– Хочешь сказать, что он способен на преднамеренное, детально разработанное убийство?
– Люблю догадливых мужиков… Хотя по жизни ты совсем другой, – с томным взором добавила Зинка.
– Черенкова мог убить именно такой человек?
– В общем-то да.
– Спасибо за ценную информацию, – Цимбаларь решил, что задерживаться сверх необходимого не стоит. – Если вспомнишь ещё что-нибудь важное, немедленно сообщи мне.
На прощание Зинка сказала:
– Главное, не допускайте новых видений. Иначе вся деревня скопом накинется на вас. Не позволяйте людям собираться толпой. Никаких гуляний на Масленицу. Попроси священника, чтобы он отменил воскресные службы… Опасность для вас действительно существует, но ангелы, дьяволы и прочая мистика – это чистая условность. С тем же успехом наша деревенька может называться Оком Шивы или Задницей Перуна. Не надо концентрировать на этом внимание.
Цимбаларь был уже за калиткой, когда она, даже не накинув платок, вновь выглянула из сеней.
– Я вспомнила, кому ещё давала общие тетради. Одну в церковь, учитывать пожертвования. Другую в мехмастерскую, вести журнал по технике безопасности. И третью в сыроварню, неизвестно для чего.
Хотя обеденное время уже миновало, от Зинки Почечуевой Цимбаларь направился к Парамоновне. Тягу к пище отшибает жара, но отнюдь не холод.
Старуха затеяла большую стирку, однако дорогого гостя голодным не оставила. Пока в печи разогревался вчерашний борщ, до этого представлявший глыбу бордового льда, она быстро напекла пшеничных блинов, которые предполагалось употреблять как со сметаной, так и с яичницей-глазуньей.
На кухне было очень парно. Вода грелась в большом котле, вмурованном прямо в русскую печь и предназначавшемся в основном для нужд самогоноварения. Единственным приспособлением, хоть как-то облегчавшим труд прачки, являлась допотопная гофрированная доска, а вместо новомодного стирального порошка употреблялось проверенное веками хозяйственное мыло.
– Сегодня меня возчик конём сшиб, – сообщил Цимбаларь, макая горячий блин в плошку со сметаной. – Причём нарочно. Но я ему, конечно, выдал по первое число. Долго будет меня помнить.
– А что за возчик? – поинтересовалась старуха, собираясь зачерпнуть очередное ведро кипятка.
– Я его фамилию как-то и не спрашивал, – ответил Цимбаларь самым беспечным тоном. – Бородатый такой, и вся рожа, как этот блин, лоснится. Под дурачка косил.
– Конь у него гнедой?
– Вроде того.
– Жеребец?
– Ага… Ещё та зверюга!
Наступило молчание, казалось бы не обусловленное никакими конкретными факторами. Парамоновна в напряжённой позе застыла возле печки. Но и Цимбаларь, сегодня уже получивший хороший урок, держался настороже. Даже беседуя с в общем-то безобидной Зинкой, он заранее продумал тактику обороны.
Когда Парамоновна наконец-то повернулась, вид её был страшен, и это обстоятельство особенно усугубляло ведро с кипятком, прыгавшее в руках.
– Да ведь ты моего любимого племяша Саньку Васякина обидел, – негромко сказала она, поднимая на Цимбаларя глаза, достойные невесты Вия. – Как же ты посмел, рвань поганая? Он же с самого детства бешеной собакой напуганный. Я тебя сейчас как курёнка сварю.
Широко, по-мужски размахнувшись, старуха плеснула кипятком в Цимбаларя. Губительная влага ещё только начала свой полёт, когда участковый перевернул массивный обеденный стол и юркнул под его прикрытие с проворством, достойным мышкующего хорька.
Теперь на кухне вообще ничего не было видно. Сквозь горячий туман доносились звуки, свидетельствующие о том, что сумасшедшая старуха ухватом вытаскивает из печи горшок с борщом, успевшим к тому времени дойти до готовности. Это оружие, на пятую часть состоявшее из клокочущего жира, было пострашнее простого кипятка.
Применять к старухе приёмы самообороны – означало осрамиться на всю жизнь. Стрелять – тем более. Пришлось воспользоваться подручными средствами, причём полагаясь больше на слух, чем на зрение.
И хотя две первые табуретки пролетели мимо цели, третья – судя по заячьему вскрику ошпаренной старухи – обезоружила её, а последняя сбила с ног. Но ликовать было рано. Поверженный враг заслуживал не только снисхождения, но и немедленной помощи.
Понимая, что лучшее лекарство сейчас – это свежий воздух, Цимбаларь выволок Парамоновну во двор, где и повторил с ней трюк, однажды уже проделанный Ваней возле опорного пункта, то есть хорошенько окунул в снег.
