— Кто же тогда ведет мой отряд?
— Герен-еб-Морган, валлийский ублюдок! — Флора распахнула невинные глаза. — Кажется, так его зовут? Вместе с отцом Годфри. По-моему, у него все схвачено.
— Представляю, помилуй Боже! Давно пора мне браться за дело. Не то Лазоревый Лев превратится в отряд Герена аб Моргана, пока я проминаю себе жопу в каком-то проклятом монастыре! — Аш растерла лицо основанием ладони. — Ты права, чтоб тебе провалиться; сегодня не встану, подожду до завтра. Чувствую себя так, словно все еще валяюсь под копытами. Повидаю Роберта. И еще надо повидать здешнюю настоятельницу. И еще, одеться.
Лекарь послала ей насмешливый взгляд, но от комментариев воздержалась, только заметила:
— А поскольку все твои мальчишки остались по ту сторону стены, мне, по-видимому, придется изобразить пажа?
— Хоть чему-то научишься. Хирург-то из тебя, что из дерьма пуля!
Флора дель Гиз от неожиданности рассмеялась открытым смехом, так не похожим на ее обычный мрачный смешок, и хлопнула пациентку по ляжке.
— Ах ты неблагодарная коровища!
— Никто не любит порядочных женщин, — губы Аш невольно растянулись в улыбке, когда ей припомнилось кое-что. — А может, я просто гулящая девка…
— Что?
— Так, ничего. Христос милостивый, повезло же выбраться !
И своей волей больше я к Фарис и на выстрел не приближусь.
Ладно, на таком расстоянии мы, пожалуй, в безопасности. Пока. Что дальше-то делать? Совершенно не представляю!
Аш не без труда спустила на пол ноги и уселась на краю кровати. Удары пульса в ушах заглушали воркование голубей. Она покачнулась, удержалась прямо и заговорила.
— Бедолага Роберт. Все на него. Раздобудь мне кресло, или хотя бы стул со спинкой. А то визитеры решат, что им пора уступить место Неумолимому Жнецу! — Аш вдруг задумалась и добавила с подозрением: — Говоришь, монастырь? Платья note 72 ни за что не надену!
Флориан засмеялся и, проходя мимо нее, чтобы добраться до дубового сундука у дальней стены, коснулся пальцем пряди ее волос. Аш почти не ощутила прикосновения, легкого и любовного.
— Я посылала к Рикарду за твоим барахлом. Меч, понятно, сестры не допустили в пределы монастыря, но, — Флора вынырнула из глубин сундука, сжимая в руках рубашку, штаны и камзол, — вот твой любимый зеленый с серебром, а поверх бархатный кафтан. Командир удовлетворен?
— Командир в восторге!
Аш пережила жалкий момент общения с ночным горшком и, к тому времени как натянула штаны, почти освоилась с пажом, принадлежащим к женскому полу. Начала с усмешкой:
— И стоило столько лет платить тебе как лекарю, когда… — И осеклась. В келью вошла монахиня. — Сестра?
Крупная женщина скрестила руки под грудью. Высокий тугой апостольник так туго натянул кожу лица, что оно превратилось в пятно белой пухлой плоти. Голос звучал строго:
— Я — сестра Симеона. Вам следует оставаться в постели, дитя мое.
Аш пропихнула руку в рукав камзола и прислонилась к прямой спинке стула, предоставив Флоре затягивать шнуровку на плече. Она заговорила так, словно стены вокруг нее и не думали вращаться:
— Прежде я должна поговорить со своим заместителем, сестра.
— Здесь это невозможно, — губы монахини сжались в прямую черту. — Мужчины не допускаются в стены монастыря. А вы еще не в состоянии выходить.
Аш почувствовала, что Флора выпрямилась. Голос прозвучал у нее над головой:
— Допустите его на несколько минут, сестра Симеона. В конце концов, меня-то вы допустили — а я знаю, что нужно для здоровья моей пациентки. Ради Бога, женщина, я ведь врач!
— Ради Бога, женщина, вы ведь женщина! — сурово возразила монахиня. — Почему, вы думаете, вас сюда впустили?
Аш чуть не расхохоталась вслух, видя, как обвисли паруса Флоры дель Гиз.
— Это обстоятельство, сестра моя, строго между нами. Я уверена, что могу доверять служительнице Господа. — Аш положила ладони на ляжки и умудрилась придать себе довольно уверенную осанку. — Проведите Роберта Ансельма тайком, если иначе нельзя, но проведите его ко мне. Я постараюсь быстро покончить с делами.
Женщина — монашеское одеяние лишило ее не только выражения лица, но и возраста, ей могло быть сколько угодно от тридцати до шестидесяти, — прищурившись, окинула взором белоснежную келью и ее растрепанную обитательницу.
— Вы уже давно привыкли добиваться своего, не так ли, дочь моя?
