- Мам, - прошипела Зора, потянув ее за рукав. - Мам. Там случайно не Шантель?
Отвлекшись от своих нелегких дум, Кики послушно посмотрела туда, куда указывала Зора, хотя имя ей ни о чем не говорило.
- Нет, не может быть. Она с моего курса, - Зора украдкой скосила глаза. - То есть не совсем, но…
Двойные двери распахнулись. Сумрачную внутренность храма прошили ленты солнечного света, они обвязали золотом стопку псалтырей, украсили ярким бликом белокурые локоны милого младенца, латунную кромку восьмиугольной купели. Все головы дружно, как на свадебной церемонии (жуть!), повернулись навстречу Карлин Кипе, которая плыла по проходу в деревянном ящике. И только Говард смотрел вверх, на незатейливый свод; ему хотелось сбежать, или освободиться, или отвлечься. Что угодно, куда угодно. И вдруг его волной накрыла музыка. Она обрушилась на него сверху, с балкона. Восемь молодых мужчин, с аккуратными прическами и по-детски розовыми лицами выкладывались во всю силу легких ради совершенства, на которое только способен человеческий голос, ради звучания более широкого диапазона, чем каждый из них обладал.
Говард, который давным-давно отчаялся услышать совершенный вокал, с удивлением и ужасом обнаружил, что тронут до глубины души. Он забыл о программке в руке (и так никогда и не узнал, что это были моцартов- ская Ave Verum и хор «Кембриджские певцы»), забыл вспомнить о своей ненависти к Моцарту и фыркнуть по поводу дорогостоящей причуды привезти питомцев Королевского колледжа* попеть на похоронах в Уиллесде- не. Это уже не имело значения. Мелодия захватила его. «Аааа, вау-ау, аа, аа, вау», - пели юноши; робкий, полный надежд скачок первых трех нот - и горестное понижение трех последующих; гроб проплыл так близко от Говардова локтя, что он почувствовал в руках его тяжесть; женщина в гробу была старше его на каких-то десять лет; здесь она навеки упокоится; однажды навеки упокоится и Говард; за гробом рыдают дети Кипсов; сидящий впереди мужчина смотрит на часы, как будто конец света (а для Карлин Кипе это, несомненно, так) - лишь досадная заминка в его насыщенном трудовом дне, и хотя этому парню, как и Говарду, как и десяткам тысяч людей ежедневно, жить тоже аккурат до собственной кончины, мало кто способен при жизни по-настоящему поверить в ожидающее его забвение. Вцепившись в подлокотники, Говард пытался восстановить дыхание, как при приступе астмы или обезвоживании, - с ним уже случалось и то и другое. Но тут было иное: во рту скопилась соль, много соленой жидкости, она щекотала в носу, ручьями струилась по горлу и скапливалась в миниатюрной треугольной ямке у основания шеи. Текло из глаз. А глубоко внутри, казалось, разверзся второй рот и оттуда рвется крик. Мускулы живота непроизвольно сокращались. Все вокруг сидели, склонив головы и сложив руки в молитве, и Говард, неоднократно уже бывавший на подобных мероприятиях,
* Один из крупных колледжей Кембриджского университета; известен своей церковной капеллой, выдающимся памятником архитектуры.
прекрасно знал, что так оно и полагается. Сам он в эти моменты обыкновенно, чиркая карандашом по краешку программки похорон, припоминал подлинные, не самые идеальные, взаимоотношения между мертвецом в ящике и субъектом, произносящим ему сейчас пылкий панегирик, или с любопытством гадал, опознает ли вдова покойного его любовницу, сидящую в третьем ряду. Но на похоронах Карлин Кипе он не мог отвести глаз от ее гроба. Смотрел и смотрел. За производимый шум было совестно, но Говард не мог себя сдержать. Мысли хлынули через край и устремились в темные норы. Надгробие на могиле Зоры. Леви. Джерома. Всех детей. Его собственной. На могиле Кики. Кики. Кики. Кики.
- Пап, ты чего? - прошептал Леви, массируя ему спину между лопатками.
Но Говард увернулся от прикосновения, встал и вышел из церкви через те двери, через которые прибыла Карлин.
* * *
Когда начиналось отпевание, было солнечно, теперь небо затянули облака. Выйдя из церкви, люди стали словоохотливее, обменивались рассказами и воспоминаниями, но все равно не знали, как благопристойно завершить общение и перейти от бесплотных материй - любви и смерти и так далее - к земным вопросам: как поймать такси? Ехать ли только на кладбище, или только на поминки, или в оба места? Кики вместе с Джеромом и Леви стояла под вишневым деревом и совсем не ждала приглашения, но Монти Кипе подошел и персонально ее позвал. Она растерялась.
- Правда? Нам ни в коем случае не хотелось бы к вам вторгаться.
Монти сердечно откликнулся:
- Ни о каком вторжении и речи идти не может. Нам будет приятно видеть друзей жены.
