Викторианцы были непревзойденными мастерами кладбищенского дизайна. В прежние времена в Лондоне насчитывалось семь кладбищ, «большая семерка»: Кенсал- Грин (1833), Норвудское (1838), Хайгейтское (1839), Эбни-парк (1840), Бромптонское (1840), Нанхедское (1840) и Тауэр Хамлетс (1841). Увитые плющом и поросшие нарциссами, вскормленными жирным перегноем, днем они выступали в роли больших парков, к ночи превращались в некрополи. Ныне некоторые из них застроены, другие находятся в страшном запустении. До наших дней сохранился только Кенсал-Грин. Свыше тридцати гектаров, двести пятьдесят тысяч душ. Диссен- теры[[80]], мусульмане, православные русские, знаменитый зороастриец[[81]] и по соседству, у часовни Святой Марии, католики. Безглавые ангелы, кельтские кресты без оконечностей, несколько сброшенных в грязь сфинксов. Так выглядело бы La Cimetiere du Реге Lachaise[[82]], не будь оно столь знаменитым и посещаемым. В тридцатых годах девятнадцатого века Кенсал-Грин был тихим местом к северо-западу от Лондона, где величие и добродетель находили последний приют. Теперь это «сельское» кладбище со всех сторон окружал город: с одного бока подступали жилые кварталы, с другого - офисы, цветы в дешевых пластмассовых горшках тряслись от грохота железнодорожных составов, часовня съеживалась под остовом газгольдера - огромного барабана, с которого содрали кожу.
Карлин Кипе похоронили в северной части кладбища, за рядом тисов. После погребения, когда все потянулись к выходу, Белси держались поодаль. Они ощущали себя в чем-то вроде социального чистилища. Они никого здесь не знали, кроме родных усопшей, да и с теми не были близки. У них не имелось ни машины (таксист не захотел ждать), ни четкого представления о том, как добраться на поминки. Уставившись под ноги, Белси старались соблюдать приличествующий похоронам темп. Солнце стояло низко, и каменные кресты могил одной линии отбрасывали призрачные тени на соседние участки. Зора несла в руке взятый на входе проспект с невразумительной картой кладбища и списком знаменитых мертвецов. Ей хотелось найти могилу Айрис Мердок, или Уилки Коллинза, или Теккерея, или Троллопа, или еще какого-нибудь мастера слова, который, как сказал поэт, «через Кенсал-Грин пошел тихонько в рай»[[83]]. Но когда она предложила немного отклониться от пути во имя литературы, Кики сквозь слезы (лившиеся с тех пор, как первый ком земли ударился о крышку гроба) метнула в нее свирепый взгляд. Временами Зора немного отставала и бегала читать надписи на многообещающих могилах. Чутье ее подводило. Четырехметровые мавзолеи, увенчанные крылатыми ангелами и обложенные венками, принадлежали торговцам сахаром и недвижимостью либо военным - словом, не писателям. Зора могла бы битый день искать и не найти могилу, скажем, Коллинза - скромный крест на простом каменном постаменте.
- Зора! - прошипела Кики тихо, но внушительно. - Сколько можно повторять. Идем.
- Хорошо.
- Я хочу засветло отсюда выбраться.
- Хорошо!
Леви обнял мать. Она явно была не в себе. Длинная коса ее, как лошадиный хвост, хлестала его по руке. Он шутливо за нее дернул и сказал:
- Жалко твою подругу.
Кики взяла его руку и поцеловала костяшки пальцев.
- Спасибо, малыш. С ума сойти… Даже не знаю, почему я так расстроена. Я ведь и не знала ее толком, понимаешь? То есть вообще не знала.
Она притянула к себе его голову.
- Да, - задумчиво сказал Леви. - Бывает, встретишь человека и сразу чувствуешь с ним родство, как будто он тебе брат. Или сестра, - прибавил он, ибо в последнее время был снедаем мыслями об одной особе. - Пусть тот человек сразу ничего такого не ощутил - это, по большому счету, неважно. Главное, ты прояви свое чувство. Начни первым. А потом подожди и посмотри, что будет. И все дела.
Повисла небольшая пауза, которую Зора поспешила нарушить.
- Аминь! - сказала она со смехом. - Загнул ты проповедь, братец!
Леви пихнул сестру в плечо, та дала сдачи, и они припустили, петляя между могил, - Зора впереди, Леви за ней. Джером крикнул им вслед о приличиях. А Кики, вместо того, чтобы взывать к порядку, не могла избавиться от чувства облегчения, которое вызвали в ней возгласы, ругань и смех, наполнившие меркнущий день. Это помогало не думать обо всех тех людях, что лежали здесь в земле. На каменных белых ступенях церкви Кики с Джеромом остановились подождать Зору и Леви. Кики услышала позади топот своих детей, гулко отдававшийся под сводами. Они неслись, словно тени восставших из могил, и затормозили прямо перед ней, отдуваясь и хохоча. В сумерках лица их были уже не различимы, но она сердцем угадывала черты и мимику драгоценных мордашек.