— О да, сестра Симеона. Так давно, что меня уже не перевоспитаешь.
— Пять минут, — мрачно приговорила женщина. — И одна из младших сестер будет присутствовать, ради сохранения приличий. Я же соберу монахинь на молитву.
Дверь маленькой кельи закрылась за ее величественной фигурой.
Аш присвистнула:
— Вот это да! Прирожденный полковник пехоты! note 73
— Кто бы говорил… — Флора снова направилась к сундуку и откопала на сей раз пару невысоких сапожек. Когда она встала на колени, чтобы натянуть их на Аш, та опустила взгляд на ее золотистую макушку. Захотелось вдруг взъерошить подстриженные по-мужски волосы, но Аш удержала руку.
— На голове у меня колтун, — сказала она. — Не попробуешь немного пригладить?
Женщина-лекарь достала из кошелька роговой гребешок и встала за спиной, распутывая длинные пряди. Гребешок осторожно, с концов, пробирался сквозь слипшиеся от пота волосы, но Аш все-таки морщилась от боли. Она прикрыла глаза, наслаждаясь теплом солнечных лучей и летнего ветерка, проникавшего в комнату через открытое окно. Прежде всего подумать, как устроить отряд в Бургундии. «На что мы сейчас живем? — Господи, как мне паршиво!»
Гребешок перестал раздергивать пряди. Палец Флоры коснулся щеки, залитой солеными слезами.
— Больно? Ничего не поделаешь, голова ведь пробита. Я могла бы обрезать это богатство…
— Не смей!
— Ладно, ладно… как бы мне голову не сняли!
Время опять моргнуло.
В комнате звучал тихий голос Флоры. Она с кем-то шепталась. Открыв глаза, Аш увидела перед собой другую монахиню, в таком же белом апостольнике и зеленоватой рясе. Встретив взгляд больной, молодая женщина протянула ей воду в деревянной чаше.
— Я тебя помню, — нахмурилась Аш. — Без волос трудно узнать, но я тебя помню. Ведь мы встречались?
У окна хихикнула Флора. Маленькая монахиня напомнила:
— Шмидт. Маргарет Шмидт.
Аш покраснела до ушей и слабо, недоверчиво спросила:
— Ты — монахиня?
— Теперь да.
Флора мимоходом коснулась плеча девушки, приблизилась к Аш, пощупала ей лоб.
— Это Дижон, капитан. Вы в дижонском монастыре. — И в ответ на недоуменный взгляд пояснила: — Монастырь для fille de joie, ставших fille de penitence. note 74
Аш взглянула на маленькую монахиню, которую в последний раз видела в базельском борделе.
— О!..
Обе женщины улыбнулись.
Аш овладела собой и заговорила:
— Если вы перемените решение до того, как произнести последний обет, Маргарет, добро пожаловать в наш отряд. Скажем, в качестве помощника лекаря.
Уголком глаза она видела лицо Флоры, на котором смешались ужас, ирония и тревога, но более всего изумление. Аш пожала плечами в ее адрес и тут же схватилась за голову, отозвавшуюся на это движение категорическим протестом.
Девица из Базеля присела в реверансе.
— Я не могу принять решения, пока не разобралась, что представляет собой жизнь монахини, сеньор… то есть, демуазель. Пока все, в общем, напоминает «дом радостей».
В дверь постучали.
— Кыш отсюда, — приказала Аш. — С Робертом я без вас побеседую.
Она прикрыла глаза, чтобы передохнуть, пока открывалась и закрывалась дверь. Такая слабость была знакома ей и по прошлым ранениям, и Аш в общем представляла, сколько это протянется. Непозволительно долго.
Что же я такое? По словам этой Фарис, просто кучка мусора. Что-то вроде теленка-бычка, которого забивают при рождении, потому что никому он не нужен, хозяину только бы корова доилась…
Но ты слышишь Голоса.
Только и всего? Какая-то медная балда в чертовой Африке, какая-то… какая-то машина, извергающая отрывки из Вегеция, и Тацита, и каких-то еще древних вояк? Просто-напросто… библиотека? Вся тактика мира к твоим услугам?
Аш сдавленно хихикнула. Лучше уж смех, чем слезы, скопившиеся под веками.
Милый Христос, и на это я поставила свою жизнь! А сама сколько раз читала отрывки из «De Re Militari» и думала: «Да как же можно использовать эту тактику при таких обстоятельствах!» — да кого же это я слушала!
Ее подмывало задать эти вопросы вслух и услышать ответ своего Голоса. Она отогнала искушение, открыв глаза.
Перед ней стоял Роберт Ансельм.
Он был без лат, на колене заплата, поверх итальянского камзола — полукафтане внакидку: все из голубого сукна, и с первого взгляда видно, что в этой одежде спали, да притом не под крышей. Пустые ножны от кинжала торчат из объемистого кожаного кошеля.
