это было до того, как…" -Прошу Тебя…
– Хорошо, будь по-твоему, – у него просто не было сил спорить с ним.
– Так я позову…
– Не сейчас, – маг не дал ему договорить, торопясь остудить жар холодом. – Вечером.
– Хорошо, пусть так, – Атен вздохнул. Хотя это и было не совсем то, чего он добивался, но он и так был удивлен своей дерзостью: надо же, осмелиться спорить с самим повелителем небес! К тому же, ему стало казаться, что он начал понимать…- Ты боишься испортить Мати праздник?
Заглянув в глаза Шамаша, он понял, что угадал, прежде чем получил ответ.
– Она будет беспокоиться. Ни к чему это. Пусть нынешний день станет для нее мгновением счастья и радости в потоке по большей части тусклых и однообразных месяцев дороги.
– Да будет так, – караванщик слишком любил Мати, чтобы не согласиться с Шамашем.
– Вот и хорошо, – колдун улыбнулся, сделав еще несколько шагов, одной рукой тяжело опираясь о плечо караванщика, а второй держась за край повозки, потом поморщился, вновь пронзенный острой, как удар молнии, болью и остановился, отдыхая. – Эдак нам придется долго добираться, – он испытующе взглянул на Атена.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
