Состояние станции и программа полета предстоящей экспедиции вызывали озабоченность специалистов. Все чаще стали высказываться суждения, что надо посылать на станцию наш экипаж, так как у меня имелся опыт работы на «Салюте-6», работы с «Прогрессом», проведения ремонтно-профилактических работ. Это несколько обеспокоило наших коллег из основного и дублирующего экипажей. Они были в полной готовности к полету. Новое предложение вызвало по отношению к нашему экипажу неожиданную реакцию. На одном из совещаний командир отряда обвинил меня в том, что я очень уж стремлюсь уйти в очередной полет и забываю о своих коллегах. Это было горьким и необоснованным упреком. Попытки разубедить в обратном не дали результатов. На меня посматривали с недоверием. Чтобы как-то разрядить напряженность, руководство ЦПК им. Ю.А. Гагарина объявило, что основной экипаж будет определен по результатам проверок готовности Межведомственной комиссией. Такой подход заставил сильно призадуматься. Нужно было решить, включаться в конкурс, работать в полную силу или без напряжения сохранять позиции запасного. Мы с Виктором решили продолжать подготовку в полном объеме. Об этом я объявил Алексею Архиповичу Леонову — ответственному за весь процесс подготовки. Характер не позволял мне отступить. Задетое самолюбие и необоснованное обвинение только мобилизовывали. И в феврале совет главных конструкторов утвердил на полет наш экипаж.
Продолжаю до сих пор анализировать сложившуюся тогда ситуацию. Стоило ли так перенапрягать силы? Если уж было недоверие со стороны командования к нашей искренности, к желанию знать все и уметь так, как нужно для полета, то, может, стоило и отступить. Да и товарищи по совместной подготовке имели меньше опыта в полетах, им тяжелее все давалось. И это повлияло на мнение отдельных специалистов, которые высказывались за включение в основной экипаж меня с Виктором. Я не сомневаюсь, что оба экипажа выполнили бы программу, сделали бы то, что сделали мы. Неумение быть дипломатичным и гибким настроило меня и дальше готовиться в невыносимо трудном режиме. И мы получили право на полет. Но потеряли многое: отношение коллег по подготовке, отношение командования, которому пришлось менять свое первоначальное решение. Можно ли было все сделать иначе? Безусловно, можно было. Но у меня в этой сложной ситуации не хватило жизненного опыта. Подготовка в таком режиме отняла много физических и моральных сил. Кроме этого, мы не продумали программы работ начального периода полета. Он оказался напряженным. К началу полета мы пришли уставшие. Виктор без отдыха перешел прямо из дублирующего экипажа на подготовку. А мне пришлось в предельно короткий срок освоить новый корабль. С первых суток пребывания на станции мы оказались в постоянном дефиците времени. Я уже говорил, что приходилось работать без отдыха, часто недосыпая, а это ослабляло организм. К тому же мы около месяца не занимались физкультурой. Поэтому и возникли первые недоразумения с Землей. Специалисты ЦУПа не могли понять, почему мы недовольны нагрузкой дня, а мы не понимали их. Правда, стоило мне все обстоятельно обсудить с ними в сеансе связи, как могли бы возникнуть совершенно иные решения. Мог несколько отодвинуться срок прихода экспедиции посещения, можно было снять некоторые сложные вопросы программы. Но чувство ложного стыда не позволило это сделать. Я решил компенсировать все за счет своих физических возможностей. К чему это привело, можно судить по записям из дневника. Взаимное недопонимание росло, наше самочувствие ухудшалось. Основным виновником в создавшемся положении был, безусловно, я. Не лучшим образом сработали и отдельные звенья на Земле. Некоторые врачи, контролировавшие наше здоровье, не искали путей решения, а нагнетали обстановку, приписывая мне психологический срыв и ставя под сомнение дальнейшее выполнение программы. Нужно было успокоиться, отдышаться. Тогда я и попросил трехсуточный отдых.
С приходом на станцию Леонида Попова с Думитру Прунариу программа полетов с участием космонавтов из социалистических стран была выполнена полностью. Мы все радовались этому. Леонид Попов уже имел опыт 180-суточной работы на станции с Валерием Рюминым. Поэтому мы доверили ему полное управление всеми видами работ на станции, а сами стали готовиться к возвращению на Землю. Наша посадка была намечена через трое суток после приземления советско-румынского экипажа.
26 мая я в очередной раз попрощался со станцией «Салют-6», такой дорогой для меня. Наш спускаемый аппарат приземлился в расчетной точке, и мы попали в земные объятия.
Этот полет дал мне очень многое в моральном отношении — в оценке своих взаимоотношений с людьми. На каком-то этапе я потерял доброжелательность к себе: обиделся, возможно, от случайных слов. Но ведь ошибаться свойственно каждому из нас. А я не нашел в себе силы забыть ту обиду. А надо было. Умение доказывать свою правоту, не указывая при этом на ошибки или неправоту других, — большая жизненная мудрость, которой надо учиться всегда, начиная с детства.
После третьего полета я решил: больше летать в космос не буду. Прозвенел, как говорят, звонок, который предупреждает многих. За два длительных космических полета и тот, первый, короткий, но самый трудный, я затратил немало физических и моральных сил. Поэтому, посоветовавшись с врачами, убедил себя, что свое отлетал. Можно было бы, конечно, участвовать в непродолжительных экспедициях посещения. Но это — лишь оттяжка времени. Что же тогда делать? Готовить других — таким было первоначальное решение. Однако не давала покоя тяга к знаниям. Тогда и появилась мысль: пойти учиться в Военную академию Генерального штаба Вооруженных Сил СССР имени К.Е. Ворошилова. Решение это многих удивило, но только не командование Военно-Воздушных Сил. На вопрос, где собираюсь работать после академии, я ответил:
— Куда пошлете. Там, где буду нужен.
Главный маршал авиации многозначительно улыбнулся.
Учеба в академии была трудной. В годы работы в Звездном мне не приходилось заниматься военными вопросами. А здесь я сел за один стол с командирами дивизий, опытными и зрелыми военными специалистами. Они свободно ориентировались во всех видах и родах войск, многие знали друг друга по службе, по совместным учениям. В самом начале учебы у меня возникли серьезные колебания. Подумывал о том, что учебу надо оставить, вернуться снова в Звездный и продолжать заниматься подготовкой к космическим полетам младшего пополнения космонавтов. Порой эти раздумья достигали критической точки. С другой же стороны — и отступать не хотелось. Отступить в одном деле, пусть даже и трудном, означает, что потом вообще пойдешь по линии наименьшего сопротивления, приводящей к страшному пороку нашего времени — приспособленчеству. Становиться на такой путь, когда не ты идешь по избранному пути, а жизнь подчиняет тебя своим непредвиденным обстоятельствам, мне было не по характеру.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
