Может быть, ее больная спина вдруг поправилась. Может быть, она притворялась с самого начала. Но одно очевидно: она – никакой не инвалид. С такими ручищами, как у нее, она могла бы выступать в каком нибудь шоу с номером «Силовая борьба с крокодилами».
Сара Брум, я просто хочу, чтобы ты знала, как я тебя понимаю. Прямо сейчас, в эту минуту, когда ты читаешь инструкцию на коробке с крысиным ядом, хочу сказать тебе вот что: эта первая неделя, когда я был инвалидом, абсолютно беспомощным и ни на что не способным – она была самой лучшей за всю мою взрослую жизнь.
Вот она, мечта всех фермеров. Всех железнодорожных кондукторов и официанток, которые хоть раз в жизни брали недельный отпуск, чтобы пожить на природе в кемпинге; в один прекрасный, удачный день товарный поезд слишком быстро влетит в поворот и сойдет с рельсов, или ты поскользнешься на пролитом молочном коктейле, и все – можно жить полной жизнью, поселившись поблизости от какой нибудь безымянной гравиевой дороги. Счастливым калекой
Это, может быть, не совсем то, что называют «хорошей жизнью», но это «вполне неплохая жизнь». Стиральная машина с сушилкой на крытом деревянном помосте рядом с трейлером. Сплошной металл в облупившейся краске, в волдырях и нарывах ржавчины.
Если бы она меня слышала, если бы она стала слушать, я бы сказал Саре Брум, где именно располагается сонная артерия. И куда лучше бить молотком по голове, чтобы наверняка.
Нет, Сара Брум просто просит меня подождать пять минут. Она выходит, а я остаюсь в сарае. Закрывается дверь. Слышно, как щелкает висячий замок.
Прямо сейчас, в эту минуту, она точит нож. Перебирает свою одежду, брюки и блузки, джинсы и свитера, ищет вещи, которые больше не будет носить.
Я жду ее, я кричу ей, что все хорошо. Что ей не надо себя казнить. То, что она сейчас делает, это правильно. Я кричу ей, что это единственный способ покончить со всем этим раз и навсегда.
***
Вместо того чтобы его убивать, она записала на видеокамеру его признание. Всю историю. Про убийство Льюиса Ли Орлеана. А потом спрятала кассету и отвезла его в больницу.
– Вот это я называю счастливым концом… – говорит нам Агент Краснобай.
Стоя за стойкой буфета в холле, Агент Краснобай говорит:
– Но она поступила умнее, эта Сара Брум.
Отпуск по американски – Стихи об Агенте Краснобае
– Американцы принимают наркотики, – говорит Агент Краснобай, – потому что не знают, как распорядиться своим досугом.
Вот они и глотают перкодан, викодин, оксиконтин.
Агент Краснобай на сцене, видеокамера у него в руке – как маска, скрывающая половину лица.
На нем – коричневый костюм из магазина готового платья. Коричневые ботинки.
Горчичко желтый жилет. Прямые каштановые волосы зачесаны назад.
Желтый галстук бабочка и белоснежная выходная рубашка.
Экран его белой рубашки мерцает,
пестрит узором из лиц известных актеров.
На сцене вместо луча прожектора – фрагменты из фильма:
инвентарная видеоопись,
кадры с изображением зрительного зала.
Сплошные ряды людей, и все, как один,
аплодируют – без единого
звука.
Агент Краснобай стоит в позе, щадящей левую ногу; старается, чтобы основная нагрузка приходилась на правую.
На месте одного глаза светится индикатор
ЗАПИСЬ
красная точка включенной видеокамеры.
Сбоку, вместо одного уха
встроенный микрофон.
Он слышит лишь собственный голос.
Агент Краснобай говорит:
– Американцы умеют работать, как никто другой в мире.
А также учиться и конкурировать.
Но когда дело касается отдыха – с этим у нас беда.
Какая с отдыха прибыль?! С него ничего не возьмешь.
На Олимпийских играх нет медалей для самого неторопливого.
За первое место в чемпионате мира по лени не дадут положительных рекомендаций.
Агент говорит под жужжание автофокуса:
– Мы хорошо побеждаем и умеем проигрывать – этого у нас не отнять.
Вкалывать до упада – это мы можем.
Но мы не способны угомониться.
Забить на все и насладиться заслуженным отдыхом.
– Вместо этого, – говорит он себе под нос, – у нас есть марихуана и телевидение.
Пиво и валиум.
И медицинская страховка.
Которую мы пополняем по мере необходимости.
17
Есть истории, сказал бы вам мистер Уиттиер, которые ты рассказываешь и тем самым используешь. А есть истории, которые используют тебя.
