— Все молчит? — приходя со службы, спрашивал у жены Григоренко.
— Нет! Начала с маленьким разговаривать... Ты послушал бы! С ума сойти можно! — И Галя рассказала, как молодая мать разговаривала со своим сыном.
Мальчик барахтался в пеленках с огненными окаемочками, а Клара ему говорила:
— Ты знаешь, мелкота, че ты натворил?
Мелкота чавкал губами и издавал свои первые звуки.
— Отца своего родимого погубил. Он к тебе на свидание торопился, хотел на нос твой курносый взглянуть... — Она склонялась к ребенку, исступленно целовала его. — Думаешь, о тебе плачу? Как бы не так! Погубил отца-то...
— Ой, Алеша! Она мне все нутро выворачивает, — жаловалась мужу Галя.
Слушать такое на самом деле было невыносимо. Нужно было терпеть, а это стоило больших усилий. Клара жила у них, пока не оправилась сама, да и ребенку нужно было дать подрасти и окрепнуть. Потом приехал отец Клары и увез дочь и внука в один из сибирских городов.
С отъездом Клары и Генки жизнь не стала легче. Вместе с ними, как будто навсегда, исчезла, улетучилась и вся домашняя, прежняя радость. Даже дочка Тамара, тоскуя по маленькому, присмирела и тихо как мышка возилась в своем детском углу.
— Уехать бы отсюда, Алеша, — говорила Галя.
— Понимаю! — вздыхал Алексей.
— Проси перевода.
— Вот вернусь из командировки, там видно будет. — Ему тоже не терпелось перевестись куда-нибудь. Случай с Геной Евдокимовым тяготил его.
— Мне говорили, что некоторых офицеров будут переводить в пограничные войска.
У Алексея затеплилась надежда сменить обстановку. О службе на границе он имел в то время смутное представление. Знакомство было в основном литературное. Однако молодой офицер по справедливости относился к пограничным войскам с высоким уважением, как к войскам постоянно действующим, находящимся в каждодневном напряжении. С детства у него не выходили из головы солдаты в зеленых фуражках рядом с пестрым пограничным столбом, такой же пестрый шлагбаум, возле него будка с маленьким окошечком, а в будке офицер, ведающий пропусками. Так примерно ему представлялась служба на контрольно-пропускном пункте, когда он впервые ехал в округ получать назначение.
Восемь лет из десяти он прослужил начальником заставы. На всю жизнь полюбил зеленую фуражку, понял головой и сердцем, как близка и дорога ему служба на границе. Ему помогали, его учили старшие товарищи, начиная с начальника заставы старшего лейтенанта Петра Никитова, к которому он с первых дней был назначен заместителем по политической части, кончая полковником Алексеем Ивановичем Михайловым. Перед этим человеком майору Григоренко больше всего теперь было стыдно. Начальник отряда поддерживал его во всех начинаниях и ставил в пример другим.
Так Григоренко, не щадя себя, копался в своей душе и выложил все на бумагу.
— Вот это уже совсем другое дело, — прочитав написанное, сказал Васильев. — Я ценю откровенность, она убеждает меня, что вы многое поняли, товарищ майор. Вы опытный офицер и, наверное, еще послужите. Ну, а о нарушениях...
Тот ваш товарищ, лейтенант Евдокимов, наверное, был бы тоже майором, если бы вы не уступили ему место, если бы вы, фронтовик, сохраняли всегда и полностью свои командирские качества. Не обижайтесь, что я сыплю соль на вашу рану. То, что вы запомнили этот случай на всю жизнь, — делает вам честь. Мы направим вас пока служить на учебный пункт. Туда прибывает молодежь — солдаты, офицеры. Граница начинается не там, где вы развернулись за столбом, а на учебном пункте и бесконечно продолжается на заставе. Там растут люди. А мы с вами, старшие, где вызревали, как не на заставе? И мы будем требовать от вас работы, а вы имейте в виду, что сейчас движение по службе молодых офицеров идет быстрее. Очевидно, таков наш век. Должна вырасти отличная, достойная смена. Хочется быть неизмеримо ближе к этому времени. А время «петушков», способных летать через одну заставскую ограду на другую, уходит. Запомните это.
И Алексей запомнил.
XXI
В клубе отряда только что закончилось расширенное собрание партийного актива. Присутствовали начальники застав, их заместители по политической части, старшины, сержанты и рядовые коммунисты. В конце заседания председательствующий — полковник Михайлов объявил, что после небольшого перерыва будут вручены награды особо отличившимся пограничникам и гражданам, активно действовавшим при выполнении важных заданий.
