и верных подданных царя Лисапета, хотя было бы и неплохо, а совсем даже для врагов Отечества.
Как выяснилось из дальнейшей беседы, Белые Коты, с того самого момента как подались под защиту ашшорской короны, аккуратно, через третьих лиц, закидывали своим бывшим соплеменникам пробные шары на тему «А может ну его нафиг, воевать? Дело это ненадежное, могут и убить».
У двоих ханов понимания их позиция не нашла, напротив — до сведения перебежчиков было доходчиво доведено то, каким именно видится закам будущее предателей, и что оно, будущее это, видится весьма непродолжительным, а вот Гнура, главу племени Черных Кабанов, известие о том, что мое величество не только оставляет пастбища перешедшим на сторону Ашшории, но и снабжает дефицитными земледельцами, призванными таких перебежчиков содержать, весьма и весьма заинтересовало.
Это, конечно, была не та замануха, на которую польстилось бы все племя, требовались вливания более материальные, чем журавль в небе. О чем хан Гнур, через Белых Котов, преподобному Валарашу без экивоков и сообщил.
А с деньгами в казне в это время было не очень. Прям вот совсем.
Всеашшорский музыкальный фестиваль до зимы подготовить и запустить никак не выходило, так что отложили это мероприятие на следующий год. Лотерею мы, разумеется, провели — пользовалась большим успехом, кстати, — но это лишь позволило залатать дыры в бюджете, а не наполнить его. Знать бы заранее, что будет такой поворот сюжета, может и в Зеленых Коней вкладываться бы не стал…
К этому моменту, правда, у меня появился и еще один, совершенно неожиданный, источник заработка. Во время одной из бесед с Бахметом, я упомянул, среди прочего, концепцию газеты. Упомянул вскользь и напрочь забыл про это, а вот в голову Первопечатника, как выяснилось, заронил мысль, которую он начал думать. Занимался он этим долго и упорно, после чего явился ко мне с идеей еженедельного альманаха, где хоть по небольшой заметке, но каждое министерство да даст. Такой способ молодой философ почитал очень действенным средством для роста царской популярности, поскольку чтение новостей из первых рук создавало бы у ашшорцев иллюзию сопричастности происходящему в державе, а также вполне надежным методом пресечения всевозможных слухов — смотрите, мол, люди добрые, власть от вас ничего не скрывает, знайте истину и не слушайте на базаре болтовню всяких дураков.
Идею я, разумеется, поддержал — пропаганда, особенно если она хоть малую денежку приносит, штука полезная, — подбросив заодно Бахмету мысль тискать платные объявления. Правда, распространять газету по всей стране, в силу изрядной неспешности современных транспортных средств, если бы и вышло, то с изрядной задержкой — на доставку периодики никаких курьеров не напасешься. Однако изобретатель печатного станка, оказывается, продумал и этот вопрос.
Он посоветовался с отцом.
Глава гильдии переписчиков Аарты (куда, кстати, и печатание было отнесено — ну просто в силу того, что до сих пор никто им никогда не занимался, а принадлежать к профессиональной коллегии по закону надо) был за свою жизнь неоднократно умудрен опытом и, пожав плечами, порекомендовал сыну отправлять за пределы Ежиного удела полную подшивку за месяц. Да, опоздание такое же, зато потенциальный покупатель чтива получает сразу много.
Новшество произвело в стране невиданный фурор, но, существенные от него доходы начали поступать уже после получения мной рапорта от Валараша. Пока же, в преддверии первого серьезного испытания моих планов колонизации Большой Степи, денег на умасливание хана Гнура и его кабаньеро тупо не было.
Спасение пришло откель не ждали.
Дело в том, что именно в тот момент, когда от Зам. Ген. Царя по степным вопросам прибыл гонец, я сидел в кабинете вместе со своим сватом — строго говоря, он едва успел войти, поприветствовать мое величество и, повинуясь моей монаршей воле (даже высказанное самым дружелюбным тоном и от всей души предложение, увы, при монархии остается таковой) присесть, когда посланник Валараша, серый от усталости и дорожной пыли, был введен в кабинет Люкавой.
Он бы, лично, может и попридержал, но при нем есть деды. А они умеют убеждать, не прилагая, казалось бы, никаких к тому усилий.
— Тревожные вести, государь? — я не мим и не разведчик, прочитать эмоции на моем лице вполне возможно, особенно если ты являешься прожженным купчиной.
— Да, Вартуген. — я повернулся к гонцу. — Отдохни нынче. Люкава, пусть его разместят наилучшим образом — парень сутки не вылезал из седла.
Ямщиков у нас, может, и нету, а вот служба смены курьеров еще Лендедом отлажена. Не будь этого — получил бы письмо через неделю, когда пить «Боржоми» уже поздно.
— Могу ли я чем-то помочь своему обожаемому государю? — вкрадчиво вопросил Пузо, краем глаза наблюдая за тем, как мой секретарь провожает посланника. — Или вся возглавляемая мной гильдия? Прикажи! Мы отдадим ради тебя последнее!
Это за чем же он таким пришел-то?
— Не стану отрицать, любезный сват, — вздохнул я, подавая свиток Вартугену, — вы могли бы мне помочь, ибо корона сейчас нуждается в деньгах так, как никогда. Но просто забрать у вас их я не могу, а одалживать не желаю. Вот, прочти — все одно скоро это уже не будет тайной.
Мой, в той еще жизни, директор, говаривал: не надо знать и уметь все — достаточно обладать даром найти тех, кто это все совсем все. Посмотрим, работает ли это с папашкой Мортиши.
— Государь! — дочитав свиток Пузо приложил его к сердцу и, хоть и не вставая (хам!) поклонился. — Вижу, что я прибыл вовремя. Наша гильдия как раз и хотела предложить короне денег.
Он миг помялся, а затем поглядел на меня взглядом жестким и прямым.
— Но теперь, полагаю, предложить хотела мало. — а вот голос его был столь же мягок и елеен как и с самого начала.
— Неужто вы решили оплатить возведение статуи моему брату в Кагеновом посаде? — всплеснул руками я.
Разговор об этом при дворе и впрямь недавно был.
— О, мы могли бы. — Вартуген потупился, изображая… что-то (я не психолог, не спрашивайте что) подходящее моменту. — И стоит вашему величеству даже не приказать, но просто дать малейший намек…
— Намекаю. — прервал его я. — Сват, ты чего приперся-то? У тебя аккурат сейчас корабль из Бирсы разгружают, а ты здесь
