Казалось, время течет подобно загустевшему овсяному киселю. Телега почти не двигалась, проезжая за минуты лишь жалкие метры.
На повозке гордо стояла барышня. Твердая, словно кремень. За весь путь от тюрьмы до места казни она ни разу не опустила головы. Девушка впитывала, как губка, ненависть и злобу толпы. Каждый пришедший на зрелище мог ее рассмотреть, кинуть проклятье, осыпать упреками или оскорбить непристойными выходками. Садисты знают толк в грязных делах.
Я здесь для того, чтобы увидеть ее смерть… Уже хоть что-то понятно…
Становилось нестерпимо жарко. Пот уже ручьем лился по лицу, но мне нельзя снимать с головы опротивевший капюшон. Это я знал наверняка… Многие в этом трусливом человеческом стаде ненавидели мою персону. Большая часть из них желала видеть меня не зрителем, а главным действующим лицом в этом публичном спектакле.
Усугубляла эти неприятные обстоятельства вонь. Гниль, плесень и конский навоз в одном флаконе. Несостоявшимся удобрением измазан весь трухлявый балахон, который я украл на заднем дворе у какой-то черни.
Наконец, телега подъехала вплотную к эшафоту, давая шанс тщательнее рассмотреть обреченного пассажира.
Сердце остановилось в то же мгновенье. Плотина в голове, удерживающая поток мыслей из подсознания, разлетелась на куски…
Да, это действительно она… Я знал ее очень хорошо. Вернее, знал тот, в чем теле я сейчас, но это ничего не значило. Мы стали единым целым…
Темно-русые волосы девушки торчали рваными клочками, не доставая до изящной шеи в свежих царапинах. А ведь недавно они свисали ниже плеч. Она была облачена в промокшую до нитки кроваво-алую рубаху необъятной ширины, из-под которой выглядывали босые ноги. Руки связаны за спиной, но даже рукава не могли спрятать жестокие побои и следы от грубых веревок, разодравших нежную кожу до иссиня-черных кровоподтеков. Что скрывалось под тканью, известно лишь одному Господу Богу и инквизиторам, жестоким и на удивление изобретательным.
Но даже в таком виде она оставалась идеально красива… Ангел, у которого отняли шанс расправить крылья, с чистым благородным ликом, отрешенный от мирской суеты. Невозмутимое лицо без малейших признаков протеста, на котором отражалось лишь сострадание к проклинающему ее народу.
Прекрасные большие глаза, в которых не было боли, упрека, и ужаса предстоящей смерти. Взор, светящийся ярче лазурного неба над головой. Он устремлялся в бесконечную даль, сквозь враждебно настроенную и озлобленную толпу. Взгляд, в котором пылает вечный огонь бессмертия… Он способен расплавить даже омертвевшее, каменное сердце, проникнув в самую его глубину и пробудив неведомые до этих пор чувства.
У нее не всегда были голубые глаза. Когда-то их цвета различались… В то время ее правое око блистало, как изумруд, а левое, словно сапфир, в лучах восходящего солнца. Ее взгляд очаровывал и пленил своей неповторимостью.
Но, в отличие от меня, она так не считала и переживала по этому поводу, скрывая особенность за длинной челкой. Долгие месяцы творческих мук, бессонные ночи, бесчисленное количество проб и ошибок… Но я все-таки сварил зелье, меняющее цвет глаз. Гремучая смесь из молочка сонного мака, галлюциногенных грибов, яда мокриц, внутренностей ползучих тварей и других особых ингредиентов.
Этот подарок безмерно осчастливил девушку. И меня вместе с ней… Но сейчас это уже неважно…
Она спустилась без чьей-либо помощи с повозки и двинулась к лестнице эшафота. Внезапно хрупкая ножка скользнула по склизкой грязи, земля ушла из-под ног, и девушка с хлюпаньем рухнула в жижу спиной. Попыталась подняться, но безуспешно. Стесненное тело не подчинялось командам и падало раз разом, но она не издала ни звука. Ни одной эмоции не появилось на белом лице… Лишь губы все сильнее сжимались…
В ход пошли грубые ругательства отдельных нелюдей из толпы, но этим дело не закончилось. В сторону эшафота полетели гнилые фрукты.
— Кончай бездушную тварь!
