— Готовьсь! По готовности — самостоятельный огонь! — и сам, взведя курок, целюсь в лобешню одной коровоподобной стерве из явных доминанток этого не по делу офонаревшего самочьего обезьянника — с полусогнутой руки, как в старой царской ещё армии господа офицеры из револьверов стреляли. Если правильный угол сгиба подобран — жёстче хват получается и точнее стрельба…
Глушак не только звук выстрела гасит, но и отдачу заметно снижает, работая как дульный тормоз. Шлёп — и во лбу не в меру свирепой коровы образуется аккуратная дырка, саму её отшатывает назад, а из затылка брызжет кровавая каша — пуля-то ведь экспансивная, не на бабу рассчитанная, а на здорового и малочувствительного к боли мужика. Я ведь упоминал уже, кажется, о давнем форумном сраче о калибрах? Вот мы и подстраховались дополнительно. Корова падает, я взвожу курок, рядом ещё два глухих хлопка, после них — третий. Ещё одну, заметно посубтильнее, отшвыривает назад, другая складывается пополам и оседает, третья валится как-то вбок, словив пулю прямо в раззявленное хлебало. Тут уже и некоторые из наших бойцов опомнились, выступили вперед и выстроились перед нами в шеренгу — сомкнув щиты и выставив острия мечей, но оставляя нам место для стрельбы меж своих голов. Снова взвожу курок, целюсь в грудную клетку ещё одной расхристанной лахудре — не сговариваясь, мы стараемся выбивать именно таких, постервознее и побезобразнее. Ещё залп, уже слитнее, и ещё четыре валятся под ноги задним, обдав их перед этим кровавой юшкой. Такого эти доморощенные толетумские амазонки уж точно не ожидали, явно ведь рассчитывали своими женскими телесами с панталыку наших сбить, и ведь почти даже сбили, но почти — не в счёт. Вот одна обратила внимание на забрызгавшую её кровь, вот другая, вот третья сообразила, обо что это она такое споткнулась, вот четвертой прямо в мордашку кровавые ошмётки из затылка бегущей впереди при нашем третьем залпе влетели, вот пятая приняла споткнувшуюся и навернувшуюся за убитую — и дошло наконец до стерв, что здесь им — не тут.
Сразу же затормозили — слёзы, сопли, визг такой, что куда там до него той володиной гранате! А шеренга нашего прикрытия по команде центуриона делает пару шагов вперёд, мы следуем за ними, кое-кто из ошалевших толетумских баб при виде убитой подруги приходит в ярость, но у нас ещё по три зарада в барабанах, и парочка наиболее неугомонных добавляется к пущенным в расход, а третью, накинувшуюся с фалькатой на шеренгу солдат, протыкают сразу три меча. И этого — хватает. Ещё визжат, ещё голосят, ещё насылают на наши головы проклятия и своих и чужих богов, но фалькаты одна за другой летят на землю — героини типа Долорес Ибаррури среди них кончились. Оставшихся выдёргивают из толпы по одной и вяжут. Одна, не до конца понявшая всю серьёзность момента, пытается качать права, и солдатня тут же деловито раскладывает её и применяет по прямому назначению — для вразумления и в назидание другим — прямо на пыльной и забрызганной кровью улице…
А со стороны ворот усиливается гвалт, из которого вскоре выделяется отчётливый торжествующий рёв вступивших наконец в город римских легионеров. Кто-то там ещё продолжает героически сопротивляться, но по большому счёту — Толетум пал. Уже бегут по всем улочкам беглецы из мирняка, кто посообразительнее — где-то в противоположном конце города, видимо, есть какая-то лазейка, которой они надеются воспользоваться. Млять, раньше надо было соображать, догадливые вы наши! Весь город обложен, и хрен кто теперь вот так вот поодиночке из него улизнёт. Вот с боем прорваться — на это шансы были, пока оставались ещё бойцы, а голому мирняку даже приличной толпой ловить уже нечего. Наши солдаты выхватывают из бегущих верениц тех, кто приглянётся, но основная масса достанется, конечно, римлянам. Им вообще львиная доля и самая ценная часть добычи достанется, включая все драгметаллы из дворца местного царька. Да и хрен с ними, пусть берут. Говорил, говорю и буду говорить, что по нашей жизни драгметаллы выгоднее зарабатывать, чем добывать. Мы же берём самое ценное из того, что нам позволят прихомячить, но это уж — наше по праву.
— Этих — в наше расположение! — я указал центуриону на горе-амазонок, к которым добавился и свежий улов посимпатичнее и поздоровее. Нехрен их римлянам отдавать. Бабы есть бабы, и слёзно-сопливый финал их выступления был неизбежен, но эти — хотя бы попытались за себя постоять, и уже за это по справедливости честь им и хвала. От таких и дети пойдут такие же, и если воспитать их правильно, да подучить уму-разуму и ещё кое-чему — пополнение выйдет неплохое, и у нас таким пополнением уж всяко получше римлян распорядиться сумеют.
— Так, господа! Глушаки свинтили и в карман кобуры! Гайки — достали и навинтили! Пушки — в кобуру и под плащ! — судя по сгустившимся вереницам беглецов и по приближающейся мерной поступи, на подходе наши римские друзья с их не в меру зыркучими и завидючими глазами. Я ведь уже говорил, кажется, что таких друзей — за хрен, да в музей?
13
Тонкая политика
— Нет, ну прямо как малые дети, млять! — заценил Серёга героические военные приготовления противника.
