взгляд.
За этот час Юра выпил больше, чем Володя за весь вечер, но, казалось, ничуть не опьянел. «Оно и к лучшему, — подумал Володя, — раз трезвый, можно поговорить подольше» — и принялся перечислять подарки.
— И что, праздник окупился? — спросил Юра, когда он рассказал и про застолье.
Володя рассмеялся.
— Разве для этого устраивают праздники? То есть только затем, чтобы они окупились?
— Нет, но сам понимаешь, это очень даже желательно. Деньги любят счёт, это я тебе как еврей говорю. — Юра тоже рассмеялся.
— Ты шутишь об этом та-а-ак часто, — протянул Володя.
— О чём? О еврействе? Но мне можно, я же еврей.
— Ну вот опять. — Володя поднял указательный палец.
Юра почему-то смутился.
— Ты против? Раздражает?
— Нет. Просто думаю: это случайность, или ты переживаешь по этому поводу?
— Ну, не то чтобы переживаю. Но с переездом сюда стал интересоваться. Это же всё-таки мои корни. Представляешь, даже иврит учил. — Видимо, заметив, как брови Володи поползли вверх, Юра уточнил: — Правда, быстро бросил. Зачем он мне нужен — здесь я говорю на немецком, Израиль меня не интересует, а чтобы Тору читать — я в Бога не верю.
— Ничего себе. — Володя покачал головой. — А мне казалось, что ты об этом думать забыл. Раньше, в «Ласточке», с таким пренебрежением говорил…
— В детстве я всё это отторгал, делал вид, что меня это не задевает и вообще никак не касается. Наверное, это была защитная реакция — ребёнку сложно осознать масштабы человеческого зла. Сложно принять, что человека ненавидят только за то, что он родился. Тем более когда этот человек — ты, а не кто-то другой. А я мало того что еврей, так ещё и гей.
— Ну, не каждый же день думать об этом, правильно?
— Почему это не каждый? Очень даже каждый! Только штаны сниму — вижу, кто я такой.
— В смысле? — не понял Володя. Задумался, могла ли быть у Юры татуировка на ноге, но такого не вспомнил и честно признался: — Юр, что ты имеешь в виду? Я правда не понял.
— Ты забыл?! Как ты мог об этом забыть?! — деланно удивился Юра. Он был явно на какой-то своей волне, Володя искренне недоумевал, к чему он клонит, и озадаченно смотрел в ответ. Юра сначала вздохнул, затем задвигал бровями и загадочно произнёс: — Володя-Володя… тюнинг…
— Ёлки-палки! — воскликнул тот, догадавшись. — Забыл. Правда забыл, подумал, что тату. — Он покачал головой. — А почему ты называешь это тюнингом?
— Ну как же — аэродинамика… — протянул Юра.
Володя расхохотался.
— Аэродинамика, блин! Ну и шутки у тебя.
— Но это ещё не всё! — добавил Юра. — Плюс — общая эстетика и, ну, ты понимаешь, украшающий мужчину шрам… Ах да, и длительность. Ну, так говорят те, кто делал во взрослом возрасте, кому есть с чем сравнить, я-то сам не знаю. Но так говорят. А ты забыл!
Володя почувствовал, как у него загорелись щёки. Хмыкнул, шутливо ответил:
— По-твоему, я должен помнить, что там двадцать лет назад было?
Юра улыбнулся, но его улыбка казалась неискренней и спустя мгновение растаяла.
— Володь, а если серьёзно?
Володя вздохнул. Похоже, он всё-таки обидел Юру. Совершенно не зная, как объясниться с ним, стал говорить всё, что приходило в голову, не боясь сболтнуть лишнего:
— Если серьёзно… Юр, там ведь было темно, поэтому я не помню таких деталей. Да, ты говорил в лодке, но для меня по-настоящему важным был ты весь, — Володя улыбнулся, — а не отдельные части…
На лице Юры тоже расцвела улыбка.
Часы показывали полдесятого, пора было заканчивать, но расставаться так не хотелось. Хотелось слушать его приятный голос с забавным акцентом, любоваться, как он кутается в огромную тёплую кофту и чертовски мило ёжится от холода.
— Купи обогреватель! — велел Володя, когда Юра в очередной раз нахохлился.
— Куплю, — печально протянул тот. — Я не был готов к резкому похолоданию. На улице дубак, всё мёрзнет, я мёрзну, а согреть некому…
Володя вздёрнул бровь. Выпитый алкоголь сказал за него быстрее, чем он успел подумать:
— Мне кажется, или ты кокетничаешь?
— Я? Да никогда! — воскликнул Юра и улыбнулся во все тридцать два зуба.
— Ну потерпи, я приеду и… сварю тебе вкусный горячий суп. — А про себя Володя подумал: «Мда, Брагинский знает толк в коньяке».
— Жду не дождусь, — заверил Юра. Казалось, улыбнуться шире, чем в тридцать два зуба, невозможно, но он смог.
Они замолчали, но в этом молчании не было напряжения. Володя совсем расслабился — усталость, накопившаяся за день, вкупе с алкоголем сделали своё дело. Он смотрел на чуть подвисающее изображение Юры в мониторе, а тот насвистывал смутно знакомую мелодию, но Володя никак не мог вспомнить какую.
— Что это? — всё-таки спросил он.
— Да из «Юноны и Авось», — отмахнулся Юра и протянул: — «Ты меня на рассвете разбудишь…»
Сердце кольнуло ностальгией, но эта грусть была лёгкой и светлой.
— Мне сегодня написала Маша. Про этот мюзикл спрашивала, — объяснил Юра, широко зевнув.
— Долго же она собиралась, я дал ей твои контакты ещё в сентябре. — Володя тоже зевнул, будто заразившись от Юры.
— Ясно, — хохотнул тот, — давай-ка ты собирайся домой. Тебе ещё ехать, да и мне пора на боковую.
— Нет, подожди. Расскажи, что там Маша пишет.
— Да ничего особенного. — Юра качнул головой. И в ответ на подозрительный взгляд Володи добавил: — Честное пионерское, мы ещё толком и пообщаться не успели. — Он нежно улыбнулся: — Ладно, всё. Жаль с тобой прощаться, но нам обоим пора спать. Мне завтра надо встать пораньше.
— Сладких снов, — сказал Володя, в душе не желая заканчивать этот разговор. Но времени и правда было уже много, голодная Герда ждала его дома, нужно было торопиться.
Едва такси подъехало к дому, как он получил сообщение от Юры:
«Прикинь, я до сих пор не сплю».
Володя оторвал от себя счастливую Герду и, насыпая ей в миску