Спустя минуту старуха опомнилась и повела вокруг выпученными глазами, в которых быстро угасал огонь недавнего безумия. В её седых волосах застряли свекольные дольки, а к морщинистой щеке прилип кусочек разварившейся моркови.
– Где это я? – недоумённо пробормотала она. – Что случилось?.. Никак борщ обронила?
– Ты его, Парамоновна, на меня хотела обронить, – сказал Цимбаларь, почему-то не питавший к старухе никаких отрицательных чувств. – А перед этим ещё и ведром кипятка угостила. Спасибо тебе за гостеприимство, спасибо и за хлеб-соль. Не забудь руки барсучьим жиром смазать, а то кожа слезет. И не смей приближаться ко мне ближе, чем на пятьдесят шагов.
Оказалось, что в этот день на орехи досталось всем оперативникам, исключая лишь Ваню Коршуна. Роковой отсвет, брошенный багряными призраками, выделял их среди жителей Чарусы столь же явственно, как перья выделяют птиц среди пресмыкающихся.
Первой жертвой покушения стал Кондаков, прекрасно сознававший, что его может ожидать в ближайшем будущем, и успевший загодя подготовиться к самым неожиданным сюрпризам.
Теперь он сажал пациентов не подле себя, как раньше, а поодаль, у самых дверей, тем самым исключая возможность внезапного нападения. Что касается пальпации, выслушивания и других диагностических мероприятий, то их Кондаков проводил лишь в крайнем случае, предварительно оценив потенциал вероятного противника.
Режуще-колющие предметы, включая авторучку, исчезли с привычных мест, а всё самое необходимое наш фельдшер держал в своих карманах. То же самое касалось и стеклянных изделий, зачастую ещё более опасных, чем остро отточенная сталь.
Впрочем, контингент, явившийся сегодня на приём, не вызывал особых опасений. И действительно, с кормящей матерью, на груди которой высыпали малиновые пятна крапивницы, со стариком, измученным паховой грыжей, и с подростком, отморозившим уши, никаких проблем не возникло. Кондаков издали разглядывал их болячки, ненавязчиво шутил, назначал лечение и выдавал те немногие лекарства, которые имелись в распоряжении деревенского фельдшера.
Затем подошла очередь тракториста, собиравшегося снять с руки так называемый «циркулярный» гипс, то есть не простую лангетку, а добротное трубообразное сооружение весом чуть ли не в четверть пуда. Сам тракторист был добродушным детиной, казалось бы, изготовленным в одном комплекте со своим могучим и неприхотливым «ЧТЗ».
Сначала Кондаков попытался схитрить и попросил тракториста поносить гипс ещё с недельку, естественно, за счёт работодателей. Однако он наотрез отказался, ссылаясь на то обстоятельство, что по вине гипсовой повязки лишён возможности выполнять свои супружеские обязательства.
– А зачем для этого нужны руки? – удивился Кондаков. – Ты ведь вроде не извращенец какой-нибудь.
– У моей бабы брюхо, как тесто в квашне, – пояснил тракторист. – При ходьбе мало что до колен не достаёт. Прежде чем до причинного места добраться, его нужно руками наверх спихнуть. А одной рукой я не справляюсь.
– Поставь её на четвереньки. Очень даже удобная поза, – посоветовал Кондаков, мучительно пытаясь вспомнить, так ли это на самом деле.
– Поставил бы, да у неё одна нога больная, не гнётся, – сказал тракторист.
– Ну и проблемы у тебя, братец, – посочувствовал Кондаков, ни на миг не утративший бдительности. – Ладно, постараюсь твоему горю помочь. Иди в соседнюю комнату и ложись на кушетку.
Для страховки он привязал здоровую руку тракториста к штырю, торчавшему из стены, и только после этого начал снимать гипс, пользуясь не огромными хирургическими ножницами, как это повелось ещё со времён великого Пирогова, а лёгким молоточком, применявшимся обычно в невропатологии, и обыкновенной деревянной линейкой. Сейчас на повестке дня стояла отнюдь не эффективность работы, а личная безопасность. И верный трактор, и неудовлетворённая жена могли подождать. Больше ждали!
Как бы то ни было, но в конце концов Кондаков со своей работой справился. Из-под белого гипса на белый свет появилась рука, сломанная ещё в те времена, когда сюда могли добраться медицинские работники из района. Пальцы её были беспомощно скрючены, а кожу покрывали странные пятна, похожие на следы проказы. Даже на первый взгляд она выглядела более тонкой (вернее, менее толстой), чем здоровая. Такой рукой даже бабий живот трогать было ещё рано.
