Между прочим, Солженицын в своих письмах к Твардовскому, с некоторыми из которых я имел возможность ознакомиться, писал в 1963-1965 гг. нечто прямо противоположное тому, что мы читаем сейчас в его мемуарах.
Из своих бесед с Твардовским я вынес впечатление, что он не только с риском для себя и "Нового мира" защищал Солженицына перед всеми "инстанциями", но что он любил Солженицына, болезненно переживая и несправедливую критику в его адрес, и неправильные, как считал Твардовский, поступки самого Солженицына. Солженицын знал об этой любви и часто пользовался ею, хотя он и пишет сегодня, что его чаше не радовала, а тяготила "туповатая опека" Твардовского. "Твардовский, - пишет Солженицын, от чистого сердца любил меня бескорыстно, но тиранически, как любит скульптор свое изделие, а то и как сюзерен своего лучшего вассала" (С. 63, 64).
В своих письмах Твардовскому Солженицын неоднократно заявлял, что главное - это сохранить "Новый мир". "Теперь меня будут повсюду ругать, предполагал Солженицын после своего знаменитого письма IV съезду писателей. - Будут связывать мое имя с журналом "Новый мир" и с Вашим именем". Поэтому в своих письмах Солженицын просил Твардовского всячески отмежевываться от своего недавнего автора (этим советам Твардовский никогда не следовал). Читая же нынешние мемуары Солженицына, мы видим, что его крайне раздражало, что столь внимательный и любящий его Твардовский на первое место все-таки ставил интересы своего журнала и представленного им литературного направления, из которого кстати и вышли практически все те писатели, которых в одном из интервью в 1973 году сам Солженицын назвал "ядром современной русской прозы".
Между тем сегодня Солженицын пытается доказать (и в этом состоит еще одна сверхзадача его мемуаров), что редакторам "Нового мира" только казалось, что они стоят в центре происходящего в стране литературного процесса. Да, Александр Исаевич готов признать, что "Новый мир" был все же лучше других и вовсе ник
230
чемных "толстых" журналов. И все же главные пути русской литературы, если верить "Теленку...", проходили в 60-е годы мимо "Нового мира", они шли через Самиздат, и лучшими в этой бесцензурной литературе были, конечно, романы и рассказы самого Солженицына. Мы не будем оспаривать последнего утверждения, его подтверждает и авторитет Нобелевской премии по литературе за 1970 год. Немало было в Самиздате и других превосходных литературных произведений, которые позднее нашли своих издателей только за границей (можно назвать хотя бы рассказы и повести В. Шаламова, мемуары Евгении Гинзбург). И, тем не менее, почти каждый номер "Нового мира" был событием в нашей литературной жизни, его воздействие на интеллигенцию было несравнимо с воздействием любых произведений Самиздата, хотя бы потому, что это был легальный журнал, выходивший 150-тысячным тиражом и доступный в любой провинции, куда произведения Самиздата "прорывались" редко и нерегулярно.
Солженицын признается, впрочем, что он вообще редко читал "Новый мир", обижая тем самым Твардовского. Дабы наверстать упущенное, автор "Ивана Денисовича" прочитал или пролистал однажды подряд 20 номеров "Нового мира". Многие материалы журнала ему нравились, но в обшей оценке журнала Солженицын весьма существенно разошелся с Твардовским. Как признается Солженицын: "Очень уж расходились наши представления о том, что надо сейчас в литературе и каким должен быть "Новый мир". Сам А. Т. считал его предельно смелым и прогрессивным - по большому успеху журнала у отечественной интеллигенции и по вниманию западной прессы... Однако существовал и другой масштаб: каким этот журнал должен был стать, чтобы в нем литература наша поднялась с колен. Для этого "Новый мир" по всем разделам должен был печатать материалы следующих классов смелости, чем он печатал. Для этого каждый номер его должен был формироваться независимо от сегодняшнего настроения верхов, от колебаний, страхов и слухов - не в пределах разрешенного вчера, а каждым номером, хоть где-то раздвигая пределы. Конечно, для этого частенько бы пришлось и лбом о стенку стучать с разгону... Мне возразят, - отмечает все же Солженицын, - что это бред и блажь, что такой журнал не просуществовал бы у нас и года. Мне укажут, что "Новый мир" и полабзаца не пропускал протащить, где это было возможно... Наверное, в этом возражении больше правды, чем у меня. Но я все равно не могу отойти от ощущения, что "Новый мир" далеко не делал высшего из возможного" (С. 66). "К тому
231
же, - как считает Солженицын, - свободолюбие нашего либерального журнала вырастало год за годом не так из свободолюбия редакционной коллегии, как из подпора свободолюбивых рукописей, рвавшихся в единственный этот журнал" (С. 66).
