расстроился. Мне было приятно думать, что Кэт где-то здесь, рядом, и скоро я смогу ее увидеть. Это было одним из основных стимулов пытаться как можно скорее восстановиться. Но в частной клинике лежать наверняка было куда приятнее, чем здесь, среди растрескавшихся зеленых стен и усталых сестер и врачей. Поэтому я порадовался за Кэт, с неимоверным трудом поднял с тумбочки телефон-кирпич и полез в «Вконтакте». Мы с Кэт не были там друзьями – до сих пор в реальной жизни мы, кажется, даже ни разу не разговаривали друг с другом – но найти ее в соцсети было делом пары секунд.
Найти, чтобы увидеть пустую страницу с фотографией и надписью: «Екатерина ограничила доступ к своей странице».
На фотографии Кэт была очень серьезной и смотрела прямо в камеру – прямо на меня. Ее лицо не сильно отличалось от эльфийского аватара, а глаза были и вовсе точно такими же. Темными и бездонными.
Я нахмурился – но не сдался. Нашел ее группу, страницу старосты Ольги, написал той сообщение, где попросил дать телефон Кэт и объяснил, кто я и зачем мне номер. Староста ответила очень теплым сообщением с пожеланиями скорейшего выздоровления – разумеется, наша история была известна всему институту. Прислала номер Кэт.
Я битый час лежал с телефоном в руке, пытаясь придумать, что написать. Казалось невозможным уместить все то, что я хотел ей сказать, в пару простых фраз. В конце концов, я напечатал: «Привет. Это Базз. Как ты?», – и нажал «отправить».
Я надеялся, что она уже пришла в себя настолько, чтобы прочитать мое сообщение и ответить.
Сначала я проверял телефон каждую минуту. Потом, уговорив себя, что она может, например, спать – каждые пять минут. Потом я начал волноваться, что, может быть, с Кэт все куда хуже, чем со мной. Я попросил маму выяснить, в какую клинику перевели Кэт. Нашел телефон регистратуры.
– Эм-си-эм клиник, администратор Наталья. Чем могу помочь?
– К вам неделю назад из сорок третьей больницы перевели Кустицкую Екатерину, после комы.
– Одну минуту.
Я ждал, пока в трубке играла приятная музыка.
– Прошу прощения за ожидание. А по какому вопросу вы обращаетесь?
– Я хотел узнать, как она.
– А кем вы ей приходитесь?
– Я… друг.
В трубке повисла пауза.
– Извините, но мы предоставляем информацию о здоровье пациентов только родственникам и доверенным лицам. Могу я еще чем-нибудь вам помочь?
Я положил трубку.
На следующий день я отправил сообщение старосте Ольге с вопросом, знают ли они что-нибудь о состоянии Кэт. Та ответила не сразу, но вечером написала, что общалась с Кэт в мессенджере, и та сказала, что ей уже лучше.
Я выдохнул. Во всяком случае, она отвечала Оле. И говорила, что ей лучше. Может, я неправильно вбил номер?
Но все было верно. И тогда я решил, что Кэт просто не хочет разговаривать со мной. Может, она не простила мне, что я ее убил – пусть и для ее же блага. Может, я ассоциировался у нее с тем, что она очень хотела забыть.
А может, и в игре она была со мной просто потому, что так было удобнее. Проще. Потому что она знала, что нравится мне, и хотела наверняка заручиться моей поддержкой. Она отдалась Кадису, когда посчитала это необходимой мерой – кто сказал, что она не могла так же поступить со мной?
Это были невеселые и неприятные мысли. Но у меня было на них все меньше и меньше времени.
Каждый день меня ждали многочисленные процедуры – лечебная гимнастика, беседы с психологом, анализы и обследования. Врачи явно были удивлены скоростью, с которой я восстанавливался – ко мне стали водить студентов-медиков, чтобы показать уникальный случай.
Еще один раз ко мне приходил следователь из прокуратуры. Однако вопросы, которые он задавал, намекали, что он скорее хотел убедиться, не сболтну ли я лишнего. Я заверил его, что ничего не помню, ничего не знаю и мечтаю только поскорее обо всем позабыть.
Разумеется, я ни о чем не забыл. И мне очень хотелось поговорить с людьми, которые были виноваты в том, что задача сесть на кровати представляла для меня серьезную проблему. Но я твердо решил отложить этот разговор. Для начала я хотел научиться не только садиться, но и ходить. А до этого было еще очень, очень далеко.
⁂
Оглядываясь назад, я понимал, что все вернулось на круги своя куда быстрее, чем можно было предположить. Я вышел из комы в конце марта, а к концу апреля уже перестал ходить на занятия ЛФК. Врач что-то лепетал про необходимость длительной терапии, но я знал, что мне это больше не нужно. Я чувствовал себя прекрасно. Во всяком случае, физически.
Мне пришлось взять академ. Вообще-то, на первом курсе его не давали – но для меня и остальных «коматозников» сделали исключение ввиду особых обстоятельств. Однако комнату на это время мне дать не могли – значит, нужно было или возвращаться в родной город к родителям, или искать себе жилье.
Но возвращаться к себе я не хотел. У меня была здесь еще пара незавершенных дел. Одно из них звали «Создатели». Второе – Кэт.
Жилье нашлось проще, чем я думал: Валя, счастливый обладатель бабушкиного наследства, пустил меня к себе, причем совершенно бесплатно. Я догадывался, что одной из причин такого щедрого жеста могло быть банальное любопытство – он рассчитывал, что я расскажу ему, что же в действительности с нами произошло. По институту ходили слухи, один другого немыслимее – и все же ни один из них не дотягивал в своей неправдоподобности до реальной истории.
Валя, впрочем, быстро разочаровался – ничего рассказывать я ему не стал. И даже отказался разделить вечерние посиделки за компом, предпочитая в это время читать или смотреть фильмы.
У меня был длинный список – тот, что мы с Кэт обсуждали, лежа в обнимку на кровати в трактире. Одно из немногих напоминаний, что все это происходило на самом деле. Это – и музыка, которую мы слушали там. Наверное, кто-нибудь из друзей, посмотрев мой новый плейлист, сказал бы, что я стал девчонкой – слишком много там стало мелодичного инди и почти откровенной попсы.
Но я вообще сильно изменился.
Когда первое безумие радости прошло, и мама смогла присмотреться ко мне повнимательнее, она как-то заметила.
– Знаешь, Вася, ты как будто с того света вернулся. Или с войны.
Я не стал тогда говорить, что она права, в общем-то, в обоих случаях.
Я начал хотя бы примерно понимать, как жила Кэт все это время – потому что теперь я тоже оказался по ту сторону
