А дальше…
Дальше он обнимает меня, целует, распуская легкий шелковый пеньюар, который я успела надеть, спускает бретельки тонкой рубашки…
Господи, о чем я думаю? Не надо! Я не должна! Нет…
Это будет неправильно! Несправедливо.
Я не могу быть с ним. Правда! Я смотрю на него сейчас и… все равно я вспоминаю себя пять лет назад. Раздавленную, сломанную девочку, которой так хотелось быть просто любимой!
Как он мог подумать, что мне нужны какие-то деньги? Что я преследую какой-то шкурный интерес? Как?
Мама убеждает меня, что я должна забыть, простить, что прошлое надо оставить в прошлом, но…
Я должна сказать ему, что я не могу. Не могу быть с ним и все.
Мне надо это сказать!
Только…
Я всматриваюсь в водную гладь. Море тут обманчиво тихое. Здесь, в бухточке, мелко, течение почти не чувствуется, но… чуть дальше, буквально в двадцать метрах от берега оно коварно! Каждый год здесь случаются несчастные случаи. Каждый год тонут люди…
Я встаю, подхожу к кромке воды. Я вижу только темное полотно воды, на котором блики от фонарей, и звезды. Это очень красиво.
И мне очень страшно…
Тамерлан! Где он? Он… обещал, что не поплывёт далеко, он… он обещал!
Я стою, замерев, все холодеет внутри. Это даже не страх. Это просто… просто невероятная пустота поглощает. Ты словно оказываешься в пузыре отчаяния, из которого выхода нет.
- Тамерлан?
Я не кричу, шепчу… Он просто плывет под водой. Я просто не вижу его, потому что темно. Я просто…
Просто не должна была отпускать его в воду! Я знаю, как тут опасно! Первым делом Петрос предупреждал меня о том, что заплывать далеко нельзя!
- Тамерлан! – уже кричу, потому что не могу не кричать. Потому, что надо что-то делать!
- Тамерлан! – ору, как сумасшедшая, падая прямо на камни у воды.
Из дома выбегает Николас, за ним Светлана.
- Что случилось, Зоя?
- Тамерлан! Он… он поплыл, он…
Меня трясет, я осознаю, что случилось что-то очень страшное.
Света садится рядом со мной, обнимает, стараясь успокоить, Николас идет к воде, возвращается взволнованный.
- Нужно позвонить в специальную службу. Они реагируют мгновенно.
- Что случилось?
Поворачиваюсь, и вижу Тамерлана, идущего к нам быстрым шагом.
Бросаюсь к нему, не думая ни о чем, колочу кулаками по мокрому торсу.
- Ты сошел с ума! Я говорила тебе, что тут течения, что нельзя заплывать далеко! А ты… ты…
- Успокойся, все хорошо.
- Хорошо? Я думала ты утонул! Я чуть с ума не сошла от страха! Все хорошо?
Он молча прижимает меня к себе, крепко, поднимает мой подбородок и целует в губы, а я всхлипываю, дрожу, потому что меня накрывает.
Бьюсь в его руках, рыдая, просто нет сил остановиться. Мне так больно сейчас, и я хочу, чтобы ему тоже было больно.
Мгновение, на которое он отпускает меня, чтобы вздохнуть, я использую, чтобы оторваться от него.
- Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу!
- Я знаю, любимая… знаю…
И снова его горячие губы берут в плен мои.
Уходит дикий ужас, который я испытала, думая, что он мог погибнуть, но приходит другой.
Что было бы со мной, если бы он действительно утонул? Что было бы если бы я его потеряла?
Я уже так много теряла в жизни! Я не могу больше терять. У меня нет сил переживать потери.
Глава 45.
Самое страшное, когда не знаешь, что делать дальше.
Вот вроде бы только тебе казалось, что все выруливает, дорога спрямляется, вы наконец находите какое-то подобие равновесия, которое может вывести к нормальным отношениям.
А потом все вдребезги.
В Пафосе, в доме родителей ее мужа я, конечно, совершил большую глупость.
Я реально не подумал о том, что она говорила про местное море. Уже заплыв прилично далеко, вспомнил, и ее слова, и статьи из рекламных проспектов, которые читал когда-то.
Да, там коварные течения, уносит в открытое море и даже если ты отличный пловец твой заплыв может окончиться печально.