— Несерьёзно как-то, — согласился Васькин, — Если только тут нет подвоха…
— Да, я бы понял ещё, если бы они нас таким манером заманивали в засаду, — кивнул Володя, — Но хрен там! Наши разъезды перешерстили всё вокруг — нет больше поблизости никакого веттонского войска, да и заныкаться ему тут особо негде…
— Ты хочешь сказать, что перед нами ВСЕ их силы? — прихренел я, — И на что ж они тогда рассчитывают? Может, они просто не поняли наших парламентёров и ждут тех, кто растолкует им условия их сдачи понятнее? Подождём немного — как-то совестно даже с ними расправляться, не дав им шанса одуматься и избежать расправы, — я махнул рукой Бенату, чтоб проехался к Сапронию и прояснил обстановку.
Но вообще — молодцы, грамотно демонстрируют свою готовность сражаться до последнего. При других обстоятельствах могли бы за счёт этого выторговать себе условия помягче. Вся беда в том, что смягчать условия — для них — и так уже некуда. Конечно, они уже знают наше общее требование ко всем сдающимся веттонским деревням — о выдаче нам всех зачинщиков и участников набегов на нашу территорию, и не только их самих, но и с семьями. В этом мы не уступим — надо раз и навсегда отучить местных хулиганов даже думать о подобных выходках. Кто не был убит или не попал в плен и рабство в самом набеге — пускай и смылся, но один хрен не спасся от заслуженного наказания. Вот оно, пришло за ним следом и нарисовалось — хрен сотрёшь. И если вся община вступится за своих хулиганов — всю на ноль и помножим вместе с ними. Это — помимо довершения общего разгрома и ослабления недавнего противника — ещё одна цель сделанного нами крюка на обратном пути из-под взятого и разграбленного карпетанского Толетума. Там мы римлянам помогали, заслуживая своё право в будущем вот на эти веттонские земли, а здесь, как раз на них — заранее приучаем веттонов к чёткому пониманию, что дисциплину баловать и порядок хулиганить с нами не рекомендуется, потому как чревато боком. Но успевших уже заслужить наказание хулиганов в каждой общине не так уж и много, так что выбор — страдать им всем или только немногим нашкодившим — за ними…
Вернувшийся Бенат так и не успел толком ничего доложить, как подъехал и сам Сапроний со своей свитой.
— Они всё поняли правильно и знают наши условия, — развеял наши сомнения военачальник, — Их вождь и ещё несколько человек хорошо понимают по-турдетански. Они решили драться? Хорошо, пусть будет так — сейчас подойдёт и наша пехота…
В принципе мы смяли бы эту нестройную толпу и одной только кавалерией, но это лишние потери. Нахрена, спрашивается, когда есть лучники и пращники, которые могут хорошенько проредить их ещё до рукопашки? Это героическое веттонское дурачьё само облегчает нам задачу, выйдя в чистое поле под удар наших линейных пехотных центурий и кавалерии. Ныкалось бы за частоколом своей деревни вместе со своим мирняком — пришлось бы с ними повозиться, да и потери в уличных боях были бы куда больше, а так — есть даже шансы вообще всех их в поле положить. Оглядев деревню в трубу, я только хмыкнул — частокол жиденький, даже легионеры плотным строем щитами его опрокинуть в состоянии. За ним, правда, лучники видны, да и мужики с копьями среди мирняка мелькают, но один хрен несерьёзно это. И фортификацию могли бы потолковее наладить, и сами на стенах наш натиск встретить — уж всяко ловчее вышло бы, чем вот так. Или они ни на что уже и не надеются, а просто хотят пасть с честью? Ну-ну!
Мы с нашей конницей разъехались на фланги, тяжёлая пехота выстроилась по фронту, в интервалы выдвинулись вперёд стрелки — тактика давно отработана до мелочей. Балеарцы всыпали свинцом, лучники — стрелами. По такой толпе можно было спокойно бить навесом, не приближаясь на прицельный выстрел. Оттуда попытались изобразить что-то в ответ, но куда деревянному луку против рогового, а гальке — против свинцового «жёлудя»? Несколько человек нам только слегка подранили, из которых половина в строю осталась и обстрел продолжила, а с той стороны полегло немало. Там занервничали, заметались, и мы уж начали опасаться, не побегут ли они в свою деревню прямо сейчас. Этого не хотелось бы — конницей тогда перехватывать их придётся, подставляясь под обстрел лучниками из деревни. Но веттонов обуяла гордыня, и они решились атаковать. Храбрые ребята, за это честь и хвала, но нам именно это от них и требовалось. Стрелки дали последний залп и отошли через интервалы, строй тяжёлой пехоты сомкнулся, толпу встретили градом дротиков и приняли на стену щитов и щетину копий, а наши кавалерийские отряды тут же ударили по флангам, смяли их и вышли в тыл, замыкая «котёл». Попались, голубчики! Задние, конечно, въехав в расклад, попытались было развернуться и ретироваться, но поздно — сразу это надо было делать и всем вместе. С полтора где-то десятка только и проскочило конных, да и из них троих лучники уложили, а пеших беглецов мы вырубили всех. Окружённые рубились яростно, но что они могли поделать против строя легионеров с фронта и конницы с флангов и тыла? Разве только погибнуть с честью, что и сделало большинство. А когда кончились заражающие толпу своей яростью герои — уцелевшие, как и всегда в таких случаях, запоздало опомнились и начали бросать оружие. Этих повязали, добив только тяжелораненых, с которыми некому было возиться.
