сомнения, терзавшие его несколько месяцев, растворились словно ночной кошмар в лучах утреннего солнца.
Маэстро совершенно отчетливо понял, что стоявшая от него в нескольких десятках шагов женщина была олицетворением того будущего, что может принести умиротворение и покой. Лежавший во внутреннем кармане камзола многообещающий документ, который он зачем-то всегда носил с собой, был якорем, в это будущее не пускавшим. Он вновь почувствовал себя путником в пустыне, который видит оазис, обещающий утолить измучившую до костей жажду. Видит и не смеет сделать шаг в смертельном ужасе, что это лишь мираж.
Какое-то время они молча заворожено смотрели друг на друга. Губы Джузеппины тронула такая же легкая улыбка, что и тогда, когда она стояла у горящего камина затерянного между полей домика в их первый вечер наедине. Словно, чтобы помочь маэстро решиться шагнуть вперед, она медленным движением открыла дверь, недавно захлопнувшуюся за ее спиной.
Джузеппе улыбнулся, сделал шаг на мостовую и та вдруг запела многоголосием сентиментальной и нежной симфонии. Маэстро медленно переходил улицу, растягивая мгновения сладкой пытки между первым шагом в желанное и необъяснимым стремлением длить этот момент вечно.
Вексель был порван в этот же вечер.
Джузеппина Стреппони и Джузеппе Верди больше уже не расставались. Он уговорил бывшую диву довериться настолько, чтобы полностью зависеть от него. Она убедила маэстро вернуться в оперу, позволив своему творчеству быть свободным.
Дождавшись, когда стихла буря мятежей на родной земле, Джузеппе и Джузеппина обосновались в имении Сант-Агата, недалеко от Буссето. Однако под венец они не пошли.
Кто-то утверждал, будто Джузеппе все еще верил, что ему нельзя связывать себя семейными узами, ибо узы эти прокляты. Другие полагали, что композитор так выражал бунт против нелепых постулатов общества. Возможно, его остававшейся всю жизнь немного детской натуре в какой-то мере все еще нравилось подражать маэстро Россини.
Как бы там ни было, а жизнь в гражданском браке общество трактовало как поведение скандальное. Не привычной, в отличие от бывшей парижской распутницы, к статусу падшей женщины Джузеппине приходилось нелегко. Маэстро Верди был слишком велик, чтобы даже пытаться высказывать ему какие-либо претензии по поводу пристойности поведения, а вот уколоть синьорину Стреппони норовила каждая уважающая себя дама.
То, что с осуждением воспринималось в просвещенном Милане, в провинциальном Буссето и его окрестностях было позором и смертным грехом. Обожавшие маэстро и гордившиеся им, словно собственным достижением, горожане разве что не плевали его подруге жизни под ноги.
Синьорина Стреппони практически перестала появляться в городке, а маэстро Верди полностью игнорировал общественную жизнь провинции.
Пусть строго порицаемая за сожительство, Джузеппина жила в изоляции и демонстративном неодобрении неотесанных односельчан, но она была любовью великого маэстро Верди. Ей не нужно было тратить свою драгоценную жизнь, проводя бесчисленное количество часов в бессмысленных беседах и удушливых корсетах.
Вместе они ухаживали за садом, украшали свой дом, вели переговоры с театрами, радовались окружавшему их волшебству музыки и обсуждали идеи новых опер. Это было благословение, что бы там кто не думал.
Лицо, увидевшего в окне Джузеппину, маэстро осветила радостная улыбка, он помахал ей рукой, и она ответила ему тем же. Один из помогавших мужчин, увидев реакцию Джузеппе обернулся. Совсем уже старенький синьор Антонио тоже обменялся с Джузеппиной улыбками и приветствиями.
Оставив Барецци за старшего, маэстро вскочил на ноги и направился к дому.
– Как прошла прогулка в церковь, любовь моя? – спросил он, едва появившись в дверях гостиной. Маэстро был в прекрасном настроении, практически вприпрыжку он быстро шел к Джузеппине.
– Как путь на Голгофу, – с иронией вздохнула она, предчувствуя реакцию Джузеппе.
Он ухмыльнулся, обняв, притянул ее к себе и покачал головой.
– Как можно кинуть камень в блаженного, что верит, будто душе нужна церковь для разговора с Богом!
Она закатила глаза. Он засмеялся, притянул ее ближе и поцеловал. Мгновение Джузеппе любовался лицом Джузеппины, а она пыталась угадать, что привело маэстро в столь чудесное настроение.
– Что-то услышал? – предположила она.
– Все утро умирал от желания показать тебе кое-что, что меня посетило на рассвете! – конец фразы Верди договаривал, уже быстро шагая к роялю из черного дерева, красовавшемуся в углу комнаты.
Он сел за инструмент, взметнул руки и начал играть. Повинуясь велению его пальцев, зазвучала любовная тема из «Травиаты». Мелодии, которой, как и хору рабов «Набукко», будет суждено стать всенародным гимном, но уже не борьбы за освобождение, а любви.
Тихо, как будто боясь вспугнуть красоту, Джузеппина медленно подошла к роялю. Комната тонула в нежнейших фортепианных переливах.
Джузеппина стояла рядом и, задумчиво глядя в окно, слушала своего чародея, который с закрытыми глазами вершил волшебство танца звуков. На стене у рояля в дубовой, тронутой патиной раме висел тот самый написанный углем портрет Верди, что она на прощанье положила маэстро в саквояж после первых дней, проведенных вместе. Рядом с портретом в таких же рамках коричневый вельвет стен украшали несколько зарисовок замков, выполненных детской, но очевидно талантливой рукой.
***
Вопреки прогнозам врачевателей Джузеппина прожила длинную жизнь. Смерть забрала ее в восемьдесят три года. Бывшая оперная дива мирно умерла в своей постели в поместье Сант-Агата дождливым ноябрьским вечером 1897 года. За руку ее держал маэстро Верди. Последнее, что она видела, было его лицо.
Джузеппе пережил Джузеппину на четыре года. Он умер в роскошном отеле в центре Милана, где у него случился инсульт, вызвавший паралич. Прикованный к постели маэстро, несмотря на все старания врачей, слабел с каждым днем и по глазам композитора хлопотавшие о нем понимали, что он уже принял неизбежность. Все эти дни в порыве сделать хоть что-то для вдохновителя итальянской земли жители Милана покрывали мостовую под окнами его комнаты соломой, чтобы стук проезжающих карет не беспокоил слух великого Маэстро. Джузеппе Верди умер глубокой ночью 27 января 1901 года, через шесть дней после удара.
