- Я…- чувствую, как быстро-быстро колотится ее сердечко. – Я… да, я буду, только… мне, наверное, нечего надеть на свадьбу, и…
- Внизу есть бутик, если хочешь можем спуститься вместе и выбрать. Или сходи одна. На самом деле это… спонтанная свадьба, они решили поженится буквально час назад, все будет просто и скромно. Они, их дети, мы, еще какие-то друзья и все. Он просил подготовить для невесты номер и десять тысяч роз.
- Ого…
- Я бы купил тебе миллион если бы ты согласилась выйти за меня.
Чёрт, эта фраза вырвалась как-то сама собой, а Зоя тут же словно окаменела, чуть двигает плечами, словно просит освободить.
- Прости, Зоя, я…
- Все в порядке. Но если ты хочешь, чтобы мы были на свадьбе твоего друга то мне уже пора.
- Да. Хорошо.
- Я сама спущусь за платьем.
- Я понял. Да, мне через полчаса нужно быть на презентации, это займет минут сорок, потом еще важная встреча, но к свадьбе я освобожусь. Ты ведь не хотела идти со мной на презентацию?
Она качает головой, а я…
Я все-таки… наклоняюсь, чтобы прижаться к ее губам. Она не отвечает, но хотя бы не отталкивает и снова краснеет. Это лучше, чем смотреть как ее лицо становится белым как мел.
Свадьба проходит тихо, скромно. Невеста очень красивая, и я вижу в глазах моего Светлячка грусть. Она поздравляет Виталину и Егора, целует детей. Пока Егор интересуется у меня готов ли сюрприз с цветами я наблюдаю за нашими девочками. Его счастливая невеста и моя… моя несчастливая любимая. И как сделать ее счастливой я не знаю.
- Может быть просто не отпускать? – это говорит один из гостей, Денис Дворжецкий, известный московский ресторатор.
- Что?
- Я заметил, как вы смотрите на нее, а она на вас. Такую женщину нельзя отпускать. – он салютует мне бокалом с шампанским и идет к моей Зое.
- А этот гад дело говорит, - ухмыляется Егор.
- Почему гад?
- Потому что еще вчера он был официальным женихом моей невесты.
Я путаюсь в этих хитросплетениях, и очень хочу поскорее оказаться наедине с Зоей. Мне нужно поговорить с ней. И…
И я не знаю, что сказать, когда мы остаемся одни в лифте.
Я провожаю Зою до номера, открываю перед ней дверь. Она поворачивается, вижу, как дрожат ресницы.
- Спокойной ночи, Тамерлан.
- Спокойной ночи, Зоя.
Я никуда не ухожу, стою, словно врос в порог ее номера.
- Тамерлан…
Чёрт, он сказал не отпускать? Почему я должен ее отпускать? Почему я не могу показать ей, что я изменился? Что больше никогда не предам, не сделаю больно, даже случайно? Что я хочу быть той стеной, за которой она сможет прятаться всю оставшуюся жизнь, что я…
Хватит рассуждать!
Прижимаю ее к стене, нависая...
- Не надо, прошу… Там…
- Ты об этом хочешь попросить? – наклоняюсь еще ниже, просто глажу своими губами ее губы, неужели ей надо, чтобы я ушел? Я просто не в состоянии…
Но тоненькие пальчики уже зарываются в слишком коротко стриженные волосы на затылке, притягивая меня ближе.
И я снова схожу с ума от ее близости, теряю себя в ней. Теряю весь мир в ней.
Ничего нет. Только она. Только глаза, в которых испуг, растерянность, слабость, страсть…
Мне хочется отдать ей всю нежность, весь мир к ее ногам. Если бы было нужно, я вытащил бы сердце и протянул ей.
Я люблю ее очень осторожно, медленно, словно каждым движением рассказывая, что чувствую. Пытаюсь понять, что чувствует она.
Прижимаюсь лбом к ее плоскому, впалому животику, представляя, что где-то там внутри бьется крохотное сердечко малыша, которого я уже невозможно люблю и жду. Которого не отдам. Не пропущу ни минуты из его жизни. Глажу губами ее кожу, спускаясь ниже.
Люблю ее всю. Люблю так, что в глазах закипает что-то, очень острое, горячее.
- Тамерлан, - мне хочется навсегда запомнить, как она говорит это сейчас.
И снова взрыв сверхновой, и я слышу свой собственный крик, сливающийся с ее криком. И это настолько невероятно, что я не могу пошевелиться.
