Взявшись за руки, они пошли вдоль стены. Зора у входа в церковь разговаривала с ладно скроенной чернокожей девушкой в дешевом темно-синем костюме. На голове у собеседницы был модный шлем выпрямленных гладких волос, к щеке лепился завиток. При виде такого великолепия Джером и Леви сделали стойку.
- Шантель - новая задумка Монти, - поясняла тем временем Зора. - Я так и поняла, что это ты. Мы вместе ходим на семинар поэзии. Мам, это Шантель, помнишь, я часто тебе о ней рассказывала?
И Шантель, и Кики сильно удивились.
- Новая задумка? - переспросила Кики.
- Мы с профессором Кипсом - прихожане одной церкви, - чуть слышно сказала Шантель. - Он попросил приехать и помочь ему здесь на каникулах. На Рождество у него много хлопот, надо успеть до праздника собрать пожертвования для всех нуждающихся островов… Сейчас и правда хорошее время… - прибавила Шантель, но вид у нее был несчастный.
- Значит, ты в Грин-парке? - выступил вперед Джером (а Леви сдал назад, потому что даже после столь недолгого общения стало очевидно, что эта девушка не для него. Несмотря на свои имя и внешность, она принадлежала Джеромову миру).
- Что? - спросила Шантель.
- В Грин-парке офис Монти. Там Эмили и все остальные.
- Ах, да, конечно, - сказала девушка, но ее губы так отчаянно задрожали, что Джером мгновенно пожалел о своем вопросе. - Я просто немного помогаю… То есть должна была помогать. Но теперь, наверное, придется завтра уехать домой.
Кики тронула ее за локоть.
- Зато на Рождество ты будешь с родными.
Шантель выдавила улыбку. Чувствовалось, что в ее
семье Рождество не самый веселый праздник.
- Бедняжка, ты приехала, а тут такие ужасные события…
Кики была бы не Кики, не прояви она столь привычного для ее детей сочувствия. Шантель, однако, не ожидала такого участия. Она разрыдалась. Кики обняла ее, прижала к груди.
- Милочка… Ну что ты… Все хорошо. Все хорошо, моя дорогая. Не надо так… Все хорошо.
Девушка тихонько отстранилась. Леви ласково по-, трепал ее по плечу. О такой девушке хотелось позаботиться, хоть как-нибудь.
- Ты едешь на кладбище? Хочешь, давай с нами.
Шантель шмыгнула носом и вытерла глаза.
- Спасибо, мадам, но мне нужно домой. То есть, в отель. До этого я жила в доме сэра Монти, - она тщательно выговорила этот титул, диковинный для американского уха и языка. - Но теперь… Ничего, как я уже сказала, я все равно завтра уезжаю.
- В отель? Лондонский отель? Родная, но это безумие! - воскликнула Кики. - Переночуй у нас, мы живем у друзей. Тебе всего-то одну ночь. Зачем платить бешеные деньги?
- Нет, это не я… - Шантель осеклась. - Мне нужно идти, - сказала она. - Приятно было познакомиться. Мне очень жаль… Зора, увидимся в январе. Приятно было пообщаться, мадам.
И, кивнув на прощание, она торопливо пошла к воротам. Белси медленным шагом направились следом, то и дело оглядываясь в поисках Говарда.
- Не может быть. Он ушел! Леви, дай мне свой мобильник.
- Он здесь не ловит, наверное, я роуминг не подключил или что там нужно.
- Мой тоже, - сказал Джером.
Кики затопала каблуками своих «лодочек».
- Это уже ни в какие ворота. Сегодня не его день. Похороны, между прочим. Папочка у вас без тормозов.
- Мам, успокойся. Смотри, у меня телефон работает, только куда звонить-то? - рассудительно сказала Зора.
Кики позвонила Адаму с Рэйчел, но в Хэмпстеде Говарда не было. Белси уселись в такси, предусмотрительно заказанное практичными Кипсами, и встали в длинную очередь иностранцев в иномарках с открытыми окнами.
3
За двадцать минут до этого Говард вышел из церковного двора и свернул налево. Планов у него не было - по крайней мере, сознательных. Однако у подсознания имелись собственные идеи. Говард держал путь в Криклвуд.