— А потом состоится концерт нашего пограничного ансамбля, — сказал в заключение полковник.
Майоры Иван Александрович Засветаев и Павел Иванович Андреев выходили из клуба вместе.
— Давай-ка, Иван, захватим ту беседку и потолкуем на досуге, — предложил майор Андреев. — Редко видимся, брат. Ты не находишь? — усаживаясь на скамейку, добавил Павел Иванович.
— Зато живем по соседству, — усмехнулся Засветаев.
Поговорили еще о том о сем, приветы от жен передали, о детях вспомнили.
— Время бежит, — вздохнул Павел Иванович.
— Не угонишься, — согласился Иван Александрович, хорошо понимая, что друг его отозвал неспроста и хочет поговорить о чем-то важном. Павел всегда, когда был чем-то озабочен, начинал издалека. Надо бы подождать — пусть закурит, затянется разок другой, глядишь, и разговорится...
— У тебя старший сын вон уже в высшем пограничном училище, — продолжал Павел Иванович, не спеша разминая сигарету.
— Перешел на второй курс. Так ведь и у тебя старшая в институте! — Иван Александрович поддерживал разговор в благоприятном для Павла русле. Дома у Андреевых главенствовали женщины: две дочери и жена Наталья Николаевна. Павел Иванович завидовал другу, что у того три сына и одна дочка — Лариса, хотя ни разу прямо этого не высказал. — Две невесты! — добавил Иван Александрович.
— В том-то и дело, что невесты...
— Плохо, что ли?
— Куда лучше... Вчера одна приехала на каникулы и жениха с собой привезла...
— Наташа? — Ивану не верилось, что эта проказливая, маленькая Натка, которую он знал с пеленок, уже успела подцепить женишка...
— Именно! Твоя любимица.
— Поздравляю, Павел, поздравляю!
— Да погоди ты с поздравлением... Мы с матерью еще в себя прийти не можем...
— Значит, переступила законы семейного, майора Андреева, клана... беда! Посыпь голову пеплом... — Засветаев любил подтрунить над другом. Хотя Павел Иванович тоже не оставался в долгу. Их дружба держалась на высоком взаимоуважении и никогда ничем не омрачалась — какие бы ядовитые словечки они не подпускали друг дружке.
— Я о деле хочу поговорить, а ты мне клан суешь в спицы.
— Твой бывший комиссар, как ты меня называл, вот и притормаживаю по привычке...
— Это для них тормоза-то нужны!
— Кому?
— Да молодняку всему! Ведь удержу нет, каким галопом они скачут к самостоятельности, к самовыражению, или еще что-то такое придумали поэты...
— Погоди, Павел, поэты тут не при чем. Ты сразу начинаешь напускать туману. У тебя выходит дочь замуж. Это нужно отметить в окружном масштабе. Это одна сторона дела, и самовыражение тут приплетать не надо...
— Я ничего не приплетаю. Хотел бы я видеть, как подрастет твоя Лорка и в один прекрасный день приведет тебе в канцелярию заставы студентика...
— Так оно и будет! — подтвердил Иван Александрович. — А ты что думал, наши девчонки в атомный век станут выполнять роль домашних наседок и прислужниц? Да никогда в жизни!
— Ну, брат, пошла политграмота... Как будто в Павле Андрееве сидит первобытная сила и он закабалил своих женщин... Все это, дружок мой, понимаю не хуже тебя. Меня смущает другое...
Павел Иванович замолчал, словно прислушиваясь к сочным звукам настраиваемой под баян гитары, доносившимся из раскрытых дверей клуба. За кустами сирени слышался девичий смех. Мелькнуло платье, аккуратный мундир пограничника и начищенные до глянца солдатские сапоги.
— Никак, твой ефрейтор какую-то девчонку уговаривает и сам при всем блеске...
— Сегодня он медаль получает, а недавно принят в партию, — отозвался Засветаев. — Так что же тебя смущает?
— Дети какие-то другие пошли и вообще молодежь, новое, например, пополнение... Ну у нашей Наташки, скажем, порывистая, жизнерадостная натура, сумасбродство всякое... В кого она пошла? Дед — шахтер, мы с матерью — самые тихие люди... А они, брат, все с какими-то новыми отголосками современности. Смело рассуждают о всевозможных предметах, побуждения у них самые благородные, а иногда и просто резкие...
— Если хочешь знать, в них я вижу живое воплощение нашей с тобой мечты!
— Не мечтал, чтобы моя Нелька, девятиклассница, критиковала отца за то, что он не знает физики, высшей математики и электронного дела...
— А чем же не по душе твоя младшая? Только ли такой критикой?