Мисс Америка держится за живот обеими руками, забравшись с ногами на желтое кресло в готической курительной комнате; сидит на корточках и раскачивается взад вперед, ее плечи укутаны шалью. Непонятно, то ли это так вырос ее живот, то ли на ней слишком много всего надето. Она раскачивается взад вперед, ее руки расчерчены красными линиями воспаленных следов от кошачьих когтей. Она говорит:
– Знаете, что такое ЦМВ, цитомегаловирус? Вирусное заболевание, смертельно опасное для беременных. И его переносят кошки.
– Если тебе неудобно насчет кота, – говорит Недостающее Звено, – так тебе и надо.
Держась за живот и раскачиваясь взад вперед. Мисс Америка говорит:
– Вопрос стоял так: либо я, либо кот…
Мы все сидим во «Франкенштейновой комнате» перед камином из желтого с красным стекла. Сидим и присматриваемся друг к другу. Берем на заметку. Запоминаем все жесты, все реплики диалога. Ведем запись каждого мига, каждого события, каждого проявления чувств – поверх предыдущих.
Сидя в желтом кожаном кресле, Недостающее Звено оборачивается к Графине Предвидящей, которая сидит в кресле рядом, и говорит:
– Ну а ты здесь какими судьбами? Что натворила, кого убила?
Все старательно делают вид, будто не понимают, что он имеет в виду.
Каждому хочется быть камерой. Не объектом.
– Похоже, мы все от чего то скрываемся, – говорит Недостающее Звено. С его длинным носом, густыми сросшимися бровями, нависающим лбом, с этой его бородищей, он говорит: – А с чего бы еще люди вдруг добровольно поедут в какое то незнакомое место, с каким то там мистером Уиттиером, о котором они ничего не знают?
На желтых шелковых обоях, между высокими узкими окнами с витражами, за которыми – вечные сумерки в 15 ватт, на желтых обоях Святой Без Кишок рисует палочки, ведет счет дням. Сколько их там прошло. Держа пастельный мелок двумя пальцами, указательным и большим – других на руке не осталось, – он рисует по палочке на каждый день, когда Сестра Виджиланте включает свет.
На полу из плотно подогнанных каменных плиток Агент Краснобай катает розовое колесо тренажер, пытаясь сбросить еще больше веса.
Печка сломана – снова. Нагреватель воды тоже сломан.
Унитазы забиты попкорном и дохлым котом. Стиральная машина и сушилка щетинятся вырванными и обрезанными проводами.
Народ писает в миски и потом выливает все это в раковину,
Или же приподнимает юбки и по быстрому писает где нибудь в уголке, в большом зале.
Мы, в своих сказочных париках и бархатных нарядах, кое как убиваем время в этих холодных чертогах, где каждый звук отражается эхом, где все провоняло мочой и потом. В точности как родовитые вельможи при королевском дворе пару веков назад. Все эти дворцы и замки, такие чистые и элегантные в теперешних киноверсиях, на самом деле – если вдруг кто не знает, там плохо пахло и было холодно.
По словам Повара Убийцы, кухни во французских замках располагались так далеко от королевской столовой, что еда успевала остыть, пока ее доставляли к столу. Поэтому французы и изобрели этот свой миллион густых соусов и подливок – в качестве «одеяла», сохраняющего тепло. Чтобы блюда к столу подавались горячими.
Мы нашли все предметы в нашей игре «найди и собери»:
шар для боулинга, колесо тренажер, кота.
– Человечность определяется не по тому, как мы обращаемся с другими людьми, – говорит Недостающее Звено. Растирая пальцем слой кошачьей шерсти у себя на рукаве, он говорит: – Человечность определяется по тому, как мы обращаемся с животными.
Он смотрит на Сестру Виджиланте, которая смотрит на часы у себя на руке.
В мире, где права человека ценятся, как никогда за всю историю… В мире, где общий уровень жизни достиг наивысшей отметки… в культурной традиции, где каждый несет ответственность за свою жизнь – здесь, говорит Недостающее Звено, животные быстро становятся последними настоящими жертвами. Единственными рабами и добычей.
– Животные, – говорит Недостающее Звено, – это наше мерило для определения человека.
Если не станет животных, не будет уже никакой человечности.
В мире, где есть только люди, люди не будут значить вообще ничего…
– Может, они только поэтому и не поубивали друг друга, эти люди на вилле Диодати, в дождливые дни, когда им приходилось безвылазно сидеть в доме, – говорит Недостающее Звено
У них были собаки, кошки, лошади и обезьяны, и поэтому они и вели себя по человечески.