Он пешком преодолел последнюю четверть мили пути, начатого утром на машине, и спустился к подножию того переменчивого холма в Северном Лондоне, который бесславно переходит в Криклвуд-бродвей. В разные времена районы на склонах этого холма то подвергаются джентрификации*, то снова деградируют, но две точки экстремума - Хэмпстед и Криклвуд - остаются неизменными. Криклвуд безнадежен, говорят агенты по продаже недвижимости, проносящиеся на своих раскрашенных «мини-куперах» мимо заброшенных бинго-холлов и промышленных зон. Они ошибаются. Чтобы по достоинству оценить Криклвуд, возьмите пример с Говарда и просто прогуляйтесь по этим улочкам. Вы убедитесь сами: здесь на одном только километре больше пленительных лиц, чем во всех помпезных георгианских зданиях на Примроуз-хилл. Африканки в ярких кенте**, бойкие блондинки в спортивных костюмах и с тремя мобильными телефонами за поясом, безошибочно узнаваемые поляки и русские, привносящие на этот остров безбровых лиц-картофелин с безвольным подбородком решительные черты советского реализма, ирландцы, подпирающие ворота жилищных поселков, совсем как фермеры на свином рынке в Керри… На таком расстоянии, когда можно подмечать интересных персонажей, но нет необходимости вступать в разговоры, праздно шатающийся Говард был способен любить этих людей и даже чувствовать себя - с неким привкусом романтики - одним из них. О мы, отбросов горсть, счастливое отребье!*** Он тоже из их круга. И навсегда
* Постепенное вытеснение малоимущих из городского района и его заселение людьми со средним и высоким достатком. Осуществляется путем улучшения качества и перепланировки жилья, увеличения жилищной платы или налога на недвижимость. ** Национальная одежда и символ Ганы. Представляет собой два куска ткани: один обматывается вокруг бедер в виде длинной юбки, другой наподобие блузки закрывает верхнюю часть тела. Кенте не полагается скалывать булавками или застегивать на пуговицы, умение носить его - своего рода искусство. *** Переиначенная цитата из шекспировской хроники «Генрих V». В оригинале она звучит так: «А с ним и мы - счастливцев горсть, мы - братья» (пер. А. Ганзен).
останется одним из них. На марксистских съездах и в печати Говард с гордостью ссылался на свое происхождение, на улицах Нью-Йорка и рабочих окраинах Парижа его порой охватывало чувство общности с местными обитателями. Но в целом он предпочитал держать свои «рабочие корни» там, где они лучше всего ветвились, - в своем воображении. На эти холодные улицы с похорон Карлин Кипе его прогнал то ли страх, то ли принуждение; это же чувство вело его сейчас по полузабытому маршруту: по главной улице мимо «Макдоналдса» и ха- ляльных мясных лавок, во второй проулок налево - к дому номер сорок шесть и двери с окошком из толстого стекла. В последний раз он стоял на этом пороге почти четыре года назад. Четыре года! В то лето Белси решили вернуться в Лондон, чтобы Леви мог получить хорошее среднее образование. После огорчительного ознакомления со школами Северного Лондона Кики настояла на том, чтобы всем вместе по старой памяти посетить дом номер сорок шесть. Визит не удался. С тех пор обитатели этого дома и дома на Лангем, 83 обменивались редкими телефонными звонками да традиционными открытками к дням рождения и юбилеям. И хотя в последнее время Говард часто наезжал в Лондон, он ни разу не появлялся у этой двери. Четыре года - срок немалый. Чтобы четыре года не общаться с человеком, нужны веские причины. Нажав на кнопку звонка, Говард немедленно осознал, что совершил ошибку. Подождал - никто не подходит. Просияв, он повернулся уходить. Отлично вышло: хотел навестить, но дома никого не оказалось. И тут дверь открылась. На пороге стояла незнакомая пожилая женщина с кошмарным букетом: гвоздики, несколько маргариток, понурый лист папоротника и подвядшая темно-красная лилия с белой окантовкой. Женщина кокетливо улыбнулась - так пристало улыбаться девушке на три четверти ее моложе поклоннику вдвое младше Говарда.
- Здравствуйте, - сказал Говард.
- Здравствуйте, любезный, - невозмутимо ответила она и снова заулыбалась.
У нее, как у всех пожилых английских леди, были воздушные, словно прозрачные волосы, сквозь каждый их золотистый завиток (с этих облаков в последние годы сошла оттеночная голубизна), как сквозь газ, Говард видел коридор за ее спиной.
- Извините, Гарольд дома? Гарольд Белси.
- Гарри? Конечно. Это для него, - она энергично тряхнула цветами. - Входите, любезный.
- Кэрол, - из маленькой гостиной, к которой они уже приближались, донесся голос его отца. - Кто там? Пусть уходят.
Как всегда, он сидел в кресле. Как всегда, перед телевизором. В комнате, как обычно, было очень опрятно и по-своему очень красиво. Ничто здесь не менялось. Все так же было зябко и сумрачно (на улицу смотрело единственное окно с двойными стеклами), зато повсюду царил цвет. Яркие, бесстыже желтые маргаритки на думочках, зеленый диван и три обеденных стула, красные, как почтовые ящики. На сложноузорчатых «итальянских» обоях - завитки розового и коричневого, как в неаполитанском мороженом. На ковре - оранжевые и коричневые шестиугольники с черными кругами и ромбами внутри. Металлический задник портативного, высокого, похожего на маленького робота камина, - синий-пресиний, как плащ Девы Марии. Наверное, со стороны пожилой жилец в сером костюме и пышная обстановка по моде семидесятых (оставшаяся от прежнего квартиросъемщика) смотрелись до ужаса комично, но Говарду было не до смеха. С щемящим сердцем подмечал он знакомые детали.
