На следующий день в полдень мы продолжили наше путешествие. Какой день! Снег таял и сбегал ручьями с голых склонов холмов. Этот день - 30 апреля - был похож на июньский: жаркое солнце светило с безоблачного неба; гладкое, как стекло, море. Недалеко от Какертака нам преградил дорогу лед. Мы проплыли с милю, оставалось еще семь, подошли к ледовому припаю и высадились. Здесь стояло четыре дома, в которых жило много народу. Люди столпились вокруг нас и помогли разгрузиться. Я нанял человека с санями, чтобы добраться до Какертака; он нанял еще двоих. Я заплатил всем.
Дорога была нелегкая. Она то поднималась вверх, то опускалась по голым уступам, по неровному морскому льду, а в одном месте круто спускалась с ледяного вертикального уступа высотой в четыре фута. Я делал вид, что умею хорошо править собаками, а Френсис делала вид, что не боится: мы не расстраивали друг друга. Без приключений в шесть часов вечера прибыли в Какертак. В семь Френсис уже спала в гостиной доброго Дорфа. Двери были закрыты, все в доме ходили на цыпочках.
Она пропустила танцы, но не пропустила пир, проснувшись, когда начали накрывать на стол. В одиннадцать мы уселись пировать. Наш отъезд был назначен на двенадцать.
Сейчас, в полночь, стоя около нагруженных саней с запряженными в них собаками, готовясь перешагнуть через Нугсуак - порог Северной Гренландии, я оборачиваюсь, чтобы исправить оплошность, - представить свою жену. Знакомство это было неизбежно, и все же, как автор книги, я его боялся; боялся и откладывал. Будь это роман, я не был бы ничем стеснен, мог бы говорить правду. Будь это роман, я мог бы изобразить ее героиней - она и есть героиня, - писать ее с натуры; она была бы в тексте, а не меж строк. Но сейчас, потому что мы не пишем о самом главном, я могу лишь вывести вас на снег, туда, где стоят сани, и в кромешной темноте указать на одну фигуру.
Вон, видите, сидит закутанная в оленьи шкуры, уютно подоткнутые со всех сторон? Это молодая женщина, ни разу раньше не бывавшая на севере. Она, собственно говоря, родилась и выросла в Виргинии и никогда не испытывала путевых невзгод. Интересно, что она обо всем этом думает?
Она слышит наш разговор; вот блеснули ее зубы, она смеется. Что ж, пора отправляться.
- Эу, эу! - Собаки вскакивают на ноги, постромки натягиваются, мы скользим. До свиданья!
Нас пятеро на четырех санях; не знаю, кому нужен такой караван? Разве что Нильсу Дорфу, который все это устроил и ехал на одних из саней. Видимо, не хотелось ему возвращаться домой в одиночестве или он не любил сильно загружать сани. Мы были уже в Какертакс, нам не требовался проводник, но нужна была помощь для перевозки вещей. Двое нанятых каюров поделили между собой груз для одной упряжки и при этом ухитрялись еле управляться. Вскоре мы с трудом взбирались вверх по склону, с которого неслись вниз две недели тому назад.
На гору ехали медленно, и все же дорога показалась короткой; рассвет застал нас уже далеко от Какертака. Все шло так, как мы намечали. Выехали в полночь, чтобы не ехать днем 1 мая по южному склону Нугсуака, пригреваемому солнцем. Одна из собак захромала. Выпряг ее. Я потерял лучшую собаку как раз тогда, когда она нужна была больше всего. Упряжь моя износилась. При каждом тяжелом подъеме один или два ремня лопались. Но путешествовать было приятно. И как раз приблизительно в то время, когда люди, живущие в нормальных условиях, вставали завтракать, мы мчались вниз к северному фьорду. Мчались с бешеной скоростью, несмотря на то, что каюры тормозили вовсю, зарываясь пятками в снег. Мы рисковали сломать себе шею.
Езда в гору тяжела, но когда становится невмоготу, можно передохнуть. При спуске с горы это невозможно. Миля за милей спускались мы с горы. Только съехали со снежных склонов на голый лед потока, как я свалился в нелепом припадке судороги в бедре. Мне чуть не оторвали ногу во время лечения. При переправе через поток никто не пострадал, только Нильс угодил в воду и вымок с головы до ног. На берегу он переоделся в сухое платье.
Лед фьорда был скрыт под водой глубиной примерно в 3 дюйма, и бегущие собаки непрерывно обдавали нас дождем мелких брызг. Теперь по ровной поверхности скрытого водой гладкого голого льда езда на санях стала легкой. Мне не нужно было присматривать за собаками, они бежали по следу ведущей упряжки. Я дремал, Френсис спала. Неожиданно сани наехали на обломок льдины, и Френсис скатилась в воду. Это случилось, когда мы уже приближались к Икерасаку: она въехала в Икерасак, совершенно пробудившись ото сна.