Закрыть глаза и умереть от счастья.
Опускаюсь рядом, накрывая ее губы своими.
- Люблю тебя, Светлячок…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она смотрит на меня так, словно видит впервые, разглядывает, проводя пальчиком по животу, там, где шрам от пули, ведет выше, осторожно, словно боясь показать мне как ей нужно прикасаться ко мне.
- Знаешь, почему Килиманджаро?
- Почему?
- Одно время я искал как переводится слово Светлячок на разные языки. Так вот на суахили светлячок – Килиманджаро.
Она зарывается лицом мне в шею, всхлипывая.
- Милая, что ты?
- Ничего, просто… Я не знаю, как покажусь на глаза родителям Петроса, если они поймут, что мы с тобой…
Это больно.
Но я понимаю ее.
- Не бойся. Я постараюсь не показать ни словом, ни жестом, что мы… что между нами что-то есть.
- Они поймут.
Мне хочется сказать, что рано или поздно все и так узнают, но я вижу, что ее это ранит.
- Если хочешь, я не полечу с тобой. Просто отправлю тебя на бизнес-джете, и встречу в Москве, хочешь?
- Нет, это будет неправильно. Ты… ты не заслуживаешь этого.
Неужели это говорит Зоя?
- А чего я заслуживаю? – понимаю, что мой голос хрипит.
- Ты заслуживаешь любви. Но я… Я не уверена, что я смогу…
- Позволь мне просто быть рядом, прошу! Просто быть рядом!
О, если бы я знал, что просто быть рядом мне уже недостаточно!
Глава 44.
Кипр меня оглушил. Я не думала, что будет так. Буквально с момента, когда я увидела извилистый берег острова в иллюминаторе – меня накрыло.
Вспомнила, как мы летели из Италии, вместе с Петросом, это была наша первая поездка после рождения Косты, малышу был всего месяц, мы, конечно, взяли его с собой.
Чудесная Калабрия покорила обилием красок, какой-то удивительной живостью. Мы полетели всего на недельку, Петрос предложил это спонтанно, какой-то его приятель-отельер открывал новый комплекс апартаментов. Ближе к концу нашего небольшого отдыха я заметила, что Петрос как-то плохо выглядит, он отшучивался, говорил, что просто переутомился, что не стоило ему бегать по утрам – жара и влажность. Как будто у нас на Кипре не было влажности и жары…
Эта поездка была для нас последней.
С этого все и началось. Саркома. Проклятое слово.
Нет, лучше не думать о том, почему приходят эти страшные болезни и забирают лучших. Я верю в справедливость высших сил. Всегда считаю, что если уж это случилось, то…
Тем тяжелее смириться с болезнью моей дочери.
Смотрю на приближающийся берег, ставший родным. Хочется вернуться сюда, вернуться в наш дом, вернуться в счастливую жизнь с моим мужем.
Понимаю, что что-то не так, когда ко мне наклоняется мой спутник – Тамерлан.
- Зоя, что случилось? Тебе плохо?
Наверное, мне плохо, потому что я понимаю, что по моему лицу текут слезы.
Он смотрит на меня, и я физически ощущаю, как он внутренне замерзает от моего взгляда.
Он все понимает. Понимает, что я вспоминаю. И понимает, что эти воспоминания будут со мной всегда.
Именно поэтому я сказала ему вчера, что мы не сможем быть вместе.
Ему нужна другая женщина. Новая. Чистая. Светлая.
Без воспоминаний.
Такая, которая любила бы его, только его одного, без остатка. Без горечи.
И все-таки он опять переплетает свои пальцы с моими. Берет меня за подбородок, не давай отвернуться, осторожно приближает мое лицо к своему, аккуратно сцеловывая слезы. Молча.
Потому что слова не нужны.
Мне становится легче. Немного, но легче.
Нас встречает мой водитель, Димитрис. Он очень разговорчивый, болтает сразу на всех языках – на греческом, английском и русском.
Греческий я пыталась учить несмотря на то, что у меня никогда не было проблемы с языками, именно греческий стал камнем преткновения, и я решила просто не мучиться. Нет, я знала какие-то основные фразы, могла изъясниться, например, в магазине, в салоне красоты, в клинике. Но чтобы постоянно и хорошо говорить – увы. В семье на греческом говорили, конечно, отец и мама Петроса, сам Петрос родственники. Но при мне старались все-таки перейти на английский.
