– Это ужасно.
Даже в темноте он увидел, что она повернулась и взглянула ему прямо в лицо. Огни моста за окном зажгли в ее глазах маленькие искорки.
– Может быть. Но это правда.
– Такого убийственного признания мне еще никогда не приходилось слышать.
– Меня вообще-то в любое время трудно назвать весельчаком. А сейчас я, наверно, в своей наихудшей форме. Не люблю, чтобы надо мной кто-нибудь стоял, тем более Мак Бернс.
– А что вы любите? – неожиданно спросила она.
– Мир и покой. Порядок.
Она кивнула. «Чудесно, спокойно и тихо в могиле, но думаю, вас там никто не обнимет»,– процитировала она.
Он вздохнул.
– Сегодня целый день меня изводят штампами. А теперь еще и вы цитируете Марвелла.
– Для меня это никогда не было штампом.
Он услышал, что ее обычный низкий голос стал еще ниже, и понял, что был жесток.
– Я не хотел…
– Знаю,– успокоила она его.– Но что бы ни имел в виду Марвелл, я думала именно так.– Она глубоко вздохнула:– Я процитировала это в наставление вам, а не себе.
Он почувствовал слабую дрожь ее руки.
– Не мое дело читать наставления. По идее я должна выслушивать их, не так ли?
– Завтра. В девять утра.– Он слегка сжал ее руку.– Вы будете там для украшения. Кому я действительно собираюсь читать наставление, так это Бернсу.
– Спасибо.– Она минуту помедлила.– Вы всегда так педантичны в обращении с людьми? Вроде первоклассного шахматиста, точно знающего ход каждой фигуры на шахматной доске?
– Не всегда.
– Лишь в том случае, когда удается избежать эмоций?– спросила она, как бы поддразнивая.
Он почти отбросил от себя ее руку.
– Хватит,– резко сказал он.– Вы пытаетесь использовать свое женское обаяние.
– Да.
– Вот уже несколько минут.
– Простите.– Она отошла от него.– Уже поздно. Пошли по домам.
В комнате было темно, а город за окном казался очень далеким. Его охватило острое чувство одиночества. Она касалась только его руки, но, когда отошла, он почувствовал себя совершенно покинутым. И вот теперь они уходят.
– Нет,– сказал он.– Простите меня. Это говорил холодный человек.
Она не двинулась, не моргнув глазом.
– А что говорит горячий человек?
– Он…– Палмер почувствовал, как его горло странно сжалось.– Он не…– Он кашлянул, но спазм не проходил.– Он не г-говорит,– услышал он и едва узнал свой голос. Эти слова, которые он с трудом, заикаясь, выговорил, казалось, еще сильнее сжали ему горло. Он на мгновение закрыл глаза и сосредоточился.– Он не говорит,– удалось ему повторить.
– Никогда?
– Кажется, что он…– Палмер замолчал и сделал трудный глубокий вдох. Напряжение в горле как будто распространилось и на легкие: ему с трудом удалось набрать достаточно воздуха. Он медленно открыл глаза, выпрямился, как бы подбираясь, сделал еще один судорожный вдох и быстро добавил:– К-кажется, он ум-м-ер.
– О-о!
– Очень давно,– закончил он. Слова вырвались в мучительном выдохе, почти как рыдание. Чувствуя, что комок снова подступает к горлу, Палмер с отчаянной торопливостью рванулся к ней. Он схватил ее руки и ощутил теплую кожу под своими холодными пальцами. Он притянул ее к себе, и слабый дымный запах духов, казалось, поглотил его. Ее мягкие губы приоткрылись, и он ощутил дымный вкус виски. И ее руки обвились вокруг него. И он стал медленно, а потом все быстрее тонуть.
Глава двадцать седьмая
Мак Бернс, кажется, спит на шелковых простынях, – с этим поразительным открытием пришло к Палмеру много позже первое трезвое и ясное ощущение реальности. Он перевернулся на бок и глянул на простыни. В темноте было трудно определить – шелковые они или нет. Слабый свет падал слева в окно спальни. Источник находился несколькими этажами ниже в квартире через дорогу, и поэтому свет лежал небольшим квадратом на потолке над его головой. Палмер погладил простыню, ощущая под пальцами благородную ткань, потом вздохнул и снова перекатился на спину. Его голова лежала на скомканной подушке. Он взглянул на свое тело. Вот уже много лет Палмер не рассматривал его на досуге и сейчас пришел к выводу, что ноги слишком тонки. Вернее, если говорить беспристрастно, он вообще за последнее время располнел, а ноги – все еще такие, как в юности,– больше не соответствовали фигуре. Палмер посмотрел на свой живот, на клин темно-русых волос, на свои ноги, слегка пошевелил пальцами ног. Черт бы побрал Бернса! Можно ведь привыкнуть и к такой восточной роскоши, как шелковые простыни.