Странно слышать сегодня эти упреки. Как легальный и подцензурный журнал "Новый мир" не мог формироваться "независимо от сегодняшнего настроения верхов", хотя он и никогда полностью под них не подлаживался, часто вызывая раздражение и гнев этих самых "верхов", "Новый мир" никогда не "стоял на коленях", а в крайне сложных и трудных условиях проводил свою линию. Да и Твардовский не только часто "бился головой об стену", но нередко и пробивал ее, как это было в случае с Солженицыным, в случае с Ф. Абрамовым (роман "Две зимы и три лета"), в случае с Б. Можаевым ("Жизнь Федора Кузькина"), с Г. Владимовым (роман "Три минуты молчания") и во множестве других случаев. Но у Твардовского были, конечно, не только литературные пристрастия, но и вполне определенные политические убеждения, которые далеко не всегда расходились и с мнением "верхов". И потому многое из того, что хотел бы видеть на страницах "Нового мира" Солженицын, Твардовский не стал бы печатать не из-за боязни цензурных придирок или иных неприятностей, но руководствуясь своими взглядами. Между тем Солженицын, как это видно из всего содержания его мемуаров, уважает и считает правильными, единственно правильными, только свои убеждения. Убеждения же Твардовского для Солженицына - это добровольно надетый "идеологический намордник". Трудно не удержаться, чтобы не сказать здесь о журнале "Континент", четыре номера которого были изданы в последний год за границей. В создании этого нового журнала участвует большая группа профессиональных русских литераторов, включая и Солженицына, которые по разным причинам оказались за границей. Эти писатели "поднялись с колен". Но разве создали они журнал, хотя бы отдаленно сравнимый по художественному уровню и глубине с "Новым миром"? Нет, все четыре номера "Континента" не стоят еще одного рядового номера "Нового мира", не говоря уже о лучших его номерах. К тому же, оказавшись за границей, редакция "Континента" действительно надела себе на лицо "идеологический намордник", провозгласив своим кредо "безусловную религиозность" и антимарксизм (говоря "антитоталитаризм" редакция "Континента" имеет в виду "антикоммунизм" - еще одну разновидность добровольного идеологического намордника.).
232
Да, Твардовский был членом партии, но он был иным членом партии, чем Кочетов или Софронов. Следует помнить, что в 60-е годы главная линия политической и идейной борьбы проходила у нас между различными направлениями социалистической мысли и между различными течениями внутри самой партии, грубо говоря, между сталинистами и антисталинистами. В первой половине 60-х годов иных течений практически не было, они стали появляться и заявлять о себе только к концу 60-х годов. Это понимал и Солженицын, который вовсе не следовал тогда своему призыву "жить не по лжи", и умышленно скрывал от Твардовского свои взгляды, предлагая ему лишь "облегченные" варианты своих произведений. Солженицын не только был огорчен отклонением своей кандидатуры на Ленинскую премию, но даже и в частных разговорах с некоторыми влиятельными тогда писателями отзывался с похвалой о Ленине, Октябре и Советской власти, по крайней мере в ее ранних формах. И не только своим огромным талантом, но также и этой "тактической" позицией обеспечил Солженицын успех своим первым литературным и политическим выступлениям. И, напротив, отказавшись сегодня от своей мимикрии, начав открыто и громко выступать с подчеркнуто антисоветских позиций, Солженицын оттолкнул от себя большинство своих недавних приверженцев, хотя и приобрел взамен покойного Твардовского таких сомнительных друзей как Генри Джексон или Джордж Мини.
Несколько слов о Твардовском
Солженицын немало пишет о доброте, искренности, природном уме, благородстве и прирожденном такте Твардовского. Многие страницы разбираемой книги проникнуты не только уважением, но и любовью к Твардовскому. Не скрывает автор "Теленка" и некоторых недостатков Твардовского. Но странным образом Солженицын во многих случаях уделяет главное внимание именно недостатками Твардовского, порой не только смакуя их, но и выдумывая такие пороки, которых у автора "Теркина" никогда не было.
Да, Твардовский иногда запивал и, бывало, надолго. Это был его недуг, его беда, осложнявшая и без того трудное положение "Нового мира", не говоря уже о семье поэта. Трудно обойти в мемуарах это обстоятельство. Но оно право же не заслуживает того