После рассказа о трудностях и опасностях жизни в Арктике немного неудобно констатировать, что в Икерасаке мы как бы простились с зимой. Моя моторная лодка покачивалась на волнах в пяти милях отсюда; домой ехали на моторке. В три часа утра 4 мая высадились при свете яркого солнца на лед в восьми милях от Игдлорсуита - мы, пассажиры, и экипаж, всего одиннадцать человек и семнадцать собак. Запрягли собак, погрузили все, что могли, на двое саней и понеслись домой. По спящему поселку проехали прямо к дверям моего дома. Вот, входи, Френсис, мы дома.
III. В ПРЕКРАСНЫЙ МЕСЯЦ МАЙ
Гренландия, Игдлорсуит: это отдаленное место, лежащее в стороне от маршрутов путешественников. Все здесь вокруг совершенно не похоже на то, с чем большинству людей приходится сталкиваться. Поэтому мне кажется, что описание местного колорита во всех его деталях может представить интерес для читателя. Я пишу о многих обыденных вещах, странных именно тем, что они похожи на наши. Просто поразительно, что гренландцы по поведению, по образу мыслей, в работе, играх удивительно похожи на нас.
Через десять минут после нашего прибытия, хотя было только четыре часа, народ во всех домах встал и вскоре сбежался к нашему дому, чтобы приветствовать нас, выпить за наше здоровье и посмотреть невесту. В то время как мы сидели дома и пили кофе в избранном обществе, снаружи стояла большая толпа, выжидая случая увидеть что-нибудь, хотя бы мельком, когда открываются двери. Выпив кофе, мы принялись за шнапс и пиво. Пришли еще гости. Заиграла музыка. Танцевали примерно с семи до полудня. Днем поспали часок. Вечером устроили званый обед с танцами; танцы кончились в четыре часа утра. На следующий день отдыхали.
В мае в Северной Гренландии так прекрасно, что если б въезд туда был свободный - от чего упаси боже, - то праздные, богатые, ищущие удовольствий люди со всего света устремились бы в эти места. Плакаты туристических бюро кричали бы: "Прелести зимы теплой весной". Ясные дни, закаты, длящиеся всю ночь, и весь этот девственный мир - суша и море, по которому можно путешествовать сколько захочешь. Весь май, а в иные годы и весь июнь море покрыто льдом. В это время много тюленей, и охотники целые дни проводят на льду, возвращаются домой с добычей на санях, нагруженных до предела.
Охота на тюленей на льду сравнительно простое дело: либо нужны сети и почти совсем не требуется умения, либо необходимы некоторые навыки, которые энергичный сообразительный человек может приобрести за один сезон. Сети на тюленей устанавливаются, когда морской лед достаточно окрепнет, этим устраняется риск возможной потери сетей. Как это делается, лучше всего можно пояснить при помощи схемы. Проделав отверстия все той же незаменимой пешней, привязывают к ней веревку и, точно направляя палку, проталкивают ее от отверстия к отверстию; пешне сообщают толчок, достаточный для того, чтобы ее легкий конец смог высунуться из воды в следующем отверстии. Для этого нужна, пожалуй, некоторая ловкость - впрочем, не такая уж большая. Сети обычно ставятся недалеко от мыса или айсберга или возле молодого льда, там, где он примыкает к более старому и толстому. Если охота ведется другими способами, то лед можно рассматривать как участок, окружающий капкан: отдушину или разводье. Роль пружинных щечек капкана играет бдительный охотник. Тюлени вынуждены всплывать, чтобы набрать воздух; этот жизненно необходимый тюленю вдох может быть для него последним.
Отыскание отдушин дело довольно-таки трудное, так как часто их местоположение отмечено только низким, почти незаметным снежным бугорком, сводом, под которым дышит тюлень.
Охотник, вооруженный ружьем, копьем или пешней, отыскав отдушину, часами ждет около нее появления добычи. Он стоит неподвижно в полной тишине, потому что малейший шум или даже шорох на льду доходит по воде до слуха приближающегося тюленя. Но если ничего не подозревающее животное всплывет, отфыркиваясь, его ждет выстрел или быстрый, верный удар копья. С подветренной стороны охотник может, не скрываясь, только соблюдая тишину, приблизиться к тюленю на расстояние в двести-триста ярдов, и только отсюда он начинает подкрадываться. Тюлень, как ни странно, одна из наиболее похожих в природе подделок под человека. Человек же, надо полагать, превосходная подделка под тюленя. Во всяком случае, охотник, научившийся ползать извиваясь на животе, плевать и фыркать, поднимать голову, чтобы осмотреться, кажется тюленю тюленем. По крайней мере человек более похож на тюленя, чем какое-либо другое животное, с которым тюленю приходится встречаться, и такого подражания для неразборчивого животного вполне достаточно.