Ее ног не было видно. Она лежала на животе справа от Палмера и дышала так ровно, что он был уверен: спит. При слабом свете два холма ее ягодиц возвышались, как бело-розовая сахарная вата, переходя потом в тонкую талию. Впадина между холмами, глубокая и темная, мелела, по мере того как его взгляд перемещался выше. Еще одна ложбинка, похожая на русло реки, появилась над талией и начала углубляться, пока не достигла плечевых мышц. Затем и она исчезла. Темные волосы спадали по обеим сторонам головы и позволяли рассмотреть несколько сантиметров ее шеи. Там опять была ложбинка, идущая вверх, в массу спутанных кудрей. Палмер оперся на локоть и сел на огромной постели, чтобы взглянуть на Вирджинию под другим углом.
– М-м-м,– пробормотала она, не поднимая головы.– Который час? Палмер взглянул на руку и с удивлением обнаружил, что снял часы. Покосился на светящийся циферблат дорожного будильника, стоящего около кровати Бэрнса.– Половина девятого,– ответил он. Его голос прозвучал очень глухо и как-то надтреснуто, точно старый механизм, который неосторожно пустили на полный ход после долгого перерыва. Она вздохнула и, повернув голову, посмотрела на него.– Он будет здесь через час.
– Хм.
– Черт бы его побрал! – Она протянула руку и потерла ладонью его грудь. Он услышал легкое шуршание волос.
– Придумала,– произнесла она, теперь уже окончательно проснувшись.
Она легла поперек Палмера и потянулась за трубкой телефона, стоящего около кровати. Ее груди медленно проскользнули по его груди. Она сняла трубку.– Набери Эльдорадо 5-3110.
Набирая номер, он почувствовал, что Вирджиния приложила телефонную трубку к его уху, а сама прижалась головой к его голове. Трубка тем самым оказалась между ними.– Уолдорф Тауэрс,– услышал он голос телефонистки.
– Номер мистера… м-м… Кармоди,– попросила Вирджиния.
После паузы телефонистка ответила:
– Мистер Кармоди уехал на месяц.
– Тогда дайте мне… м-м… мистера Дрешлера.
– Одну минутку.
Прошло довольно много времени, прежде чем трубку подняли.
– Да,– произнес мужской голос.
– Мистер Бернс там?
– Я не знаю. Кто его спрашивает?
– Мисс Клэри из «Юнайтед бэнк».
– Подождите.
Они лежали рядом и ждали. Прошло еще немало времени, пока они услышали голос Бернса:
– Лапа, как ты сумела выследить меня здесь?
– Я вижу, ты все еще в Уолдорфе. К чему была вся эта болтовня, что придешь домой к 9.30?
– Вы все еще там?
– Я уже целый час, как дома, и сейчас ухожу на весь вечер.
Просто я позвонила сказать тебе по-приятельски, что ты свалял дурака.
– Палмер разозлился, а?
– Холоден как лед. И все превращается в лед, к чему бы он ни притронулся. Надень теплое пальто, когда придешь к нему завтра утром.
– Сильный мороз?
– Сибирь.– Ее рука двигалась вниз по груди Палмера, дошла до пупка.
– Ужасно холодный тип.– Она гладила живот Палмера.
– Ничего не мог поделать, дорогая,– оправдывался Бернс.– Кроме того, я нужен Палмеру больше, чем он мне.
– Ты не прав. Он прекрасно обходится сам.– Она нажала на живот Палмера, но отпустила прежде, чем он отреагировал на боль.– В любом случае в следующий раз дважды подумай, перед тем как проводить всю ночь с другим клиентом.
– Кто проводит всю ночь?
– Ты. Теперь, когда Палмер тебя не ждет.
– По правде говоря, я все равно не мог бы успеть к 9.30. Я ужасно рад, что он отменил встречу. Мы сидим здесь с 6 часов и сделали только половину дела.
– Мне бы твои деньги, Мак.
– Мне бы твою внешность, девочка.
– Сделай самому себе одолжение,– сказала она,– приди завтра вовремя и признай, что был не прав. Это намного облегчит положение всем нам.
– Ты друг, дружище.
– Счастливой встречи. Она уже опускала трубку, когда к ним слабо донесся голос Бернса.
– Что, Мак?
– Я спрашиваю, как вы там провели время вдвоем в моей квартире.
Вирджиния надавила пальцем на левый сосок Палмера.– Я уже дала тебе точное определение,– ответила она.– Сибирь.
– Очень плохо.
– Для кого?
– Для кого же еще? – Бернс рассмеялся.– Палмер упустил хорошенькую рыбку, лапа.
– Что ты знаешь об этом, лапонька?
– Могу представить. До завтра, ровно в девять утра.
– Пока.
Она потянулась через Палмера и повесила трубку. А когда их лица поравнялись, она слегка укусила его за нижнюю губу.– У нас в запасе еще много времени,– прошептала она.– Ты слышал, что он говорил?