- Хватит бегать. Пойдемте отсюда, наконец. Где тут выход?
Джером достал очки, протер их краем рубашки. Кажется, на погребение они шли влево от часовни? В ту сторону они и направились тесным кружком, на ходу поддразнивая друг друга.
Выйдя от отца, Говард направился через дорогу в паб «Ветряная мельница». Заказал восхитительно недорогую бутылку красного вина и приступил к ее распитию. Уголок он выбрал, казалось, укромный. Но буквально через пару минут рядом с его головой неожиданно опустился и вспыхнул огромный плоский экран. Начинался футбольный матч между белыми и синими игроками. Вокруг собралась толпа зрителей. Судя по всему, Говард им нравился, и они ошибочно принимали его за своего - ярого болельщика, пришедшего пораньше, чтобы занять лучшее местечко. Говард их не разубеждал, он увлекся игрой. Вскоре он уже болел и негодовал вместе со всеми. Когда кто-то в порыве энтузиазма пролил пиво Говарду на рубашку, он лишь с улыбкой пожал плечами и промолчал. Спустя некоторое время этот человек принес кружку пива и молча, явно ничего не ожидая взамен, поставил ее перед Говардом. В конце первого тайма, когда Белси наугад решил болеть за команду синих, кто-то в знак одобрения весело и пьяно с ним чокнулся, хотя счет пока был «ноль-ноль». Таким он и остался. После матча никто не дрался и не ссорился - не та была игра. «Ну, мы получили, что хотели», - философски заметил один мужчина. Трое других улыбнулись и согласно закивали. Все собравшиеся выглядели довольными. Говард тоже кивнул и прикончил свою бутылку. Дабы точно знать, что целая бутылка «каберне» и пинта пива наносят вашей трезвости лишь самый незначительный урон, требуется обширная практика, но, по ощущению Говарда, он вполне освоил этот уровень мастерства. Недавние события подернулись приятной дымкой, уютно окутавшей его, словно толстое пуховое одеяло. Он получил, что хотел. Говард пошел к уборной, отыскал на стене напротив телефон.
- Адам, это ты?
- Говард. - Сказано это было таким тоном, словно теперь, наконец, можно дать отбой поисковой бригаде.
- Привет. Слушай, я тут потерял своих… Они не звонили?
На том конце провода повисла тишина, которую Говард правильно расценил как обеспокоенную.
- Говард, ты пьян?
- Сделаю вид, что не расслышал. Я пытаюсь найти Кики. Она у вас?
Адам вздохнул.
- Она ищет тебя. Оставила адрес. Просила передать, что они поехали на поминки.
Говард прижался лбом к стене, рядом с телефонами такси.
- Говард, я работаю над полотном. Обо всем узнаю по телефону. Продиктовать адрес?
- Не надо, у меня есть. Она была очень?..
- Да, очень. Говард, мне нужно идти. До вечера.
Говард заказал такси и вышел ждать его на улицу.
Подъехавший водитель-турок открыл дверцу, в буквальном смысле высунулся из нее и задал довольно метафизический вопрос:
- Это вы?
Говард оторвался от стены и шагнул вперед.
- Это я.
- Куда вы ехать?
- В Квинз-парк, пожалуйста, - Говард нетвердой поступью направился в обход машины к переднему сиденью. И, едва усевшись, осознал свою ошибку. Водителю, должно быть, некомфортно, когда пассажир сидит так близко. Или нет? Они ехали молча, и в этом молчании Говарду чудились бесчисленные тайные подтексты: гомоэротика, политика, насилие. Требовалось разрядить обстановку.
- Я безобиден, не то что эти английские головорезы. Просто немного перебрал.
Молодой таксист взглянул на него неуверенно, настороженно.
- Хотите сказать шутку? - Он говорил с сильным акцентом, но довольно бегло, отчего это «Хотите сказать шутку?» прозвучало, как отповедь.
- Простите, - покраснел Говард. - Не обращайте на меня внимания.
И сжал руки коленями. Машина свернула к станции метро, у которой Говард впервые увидел Майкла Кипса.
- Здесь, наверное, прямо, - сказал Говард очень тихо. - На центральной улице вроде бы налево. Так. Потом на мост, а за ним, кажется, направо.
- Вы говорите тихо. Я не слышу.
Говард повторил. Водитель повернул голову и одарил его скептическим взглядом.
- Не знаете, как зовут улицу?
Говард был вынужден признаться, что не знает. Молодой турок злобно прорычал что-то на своем языке, и Говард понял, что сейчас случится одна из английских извозчицких трагедий: клиент с таксистом наматывают круги, накручивая счетчик, а заканчивается все некрасиво - обруганного пассажира высаживают посреди улицы дальше прежнего от того места, куда хотел попасть.
