Она медленно кивнула, ничего не ответив. И Антон отчего-то разозлился.
Как и раньше, черт побери!..
— Пошли тогда, что ли? — предложил он раздраженно и двинулся прочь, не глядя, идет ли она за ним.
— Эээ… ну, да, конечно, — пробормотала женщина, провожая их изумленным взглядом. — Передавайте привет Олегу Витальевичу!..
— Обязательно, — бросил Антон, даже не обернувшись. Понимал, что грубо, но не мог иначе. — Где твоя куртка? — обратился он к девочке, и, когда та указала в сторону гардероба, направился туда.
Они почти не разговаривали, как он для себя и решил. Лишь в машине, когда они ехали домой, Антон, повинуясь внезапному порыву, обратился к девочке. Уже отчаянно злясь на себя за это.
— Как утренник? — зачем-то спросил он, вцепившись в руль.
— Хорошо, — коротко ответила девочка, не глядя на него, и пресекая возможности дальнейшего разговора.
И Антон сдался, кляня себя последними словами за опрометчивость.
Больше они не разговаривали.
Глава 12
Москва, весна 2000 года
Внезапно пришедшая в Москву весна была тяжелой, неблагородной и жестокой.
Даша поняла, что она врежется в ее память осколками острых кинжалов, нещадно вонзаясь в сознание и болезненно воскрешая горькие воспоминаниями. Девочка поняла, что не забудет эту весну никогда. Как и ту роковую весну, год назад, когда потеряла брата, самого близкого и родного на тот момент человечка.
Эта весна была более милосердной по отношению к ней, но, по-прежнему, яростно жестокой и немой. Она не внимала уговорам, не слушала слезы, не жалилась над мольбами и молитвами.
Она просто пришла и забрала то, что ей предназначалось, не спрашивая разрешения.
Уже в середине апреля, вслед за уносившимися вдаль мартовскими морозами и снежными буранами, свирепствовавшими в столице не одну неделю, последовала и Тамара Ивановна.
Она заболела еще в конце февраля, сильно, как-то неожиданно и стремительно, почти мгновенно слегла с воспалением легких и общим недомоганием. Врачи не давали гарантий полного выздоровления, а когда у женщины случился повторный инсульт, и вовсе заявили, что ей остаются жить считанные дни.
Черная вуаль опустилась на их дом вслед уносившейся мартовской белоснежной простыне.
Олег пытался лечить добрую верную подругу, никогда, наверное, не считая ее просто домработницей, не жалел ни средств, ни сил, ни времени. Всегда исполнительный и пунктуальный, профессор Вересов даже забросил написание книги, которую обещал сдать издателю в конце марта, сбивая пороги дорогих клиник столицы. Договаривался с лучшими московскими врачами, просил рекомендаций у специалистов, добивался лечения за границей, но никто не давал ему гарантий. Все в один голос твердили, что ничем не смогут помочь. Что бы они не делали, что бы не предпринимали, болезнь будет прогрессировать, и остановить ее не представляется возможным. Есть вероятность замедлить ее ход, отсрочить неминуемое на краткий срок, но на большее никто даже из гениев медицины способен не будет.
И, даже несмотря на подобные неутешительные внушения, Олег не спешил опускать руки, он шел до конца, ни перед чем не останавливаясь, перепрыгивая один барьер за другим, надеясь на чудо. И надежда не умирала в его сердце до того самого, последнего дня, когда Тамара Ивановна перестала дышать.
В апреле, пятнадцатого, через неделю после Дашиного дня рождения, который они провели втроем, всей семьей. Вокруг большого круглого стола, который Даша накрывала сама, расстилая красную скатерть с бахромой по краям, расставляя чашки и блюдца под шоколадный торт, который ей помог испечь дядя Олег. Оказалось, профессор Вересов был довольно-таки хорошим кулинаром, а этому шоколадному чуду его научила за несколько лет до смерти жена. Даша помогала ему месить тесто, с замиранием сердца следила за тем, как торт покрывается золотистой корочкой, затем, нетерпеливо хлопая в ладоши, пробовала первые кусочки и не переставала светиться от счастья, сверкая алмазами удивительных глаз. А затем, с радостной улыбкой подбежала к Тамаре Ивановне и, потянув женщину за руку, пригласила ее за стол.
Тот день был волшебным днем, самым счастливым днем в ее жизни. Самый памятный, светлый, добрый.
Семья. Настоящая, дружная, крепкая, где все друг друга любят, друг другу помогают и поддерживают.
Тогда Даша впервые за много лет почувствовала себя в кругу семьи. Дядя Олег, Тамара Ивановна…
Она верила, она хотела верить, что так будет всегда. Она хотела довериться этим людям, впервые кому-то довериться за столько лет! Она была готова, все еще вспоминая прошлое, полное слез, боли и обиды, она хотела верить в то, что мир может быть другим. Таким, каким она его нарисует.
Но пятнадцатое апреля яростно перечеркнуло все ее мечты и надежды, еще один раз указав ей на то, что построенные ею воздушные замки очень просто могут рухнуть. Сначала Юрка, затем Тамара Ивановна…
И с тех самых пор Даша стала презирать апрель. С каждым годом ее едкая неприязнь росла, постепенно превращаясь в жгучую ненависть. Она лишь потом, много позже заметила эту ужасающую закономерность: каждый год подряд приходивший внезапно апрель забирал у нее тех, кого она любила.
И она боялась думать о том, что вместе с новым прожитым ею годом принесет ей следующая весна.
Она искренне привязалась к Тамаре Ивановне и переживала ее смерть, как личную потерю. Она не была ей дорога так, как был дорог Юрка, но девочка страдала и плакала, когда этой доброй, сердечной, милой женщины не стало, рвущимися из груди рыданиями встречая ее кончину.
В тот день, когда в их дом постучала смерть, Даша не отходила от женщины, ставшей ей не только наставницей, но и взрослой подругой, ни на шаг, словно предчувствуя беду, будто боясь, что если отойдет, Тамары Ивановны не станет. Она сидела рядом с ней, читала ей сказки, рассказывала о том, что происходит в школе, находя слова, подбирая фразы, придумывая новые и новые истории.
Даша никогда не была такой словоохотливой, как в тот день. Она всеми известными ей способами пыталась вернуть Тамару Ивановну к жизни. Она думала, что если будет говорить, улыбаться, рассказывать что-то интересное, та останется с ней, не уйдет в тот, другой, неизведанный мир.
Она так верила, надеялась, она так ждала чуда. Но чуда не произошло.
Вечером пятнадцатого апреля Тамары Ивановны не стало в живых.
— Может быть, вам принести чаю? — спрашивала девочка, наклоняясь к неподвижно лежащей на диване женщине и заглядывая в ее бледное осунувшееся лицо. — Хотите? С лимоном? Я сделаю, как вы меня учили. И две ложки сахара положу. Вы же любите сладкий! Хотите?