- Да, мы с ней дружили, - видимо, слишком горячо откликнулась Кики, потому что улыбка Монти поблекла, стала натянутой. - Я не успела узнать ее поближе, но мне и этого хватило, чтобы ее полюбить. Я скорблю о вашей потере. Она была поразительным человеком. Так много отдавала людям.
- Да, - сказал Монти, скользнув по ее лицу странным взглядом. - Правда, иногда я боялся, что кто- нибудь воспользуется этим ради своей корысти.
- Да! - воскликнула Кики и порывисто дотронулась до его руки. - Мне тоже было за нее страшно. Но потом я поняла: она не виновата, а стыдно будет тому, кто нечестно воспользуется ее великодушием.
Монти торопливо кивнул. Да, разумеется, ведь ему еще со столькими гостями надо переговорить. Кики убрала руку. Мелодичным низким голосом Монти объяснил, как добраться до кладбища и до дома Кипсов, в котором пройдут поминки, кивнув на Джерома как на уже там бывавшего. Леви слушал, и у него все больше расширялись глаза. Он и понятия не имел, что в похоронных делах имеются второй и третий акты.
- Огромное спасибо. И… и прошу вас извинить Говарда… Ему пришлось уйти во время церемонии… Что- то с желудком, - Кики неопределенно повертела рукой перед животом. - Сожалею, что так получилось.
- Ну что вы, - покачал головой Монти. Он еще раз бегло им улыбнулся и направился к другим гостям. Кики с мальчиками смотрели ему вслед. Через каждые несколько шагов его останавливали соболезнующие, и он со всеми разговаривал столь же вежливо и терпеливо, как только что с Белси.
- Какой человек! - восхищенно сказала Кики сыновьям. - Широкой души, не то что… - прибавила она и сразу оборвала себя, вспомнив о недавнем решении не критиковать мужа в присутствии детей.
- Нам что, еще и туда тащиться? - спросил Леви, но не удостоился ответа.
- И о чем только он, черт возьми, думал? - вдруг взвилась Кики. - Как можно уйти с похорон? Что у него с головой? Как можно было так… - Она снова пересилила себя и замолчала. Сделала глубокий вдох. - Кстати, где носит Зору?
Взявшись за руки, они пошли вдоль стены. Зора у входа в церковь разговаривала с ладно скроенной чернокожей девушкой в дешевом темно-синем костюме. На голове у собеседницы был модный шлем выпрямленных гладких волос, к щеке лепился завиток. При виде такого великолепия Джером и Леви сделали стойку.
- Шантель - новая задумка Монти, - поясняла тем временем Зора. - Я так и поняла, что это ты. Мы вместе ходим на семинар поэзии. Мам, это Шантель, помнишь, я часто тебе о ней рассказывала?
И Шантель, и Кики сильно удивились.
- Новая задумка? - переспросила Кики.
- Мы с профессором Кипсом - прихожане одной церкви, - чуть слышно сказала Шантель. - Он попросил приехать и помочь ему здесь на каникулах. На Рождество у него много хлопот, надо успеть до праздника собрать пожертвования для всех нуждающихся островов… Сейчас и правда хорошее время… - прибавила Шантель, но вид у нее был несчастный.
- Значит, ты в Грин-парке? - выступил вперед Джером (а Леви сдал назад, потому что даже после столь недолгого общения стало очевидно, что эта девушка не для него. Несмотря на свои имя и внешность, она принадлежала Джеромову миру).
- Что? - спросила Шантель.
- В Грин-парке офис Монти. Там Эмили и все остальные.
- Ах, да, конечно, - сказала девушка, но ее губы так отчаянно задрожали, что Джером мгновенно пожалел о своем вопросе. - Я просто немного помогаю… То есть должна была помогать. Но теперь, наверное, придется завтра уехать домой.
Кики тронула ее за локоть.
- Зато на Рождество ты будешь с родными.
Шантель выдавила улыбку. Чувствовалось, что в ее
семье Рождество не самый веселый праздник.
- Бедняжка, ты приехала, а тут такие ужасные события…
Кики была бы не Кики, не прояви она столь привычного для ее детей сочувствия. Шантель, однако, не ожидала такого участия. Она разрыдалась. Кики обняла ее, прижала к груди.
- Милочка… Ну что ты… Все хорошо. Все хорошо, моя дорогая. Не надо так… Все хорошо.
Девушка тихонько отстранилась. Леви ласково по-, трепал ее по плечу. О такой девушке хотелось позаботиться, хоть как-нибудь.
- Ты едешь на кладбище? Хочешь, давай с нами.
Шантель шмыгнула носом и вытерла глаза.
- Спасибо, мадам, но мне нужно домой. То есть, в отель. До этого я жила в доме сэра Монти, - она тщательно выговорила этот титул, диковинный для американского уха и языка. - Но теперь… Ничего, как я уже сказала, я все равно завтра уезжаю.