Нестерпимо хотелось вырвать их поганые языки из глоток и скормить бродячим псам. Вспороть брюхо и вывалить зловонные кишки на площадь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Что разлеглась, подстилка? Не на работу пришла!
Загнать в лицо булыжник, чтобы подавились словами и собственными окровавленными зубами. Они недостойны жить на этой земле!
— Поднимите эту французскую шлюшку! Ведьма, не тяни время, тебя уже заждались в аду!
Но разум, как всегда, торжествовал. Он одержал очередную победу над слепыми инстинктами и ураганом необузданных чувств. Я промолчал в ответ…
Я всматривался в противные морды, чтобы запомнить самые мелкие детали их сволочного облика. Эта информация мне еще пригодится…
Первый — худощавый, длинный. С заостренным носом и таким же подбородком. К нему от левого глаза тянулся глубокий косой шрам. Глаза крошечные, черные, как у помойной крысы. Бегают из стороны в сторону. Еще и постоянно «пальцы греет». Руку даю на отсечение — вор-карманник.
Второй — низкорослый, круглый, словно пушечное ядро. Засаленные волосы, мясистый нос с торчащими из него волосами. Подбородок, как у шарпея, с двумя толстыми складками. Заплывшие серые глаза. Въедливый взгляд, говорящий о том, что его владелец — плут. Щеки, усыпанные гниющими угрями. В зубах дорогая курительная трубка. Наверняка мелкий торговец.
Еще один слева — явно профессиональный попрошайка, один из многочисленных паразитов общества. Сгнившие корявые зубы. Бешеные глаза, вылезающие из орбит. Зачесанные в кровь проплешины на голове и блевотного вида грязь на лице. Все эти нюансы внешности однозначно определяли его жизненное призвание.
— Обещаю, мы обязательно встретимся… И я покажу вам самую короткую дорогу в ад. Это единственное, что я хорошо умею делать в жизни. Ведь я прирожденный убийца… Даже не буду скрывать, это доставит мне истинное удовольствие, — шептал я, еле шевеля губами, давая кровавую клятву самому себе. — Небо мне свидетель! Но если вдруг вам неслыханно повезет, и я отдам концы раньше, чем вас найду… Знайте… Я буду ждать вас с нетерпением у ворот в тартарары!
Девушка продолжала барахтаться в грязи, взбивая ее ногами, словно масло, и по-прежнему не могла встать самостоятельно. Лицо палача, стоящего у эшафота, дрогнуло и обезобразилось тенью жалости. Но лишь на доли секунды, почти незаметно для большинства.
Конечно, я знал этого человека… В последнее время он стал самой известной и узнаваемой персоной на улицах столицы мира, объятой пламенем революции. Это имя вселяло неподдельный ужас в людские сердца. Оно заставляло их биться как можно реже, чтобы этот звук не привлек внимание палача и его испепеляющий взгляд не сжег их дотла. Шевалье Шарль-Анри Сансон де Лонваль — самый знаменитый живодер Парижа, вершитель судеб, полноправный бог Революции и единоличный властелин «малышки Луизон».
Никогда не думал, что бездушные палачи способны на человеческие чувства. А особенно если это ремесло передавалось из поколения в поколение. Когда убийство становится уже не работой, а жизнью.
Смерть с младенчества перед глазами. С самого детства учишься лишь искусству умерщвления. Смерть вокруг тебя, она живет в твоем доме, она в тебе самом, в твоем сердце… Да что там, ты сам и есть смерть… Какие могут быть чувства, когда ты умер, не успев родиться?
Обстановка накалялась. Толпа уже гудела от нетерпения и негодования, словно осиротевший рой пчел. Сказочный подарок Франции, а заодно и всему человечеству, от просвещенного доктора Жозефа Игнаса Гильотена уже почти покрылся плесенью от скуки, но продолжал со стальным терпением ожидать нового свидания…
Я растолкал толпу и подобрался поближе к эшафоту, чуть ли не уперся грудью в штыки охраны. Хотелось заглянуть в ее глаза, чтобы она видела — я здесь…
Палач потянулся рукой к кожаному ремню на поясе. На его лице мелькнула растерянность. За поясом не было красного колпака с прорезями для глаз. Новое время — новые правила. С некоторых пор исполнители приговора в них не облачались, ведь освобожденный народ должен знать своих «героев» в лицо…
