шуршала сухая хвоя, трещал хворост. В кустах свистели дрозды.
Щербак догнал Довбыша, дотронулся до его раненого плеча:
— У Мишустина был?
— А, пустое...
— Это он так сказал?
За частоколом деревьев блеснуло болото. Партизаны один за другим ступили на кладь, вышли на остров.
— Не нравится мне настроение ребят, повесили носы, — проворчал Довбыш. — Бери-ка ты, лейтенант, вожжи в свои руки. Ты же заместитель у Жозефа...
— Одно дело заместитель, другое — командир, — после некоторого молчания произнес Щербак.
— Не вижу более подходящей кандидатуры.
— Надо обо всем доложить Центру, да вот послать к Люну некого. Нам с тобой появляться там сейчас нельзя.
Холодный ветер ерошил поверхность озера мелкой рябью. Начал накрапывать дождь. Щербак, поколебавшись, открыл двери командирского барака. В нем было все на месте, словно в ожидании хозяина. На столе лежала карта провинции Льеж, на карте — разноцветные карандаши и миллиметровая линейка. Казалось, даже овечья шкура на топчане еще хранит тепло тела Дюрера.
Щербак вздохнул.
— Давай-ка, матрос, думать, как жить дальше.
— Кликнуть Фернана?
— Нет, Фернана потом. Сначала позовем Балю.
Когда в дверях появилась тучная фигура Балю, Щербак поднялся навстречу:
— Салют, Франсуа! Помните нашу первую встречу на Лысой горе?
Широкое лицо Балю расплылось в смущенной улыбке.
— Не очень приятная была встреча.
— Да чего уж там. Вы же нас с Фернаном вином угощали.
— Верно, угощал... А сам думал: принесла их нелегкая на мою голову!
— Теперь, надеюсь, думаете иначе? Я слышал, вы служили в штабе.
— Две недели. Помначштаба одиннадцатого отдельного батальона. С четырнадцатого по двадцать восьмое мая тысяча девятьсот сорокового года.
— А потом?
— Потом армия сложила оружие и батальон перестал существовать.
— А офицер королевских войск Франсуа Балю?
Балю пожал плечами. Щербак посмотрел на Довбыша: что ты, мол, на это скажешь? Но Егор молчал, он еще не взял в толк, к чему весь этот разговор.
— Так вот, лейтенант Балю, берите бумагу и карандаш. Я продиктую, а вы запишете. Потом оформите это как приказ. Пусть это будет приказ номер один по партизанскому отряду «Урт-Амблев». Суть его такова: я, лейтенант Щербак, в связи со сложившимися обстоятельствами, временно, до получения распоряжения Центра, приступаю к командованию отрядом. Записали?.. Теперь дальше. Начальником штаба назначаю лейтенанта Балю.
Рука Балю вздрогнула:
— Меня? Но вы... вы же меня не знаете! Вы коммунист, а я социалист. Считаю своей обязанностью поставить вас в известность.
Щербак улыбнулся.
— Ну и что? До сих пор нам это не мешало воевать вместе против оккупантов. Разве не так? Пометьте себе дальше: на базе отряда формируются две боевые роты. Командир первой — Довбыш, командир второй — Ксешинский. Начальник разведки — Фернан. Хозяйственный взвод возглавит Марше, начальник медсанчасти — Мишустин. Подумайте, кому сколько надо выделить людей. Ну и все прочие формальности, вы ведь знаете, как это делается.
Окончив диктовать содержание будущего приказа, Щербак подошел к столу.
— Есть ли у начальника штаба какие-либо возражения, вопросы?
Балю оторопело переводил взгляд то на бумагу, то на Щербака.
— Возражений нет, — проговорил он наконец. — Хочу лишь повторить: для меня лично мое назначение является полной неожиданностью. И еще одно: полагалось бы позаботиться о караульной службе. Думаю, для охраны необходим специальный взвод.
— Вот теперь я вижу, что у нас есть настоящий начальник штаба, — улыбнулся Щербак. — Только не разбросайте мне строевых людей по вспомогательным службам. Главное — боевые роты. Утром зачитаете приказ перед строем отряда. Штаб, если вы не против, разместим здесь... Ну, вот, кажется, и все.
Балю поднялся, старательно сложил вчетверо лист бумаги, сунул его в карман. Вид у него был все еще растерянный.
— Значит, я пошел... за вещами?
— Идите.
Довбыш едва дождался, пока за квадратной спиной Балю закроется дверь.
— Не подложит ли он нам свинью? Не рубишь ли ты, Антон, с плеча?
— Кривую линию гнуть не дадим. А начштаба из него получится. У нас с тобой головы горячие, а он человек осторожный...
— Осторожный или трус?
— Я сам прежде так думал. Но в Ремушане он за чужую спину не прятался. Так сказал мне Фернан, а его в симпатиях к Балю не приходится подозревать.
— С приказом номер один у тебя получилось здорово, — сказал Довбыш. — Я даже рот раскрыл. Но смотри, не стань бюрократом. Начнешь строчить всякие бумажки...
— Постараюсь. Теперь слушай приказ номер два: командиру первой роты Егору Довбышу ежедневно ходить на перевязку. Если пожалуется Мишустин — спуску не дам, не посмотрю, что друг.
— Круто забираешь, мсье командант, — хохотнул Довбыш и лукаво повел глазами. — Ладно, у тебя приказ, у меня — просьба: возьми в адъютанты Ваню Шульгу. Парень молодой, проворный, и вообще...
Щербак вспомнил, как Иван просил разрешения «добавить чуток и от себя» коменданту станции Эсню. Чем-то был он похож на Василька. Своей молодостью?
— Сбегай, Егор, за Фернаном... Я буду ждать его на берегу. Балю об этом пока еще говорить не следует. Хотя он отныне и начальник штаба...
Вечером того же дня после длительного разговора с Щербаком Фернан покинул партизанскую базу, намереваясь до рассвета прибыть в Шанкс.
3
Черные круги плывут в закрытых глазах, сцепляются один с другим, мельтешат неожиданно красными точками, хотя на дворе глубокая ночь и в единственное окно барака не проникает ни капли света. Через стол напротив сопит Франсуа Балю, широкие ноздри начальника штаба раздуваются, как хорошо загерметизированный насос; ближе к дверям чмокает губами во сне Шульга, я словно вижу его по-девичьи припухлый, раскрытый в улыбке рот.
Мне не спится. Слишком много событий произошло в моей жизни за последние дни. Легко сказать: я, Антон Щербак — командир партизанского отряда. Не так просто заменить погибшего Дюрера, который был здесь поистине отцом, непререкаемым авторитетом для молодых и пожилых. Каждое слово Дюрера было законом для партизан, ему не решались перечить и самые строптивые. За командиром шли без колебаний.
Хотя Жозеф был
