Нэнси открыла рот и тут же закрыла.
– В чем дело? – спросил Дэн.
– Ваша рука…
– Что тебя интересует?
– Сильно болит? – Она почти коснулась его забинтованной руки.
– Хвастать особо нечем.
Они продолжали стоять. Теперь рот Дэна открылся и беззвучно закрылся.
– В чем дело? – спросила Нэнси.
– Что ж, могу и сказать, – проворчал Дэн, чей бас взял ноту даже ниже обычного. – Как на духу. Этот твой плейбой. Я и впрямь вообразил, что он сам пристрелил папашу. Но раз ты обеспечила ему алиби, как я понял… Значит, ошибочка вышла. Мои поздрав…
– Он не мой плейбой.
– Ну, зови его как хочешь. Так или иначе, что я хотел сказать: раз уж я при всех назвал его убийцей, взамен попробую тебя развеселить. Вчера ты мне приснилась. Во сне я собирал для тебя цветы. Красные цветы. Этими вот самыми ру… Ай! Сама сделай из этого вывод, какой душе угодно… и, вероятно, окажешься права.
– Но я… – запнулась Нэнси, но затем продолжила: – А к какому выводу пришли вы сами?
– Я не делал выводов. Не было нужды. Ты бы тоже не стала, приснись тебе что-нибудь такое. Как ты собираешь букет из красных цветов и красиво их расставляешь. Об одном прошу: не начинай смеяться, пока не отойдешь за пределы слышимости.
Он сделал шаг к указанной девушкой двери, распахнул ее без стука и, войдя, прикрыл за собой.
Проводивший досуг в полном одиночестве, Текумсе Фокс повернулся к нему с вопросом:
– Ну?
Вице-президент кивнул в ответ.
– В общем, так… – объявил он. – Они хотели, чтобы я подписал показания и опознал оружие, не более. Это мой пистолет, что тут скажешь. Знаете, оторопь какая-то берет, когда понимаешь, что из твоего собственного пистолета кто-то застрелил…
– Не из твоего, а из моего, – сжал губы Фокс. – Слушай, Дэн, это уже просто за гранью. Мы не будем сейчас ничего обсуждать…
– Лучше бы сейчас. То есть если вообще собираемся обсуждать. Все равно толку никакого. Мы уже проходили это раньше. И какой толк? У вас свои представления, у меня – свои.
– Толк будет, если я положу конец твоему применению своих представлений на практике там, где речь идет о моих делах и о моей собственности.
Дэн тряхнул головой:
– Иными словами, дадите мне пинка? Уволите? – Он вскинул свою мощную руку, взывая к рассудку Фокса. – Ну зачем такое говорить? Начать с того, что раздавать пинки – не в вашем стиле. И тем более мне. В мае шесть лет стукнуло, как вы спасли мне жизнь. Если бы только вы тогда не вмешались, аризонские присяжные вздернули бы меня выше, чем летает воздушный змей, это как пить дать. Если бы не вы, меня бы здесь сейчас не было. Значит, в конечном счете кто несет ответственность за мои поступки? Вы же и несете… Ну хорошо, я ведь признал, что этот аргумент мне подкинул Покорни, но это не делает его плохим аргументом. Вы жизнь мне спасли, и вот он я. Что я ни сделаю – подвиг там совершу… или наоборот, как вы, кажется, вообразили… все одно – ответственность ваша. А насчет того пистолета… так стоит немного подумать, и окажется, что не будь его под рукой…
– Сказал же, мы сейчас не станем это обсуждать!
– Если осталось, что обсудить, можем и сейчас…
– Нет. Я занят.
– Это я уже понял. Вы вычислили убийцу Торпа, по глазам вижу. Но если нам не уйти от разговора о том, что я одолжил тот пистолет… Не желаю всю ночь ворочаться, места себе не находя от переживаний…
– За всю жизнь ты и пяти минут ни о чем не переживал. Пожалуйста, спустись и попроси Вона Кестера подняться сюда и прихватить с собой Люка Уира и Генри Джордана.
Дэн округлил глаза, хмыкнул, пробормотал:
– А я с самого начала знал, что это он, – и направился к двери, даже не замедлив шага при оклике Фокса:
– Стой, погоди минутку! Предлагаю пари! Десять к одному, что ты не назовешь…
Вице-президент скрылся за дверью. Фокс состроил гримасу ему вслед, а затем прошел к открытому окну и высунул голову наружу, чтобы глубоко вдохнуть несший долгожданную прохладу ночной воздух. Очевидно, Дэну не сразу удалось отыскать Кестера или же Кестер с большим трудом нашел остальных, потому что добрых десять минут истекли, прежде чем Фокс заслышал приглушенные ковром шаги в коридоре.
Фокс обернулся к двери, когда та приоткрылась. Люк Уир вошел первым: лицо угрюмое, в глазах краснота. Спина Вона Кестера была прямой, но мелкие судорожные шаги выдавали его напряжение. Генри Джордан выглядел совершенно жалким: уголки губ поджаты, сутулая спина, опущенные плечи, шаркающая походка. В комнате было всего три кресла. Фокс предложил остальным занять их, а для себя подтащил пуфик от туалетного столика, на который и сел.
– Останься в коридоре, будь так добр, – сказал он Дэну. – У двери. Сядь на полу, но не вздумай уснуть. Если кто-то покажется, постучи.
Выходя, Дэн пророкотал, без всякой досады в голосе:
– Чего я никогда ни делал, так это не засыпал…
Фокс повернулся к Кестеру:
– Если мы не станем повышать голос, нас смогут услышать в соседней комнате?
Секретарь покачал головой:
– Все комнаты дома звуконепроницаемы. В чем, собственно, дело?
– В убийстве, – коротко ответил Фокс. – Именно его мы и обсудим. Но меры безопасности нам нужны для сохранения доброго имени Ридли Торпа. Все мы заинтересованы в том, чтобы и дальше хранить его секрет. Вы и Люк тоже этого хотите, я знаю. У Джордана свои причины желать того же, как и у меня. Терпеть не могу возвращать честно заработанные деньги и хочу оставить себе чек, полученный от Торпа.
– В любом случае, – сухо заметил Кестер, – никто не сможет вынудить вас вернуть его наследникам.
– Еще как сможет. Меня заставят мои моральные принципы, совесть… или тщеславие. Не так уж важно, как назвать, но более сильного принуждения и придумать нельзя.
Кестера эта тирада не впечатлила.
– Какие аспекты убийства вы хотели обсудить?
– Я бы не хотел больше обсуждать убийство, – хриплым от напряжения голосом заявил Люк Уир. – Со всем уважением, джентльмены, говорю вам: я не хочу!
– Прекрасно вас понимаю, Люк, – посочувствовал Фокс. – Но мы, все четверо, хотим сохранить наш секрет, и только поэтому я попросил вас сюда подняться. – Он повернулся и отрывисто проговорил: – Обсуждать убийство в основном предстоит нам с вами, мистер Джордан.
Сухощавый человечек шевельнулся в кресле, устало выражая удивление.
– Знать не знаю, что у вас на уме и с чего вы решили, будто мне есть что сказать