Мне повезло, со мной все было в порядке, я просто слегка промахнулся, понял, что приплыл не в ту бухту, решил дойти пешком – благо, берег свободный, пляжи общественные, заборов нет, идти в тапочках удобно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Истерика Зои меня отрезвила, напугала и… обрадовала? Да, немного.
Она волновалась за меня.
За меня!
Значит…? Есть надежда?
Я мог бы говорить о надежде и после двух страстных ночей в Сочи. Если бы утром я не видел ее взгляд. В пустоту.
Взгляд, от которого становилось горько. Но я заслужил.
Даже если я тысячу лет буду хорошим, буду совершать подвиги ради нее, делать добрые дела, приобрету славу лучшего человека на земле, все равно буду считать, что заслужил ее нелюбовь.
И равнодушие тоже.
Равнодушие, которое страшнее нелюбви.
Там, на берегу, обнимая ее, бьющуюся в рыданиях ругал себя.
Кое-как удалось-таки ее успокоить. Внес в дом, где мама Петроса уже приготовила какой-то особенный чай. Она сидела с Зоей, измерила ей давление, напоила чаем.
Потом отвела меня в сторону, и спросила деликатно, могу ли я отнести Зою в ее спальню и остаться там с ней до утра.
Я кивнул, хотя не был уверен, что Зоя этого хочет.
- Останься со мной, пожалуйста! Просто… обними меня. Не отпускай.
Я обнимал ее всю ночь, слушая ее дыхание и редкие всхлипы.
Ближе к утру ей стал сниться кошмар, потому что она заметалась, потом застонала, я услышал ее шепот:
- Петрос, пожалуйста, Петрос! Петрос… - потом она тихо заплакала, а мне словно сердце вынули и резали на тоненькие кусочки.
В тот момент я думал только о том, что отдал бы все лишь бы сейчас рядом с ней был ее муж. Ее любимый.
Не я.
Другой.
После Лимасола стало еще хуже.
Зоя словно заново пережила всю трагедию с мужем. Я видел, как она зашла в дом и буквально упала у порога.
Не сдержался, пошел за ней.
- Уходи, Тамерлан, пожалуйста!
- Нет, Зоя! Я тебя не оставлю. Не в твоем положении. Пойми, тебе нельзя. Подумай… подумай о детях! О Свете, о… о том, кто сейчас там…
- Я все время должна думать о других. А кто подумает обо мне?
- Я. Я думаю о тебе. Поэтому и прошу тебя успокоиться. Поэтому я тут, рядом…
Она сделала шаг, падая в мои объятия.
- Тяжело, Там… мне так тяжело… Мне так без него тяжело! Ты… ты не представляешь каким он был!
И снова каждым словом – стрелой в сердце.
До кровотечения мыслей внутри…
Боль, боль, боль… Ее боль, которая врастает в меня, частоколом. Становится моей болью.
Она рассказывает про их первую встречу. Он чуть не сбил ее? Я не знал! Представляю ее с огромным животом, тоненькие стройные ножки в туфельках, которые заливают воды…И перепуганные глазенки. Бирюзовые как кипрское море…
А потом его любовь, ее отчуждение. Его смех, попытки расшевелить понравившуюся девушку, молодую маму, у которой вместо сердца – выжженная пустыня.
И первые ростки ее нежности к нему. И тот момент, когда Зоя поняла, что…
Чёрт, как же больно было слушать! Но я понимал, что я должен.
Ей это нужно!
Я нужен ей…
Хотя бы для этого.
Возвращаемся домой.
И между нами снова стена.
Моя мама прилетает. Без предупреждения. Она знает, что у меня живет Зоя. Я не могу не пустить маму в дом. Но вижу глаза Зои и мне физически плохо.
Мама хочет просить прощения. Зоя слушает ее. Принимает все.
Но я ощущаю ту боль, которую чувствует мой Светлячок и мне тоже больно.
- Зачем ты приехала мама?
- Я хотела как лучше, сынок.
- Нужно было предупредить.
- Я боялась.
- Чего?
- Что ты скажешь – не приезжай. – она плачет, вытирает слезы, я смотрю на морщинистые щеки, осознавая, как сильно она постарела за эти годы. Ведь она совсем молодая! Мне тридцать пять. Мама родила меня, когда ей было всего восемнадцать. Ей пятьдесят три! А выглядит она намного старше… мама Зои, которой сейчас не больше сорока пяти смотрится как дочь моей мамы.
