- А может, и никаких! - улыбнулся Макухин, очень неподвижно держа все тело, точно боясь пошевельнуться. - Куда же лучше из своих рук глядеть!
- Из своих?.. Да! - Она заломила свои пальцы за его спиной, посмотрела на них и добавила очень оживленно: - Он потерял пятьдесят тысяч, а мы найдем, - правда?.. Он потерял, - и отлично!.. Пусть!.. Я очень рада!.. А у нас будут!.. Будут? Да?..
- Разумеется, будут, - очень близко от ее губ шевельнулись усы Макухина.
- Только нужно будет... обрить это... это... - кивнула она на выхоленные, с подусниками, важные золотые усы. - Это совсем не нужно... и... и некрасиво совсем...
И, заметив, как, откачнувшись, поморщилась она болезненно, Макухин отозвался с большой готовностью:
- Разумеется... Что ж... Для дела надобности большой в этом нет.
И точно именно эти его слова и было последнее, что нужно было бросить в тонкую уже стенку между нею и им, чтобы вся до последнего камешка рассыпалась она.
Наталья Львовна порывисто бросилась к нему, очень крепко прижавши к своей щеке его угловатую голову с прочным лбом...
И потом, когда принесен был ужин и самовар, долго, очень долго тянулся в номере Натальи Львовны путаный, перебойный разговор, полудетский, полувзрослый, капризно-деловой, серьезный и ненужный, очень сложный, но отнюдь не утомительный для Макухина, - разговор об имении, каменоломнях, аренде, Круппе, акциях, пшенице, тысяче десятин под яровым посевом, иноходцах, Ване Сыромолотове, Алексее Иваныче, но больше всего об Илье.
- Ничего!.. Хорошо!.. Пусть!.. Мы ему покажем! - говорила она решительно и задорно.
Потом непонятно для Макухина плакала, и он гладил ее по вздрагивающей спине с сутулящим ее мослачком и бормотал:
- Ну к чему же это?.. Зачем же теперь?.. Совсем ни к чему!..
И она тихо и отданно прятала заплаканное лицо под его свежевыбритым подбородком...
Из ее номера в свой Макухин вышел только в десять часов утра на другой день.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
Дней через восемь после своей ночной беседы с Макухиным зашла к Алексею Иванычу Наталья Львовна.
От ходьбы ли с последней остановки трамвая, или оттого, что хорош, ясен был день, она была очень оживлена, сразу нашла Алексея Иваныча очень поздоровевшим и сама показалась Алексею Иванычу гораздо свежее, чем раньше.
- Мы решили бросить свои каменоломни и взять большое имение в аренду! - сразу и весело начала она, когда Алексей Иваныч - по-своему, неопределенно - спросил ее, что она и как.
- Вы решили?.. Кто такие "вы"?.. Простите!.. И какие же это ваши каменоломни?
Но тут же вспомнил, что и "мы" и "каменоломни" значит - Макухин, ее жених, и сказал еще раз:
- Простите!
Ее затейливая зимняя шляпка с белым крылом затеняла в нем ту, прежнюю Наталью Львовну, в котиковой шапочке, в кипарисах, в солнечной неге, на даче, над голубым морем, - и она уж не сутулилась, как прежде.
Она держала голову прямо, и появилась новая, почти мужская, осмысленность в ее глазах, теперь что-то видевших ясно (прежде не было этого) и видевших далеко вперед.
День был теплый, тихий, - снегу все не было, и они не сидели в комнате, а гуляли в саду, очень прибранном больными, и подробно рассказывала Наталья Львовна, почему иметь каменоломни гораздо менее выгодно, чем арендовать имение, а Алексей Иваныч слушал с явной тоской, точно слышал о тяжкой болезни кого-то, с кем он сроднился, и вставлял односложно:
- Что ж, конечно... Имение, да... Это совсем хорошо: имение.
И почему-то вспомнил Павлика.
- Что-то теперь делает наш Павлик бедный!.. Или уж умер?
- Павлик умер?.. Что вы!.. Павлик мне недавно письмо прислал... То есть прислал письмо отец, а в нем была и от Павлика страничка... Поправляется!.. И даже шафером был у Ивана на свадьбе!.. Помните - старик - садовник с нашей дачи?.. Женился, представьте!
- Женился? - оторопел Алексей Иваныч. - Как же... помню Ивана...
- И у меня, знаете ли, мысль: если дело с имением у нас сладится (я думаю, что сладится: есть уже подходящее и не так далеко отсюда), я возьму туда Павлика, - пусть ковыляет там... Молоком парным буду его отпаивать, авось, отпою... А то что же он там один, - бедный!
Алексей Иваныч глянул на нее благодарно:
- Это вы хорошо!.. А как же море и горы?.. Ведь там не будет?
- Ничего... весной и в деревне отлично... И вас мы думаем тоже туда.
- Меня туда?.. Как же это меня?
- А что же вы будете вечно здесь?.. Куда-нибудь надо вам потом?.. Вот и будете помогать нам по хозяйству!
- Вот как вы меня!.. И думаете вы... что я могу? - очень удивился Алексей Иваныч.
Он был в своей прежней бурке и прежней фуражке с кокардой и инженерским значком.
- А почему же не можете? - повернула она к нему новую шляпку.
- Мм... вот как вы думаете меня!
Он присмотрелся к ней очень внимательно своими белыми встревоженными глазами, но в это время загремели около по камням узенькой здесь мостовой колеса извозчика и остановились около ворот.
- Доктор, должно быть, - сказал Алексей Иваныч и ждал рассеянно: вот стукнет щеколда калитки и войдет серое, такое обычное за последние дни для его глаз, - военная шинель, часто бывавшая под дождем и потертая.
Но брякнула щеколда, и открылась калитка, и вошел кто-то в шубе, тоже страшно знакомый, - тяжелой волчьей шубе и шапке.
- Илья, - шепнул он Наталье Львовне и прирос к месту.
Шагах в десяти от них обоих, от калитки к лестнице на второй этаж, медленно еще ставя ноги, побледневший, что было заметно очень, прошел Илья, приехавший, только что, видимо, выйдя из больницы, к Ване.
Вкось бросивши взгляд на Алексея Иваныча и Наталью Львовну, он узнал их сразу и отвернулся, но ни одного движения его не пропустили они и молча смотрели, как он, безошибочно и не нуждаясь в вопросе, подошел прямо к двери, ведущей на верхний этаж, и скрылся за ней.
- Вот как! - прошептал Алексей Иваныч.
- Да... Он и тогда ведь, когда я была, мог ходить...
Голос у Натальи Львовны тоже стал притихший, но она тут же оправилась, оглянулась кругом, увидела близко скамейку, - сказала весело:
- Сядемте здесь!
Со скамейки, выбранной ею, видны были все выходящие в сад окна второго этажа. Алексей Иваныч, когда они сели, смотрел все время вниз, себе в ноги, она же на окна.
- Да, это он к художнику... то бишь, атлету... Они ведь оказались действительно друзья, - вы знаете?.. И он от него без ума, от Ильи, этот атлет!.. Он вообще туповат, как все атлеты... Умный атлет - это, конечно, абсурд!
- А Петр Первый? - нерешительно вставил Алексей Иваныч.
- Не знаю... Гениален, говорят, был... Может быть... Но ведь это у него была жена - немка Марта?.. Поломойка!.. Разве умный человек мог бы жениться на поломойке?
- Значит... Макухин умнее Петра? - неожиданно сказалось у Алексея Иваныча, потом он сделал рукой свой хватающий жест, и лицо его приняло умоляющее выражение.
Но она отвечала спокойно:
- Конечно, умнее.
- Да... Макухин... Федор Петрович, - поправился он, - только что не получил образования, а он...
- Это неважно! - перебила она. - Зато не говорит явных глупостей, которые надоели ужасно!
- Конечно, - он и не может говорить глупостей, - согласился Алексей Иваныч. - Для того, чтобы иметь возможность говорить глупости (иногда, иногда, - не всегда, разумеется!), нужно быть очень умным... А он умен, действительно, просто - умен.
- Но не очень? - подхватила Наталья Львовна. - Кто же очень, по-вашему? Илья?
- Нет!.. Илья нет!.. Не тот, какой нужен, чтобы быть очень умным.
И вдруг, неожиданно:
- А ваша свадьба как?
- Свадьба?.. Мы отложили пока...
- А-а!.. Вот как!..
И тут же:
- Знаете, - я даже во сне не вижу больше Валю!
- Чтобы видеть во сне, нужно думать, а вы забыли!
- Я забыл? Что вы!
- Да, да!.. Забыли! Я это вижу... Забыли!
- Я нет... Я думаю... А она... И вот я сижу, а он ходит.
- Как сидите? Ведь вы же лечитесь?
- Лечусь?.. Чепуха это все... Этим нельзя вылечить... Да я уже и не болен... Я как-нибудь уйду отсюда.
- Куда уйдете?
- Не знаю... Я что-то делал там около моря... Дорогу?.. Вот... могу опять делать дорогу...
- Нет, вы поедете к нам в имение... На берегу - там вам нечего делать...
- Нечего, правда... И вообще нечего... И везде нечего... У меня был враг, - им я был жив несколько месяцев (чем же еще и жив бывает человек, как не врагом?). Теперь его нет больше... То есть он жив вообще... вообще жив, а для меня умер... Смотрел сейчас на него, как на чужого... Теперь кончено... Нет его... Над всеми тремя крест!
Он провел в воздухе крест указательным пальцем.
- Мне сейчас надо ехать, - поднялась Наталья Львовна, - к владелицам имения, которое мы хотим снять... План мы видели... и условия. Надо поехать туда, на место, но сначала... сначала выяснить еще кое-что здесь... Они только недавно оттуда... Их три сестры, представьте, и все красавицы, и еще девочки почти... Мать умерла недавно... Имение в опеке, а опекун - их дядя, - Оленин, предводитель дворянства... Поняли?.. Ах, какой дом у них здесь!.. Не дом - дворец!.. Вот мне сейчас к ним надо.
